Также город был Меккой работорговцев. Здесь они за небольшие деньги покупали каторжников, а также похищенных девушек и юношей, которых потом перепродавали в восточные гаремы, сюда же привозили заокеанских красавиц и красавцев, которых дорого продавали в местные бордели. К слову, Марсель славился ночной жизнью, а местные девушки – древнейшей профессией. Моряки не всегда возвращались домой из дальних плаваний. То из-за кораблекрушений, то из-за нападения пиратов, а порой и из-за новых семей, заведенных вдали от дома, да и каждый рыбак, уходя в море, не знал наверняка, вернётся ли невредимым. Женщины не выдерживали испытаний бедностью, особенно те, что оставались с детьми на руках, но кроме собственного тела продать им было нечего. Так пополнялись публичные дома живым товаром на любой вкус, спрос на который никогда не угасал.

Бал, на который съезжалась едва ли ни вся знать Прованса, был назначен на субботу, до которой оставалось шесть дней. Королю не терпелось похвастаться своей балетной труппой, а потому Марисэ всё время уделял новой постановке, в которой шла речь о жизни и смерти, и посвятил он этот танец памяти мэтра Лани, по которому тосковал каждый танцовщик, а потому каждый относился к спектаклю не только лишь, как к ответственному выступлению перед гостями, но больше, как к возможности показать своё умение тому, кто наблюдал за их жизнью с Неба, и мог гордиться, видя их достижения. Так, в дневное время шли репетиции, а по вечерам каждый был свободен, и по-своему использовал редкие часы отдыха.

В первый день Марисэ и Гийом отдыхали после продолжительного пути, но во второй, как только репетиция была окончена, они отправились навестить почтенного мэтра Дюпрэ, у которого Нарцисс учился азам классического танца, и которого хорошо знал Чёрный Лебедь. Пожилой учитель танцев был несказанно рад увидеть обоих своих учеников, одного из которых он обучал непосредственно в Версале, а другого – здесь, в родном Марселе, но который сумел воплотить в жизнь свою мечту и добиться ошеломительного успеха при дворе. Марисэ пригласил мэтра Дюпрэ на бал, чтобы тот смог оценить мастерство бывших подопечных, и, возможно, высказал бы какие-либо замечания. Как Марисэ и Нарцисс ни пытались избежать разговора о Жане Бартелеми, как ни пытались заговорить старика, тот, в итоге, начал расспрашивать о благополучии любимейшего своего воспитанника. Дюпрэ тяжело воспринял весть о его смерти. Настолько, что в итоге ему пришлось лечь в постель, и непрестанно извиняться перед молодыми гостями за старческую немощь.

Они оставались с учителем до поздней ночи, рассказывая увлекательные новости Версаля