- Я люблю тебя.

Тома был очень напряжён, стоя ровно, как натянутая струна, нерешительно оплетая руками тяжело вздыхающего на его плече Беранже в ответ. Он слышал стук сердца Нарцисса, ощущал его тепло и лёгкую дрожь. Слышал, как любимый бархатный голос тихо повторял одну единственную просьбу: «Прости, прости, прости», и ничего не хотел больше, чем обнять крепко в ответ, забыв обо всём, что происходило прежде. Ощущать возлюбленного так близко было слишком долгожданно, и хотя возможностей было предостаточно, сегодняшнее утро стало особенным, и сдерживать душевные порывы уже не было сил. Взявшееся неизвестно откуда чувство, заставлявшее день и ночь думать только об одном человеке, созревшее слишком неожиданно и быстро, теперь диктовало свои условия, заставляя целиком и полностью забыть все обиды и недопонимания, а воображение более не хотело сдерживаться, рисуя слишком откровенные образы, и опьяняя сознание и силу воли. До сих пор Тома чувствовал в себе силы, и полагал, что не совершит ошибки, но тая в объятиях Гийома, не мог больше закрывать уши от крика сердца, которое рвалось наружу, с каждым выдохом.

POV Bill:

- Снег? – подставляя руку медленно опускающимся хлопьям, спрашивает Тома, улыбаясь. Воспользовавшись моментом, слизываю с его ладони снежинку, замечая, как вздрогнул он и тихо ахнул.

- Скорее лёд.

- О чём ты?

- О тебе. Ведь ты всё такой же холодный и неприступный.

- Нас могут видеть, Гийом.

- Тогда пойдём наверх.

Не дожидаясь ответа, сжимаю прохладную руку и веду объект своей страсти вверх по лестнице, пока он послушно за мной следует. Лишь скрип лестницы, его дыхание и моё сердце нарушают утреннюю тишину. Принадлежать, принадлежать ему без остатка.

Ступенькам будто нет конца, а терпение больше не властвует над нами, и наконец, мы врываемся в комнату, где он нетерпеливо прижимает меня к стене, и целует порывисто, немного грубо. И вся его нерешительность тает вместе со снегом в его роскошных волосах, которые уже через минуту станут влажными, и мои пальцы начнут в них путаться. Его ладони, всё ещё прохладные, скользят по моему телу, приподняв ткань сорочки, заставляя вдыхать глубже и дрожать. Но не от холода, а от его близости и дикого желания. Он совсем другой, он ведущий теперь, подавляющий, который видит насквозь, ни разу не открыв глаз. Поцелуи разбросанные, отрывистые, быстрые. Будто жаждущий нашёл ручей, и пытается напиться, боясь, что вот-вот воды не станет. Одной рукой дотянувшись до двери, наспех задвигаю засов, чувствуя, как словно тягучим мёдом обволакивают меня ласки того, кому отдал душу.

Теперь мы одни. Никого больше. Это наш мир, наша жизнь, наше начало и конец.

- Что ты со мной делаешь, Билл? Ведь всё бесполезно. - произносишь сквозь поцелуи, заставляя меня зажмуриться, чтобы не видеть мутных глаз, в которых стоят слёзы.

- Не думай ни о чём, - выдыхаю в губы, любуясь одновременно их очертанием – сладким, чувственным, - Ты мой, Том, и я люблю тебя.

- Нет, это ты – мой. И я ведь не отдам, я скорее убью тебя, чем отдам кому-то, слышишь? Только мой! – оторвавшись от моей шеи, шепчешь не своим голосом, заставляя мурашки бежать по коже от тона, в которым говоришь. Глаза твои чернеют, становясь ясными и блестящими, и из твоей крепкой хватки, чувствую, не вырваться. И не стану. Слишком поздно. Прижимая к стене, впиваешься в мои губы с удвоенной силой, после чего разворачиваешь нас, толкая наугад к постели. Мне страшно. Я никогда тебя таким не видел. Где тот мальчик, который был похож на прозрачный сон? Где арфист, такой же тонкий и хрупкий, как струны арфы?

-Ведь ты хотел… Билл, а я предупреждал. Я не смогу тебя отпустить, понимаешь? – накрывая собой, раздираешь на мне одежду одним рывком. – Я лишь запах твой чувствовать могу, только голос слышать да кожу ощущать, но мне достаточно, поверь, чтобы сойти с ума.

- А вкус? – зная, как это заведёт тебя, спрашиваю, обхватывая ногами твою талию, и кусая влажную шею. Чувствую, как покидает меня рассудок, когда вдыхаю твой запах, и даже если сейчас ты захочешь меня убить, я позволю это сделать. Слишком хочу. Том, если бы ты только знал, что творится внутри меня…

- Билл… - и это обращение похоже на рык, с которым ты отпускаешь мои запястья, что до этого удерживал одной рукой, и ведёшь пальцами по моим рукам, проводя невидимые линии вниз, задерживая их на моих сосках, оттягивая и тут же, склонившись, накрывая губами. Горячий язык ласкает, заставляя выгибаться, потому что этого мало. Нежности не нужно, нужна сила и глубина. Дождавшись моего стона, улыбаешься, и прикусив измученные ареолы, спускаешься поцелуями к низу живота, где сосредоточилось всё желание. Обвивая руками мои ноги, позволяешь почувствовать глубину и жар своего рта, медленно доводя меня до конвульсий языком. – Верно, Билл, твой вкус… - и с этими словами, приподнимаешь мои бёдра, разводя их шире, и тихий вскрик вырывается из меня против воли, когда вдруг чувствую, как язык проскальзывает вглубь меня, пока тонкие пальцы продолжают ласкать изнывающий ствол.

- Не могу, не могу больше терпеть, Том… - свой голос кажется чужим, когда, теряя всякий стыд, начинаю умолять. В тебе есть то, что заставляет забыть обо всём и подчиниться. Делать так, как хочешь ты. А ты хочешь слышать мой голос, чтобы знать наверняка, как сильно я желаю принять тебя. Быть твоим безумием, твоей вещью, твоей собственностью.

Сию же минуту язык сменяется пальцами, смазанными маслом, которое я сам тебе подал. Делаешь всё быстро, но с бесконечной нежностью, не переставая покрывать мои бёдра и колени мокрыми поцелуями, и то, как ты прекрасен сейчас, заставляет забыть о боли, вспыхивающей вперемешку с давящим удовольствием внизу живота.

- Если бы ты знал, как прекрасен сейчас, любовь моя… - тяну за волосы к себе, приближая желанные уста. Рассматриваю, любуясь тем, как раскраснелись, облизываю их. И стоны твои ловлю, и выдохи вдыхаю.

- Тогда бы я знал, как прекрасен ты. - твой ответ сквозь поцелуй пронизан горечью. – Позволишь?

- И зачем вопрос? – нетерпеливо выгибаюсь, прижимаясь к тебе, и вырывая из твоей груди резкий выдох, когда соприкоснулись мы самыми возбуждёнными местами.

- Потому что больше спрашивать не буду. Только сейчас, когда ты ещё в силах что-то изменить.

От тембра твоего голоса воздуха становится мало, а твои руки ласкают так грубо, что тело горит, словно в огне. Безумие. Сумасшествие. Страсть. Громкие стоны. Боль. Огонь. Это мы. Наше вечное и неделимое. Это ты, мой Том, поцелуями выпивающий жизнь. И то ли в глазах моих темнеет от боли, что пронизывает, когда ты рывком входишь в меня, то ли вправду, но глаза, и волосы твои становятся чернее безлунной ночи… Сгореть в твоей любви. Так было всегда.

***

Улыбаюсь, ещё не открыв глаза, но уже ощущая тепло его рук. Том обнимает меня со спины, прижимая крепко к себе. Уснул.

Нежность переполняет меня, я знал, что этот слепой мальчик изменит меня, перевернув всё весь мой мир, но я до сих пор не могу привыкнуть к тому чувству, которое стало частью меня, и которое заставляет исполнять любую его прихоть. Теперь уже полностью. Он брал меня так, будто отдавал мне себя, одновременно даря трепетную нежность, и неистово мучая. Руки его ласкали меня резко, сжимали, поглаживали, давая ощутить дрожь нетерпения, которым он был охвачен. Тело до сих пор ноет от недавних утех, но болезненность не может перекрыть того восторга, что вызывает во мне Том. Развернувшись в его объятиях, упоённо вдыхаю его аромат, зарывшись лицом в разметавшиеся по подушке волосы. Том свёл меня с ума. Наш порыв превратился в ураган, разрушивший последнюю преграду. Он целовал меня слишком сладко, не давая вырваться и ответить тем же. Моя страсть до сих не удовлетворена, потому что он не позволял себя касаться, жадно забирая меня всего, вырывая за границы сознания, продлевая сладкую истому своими ласками.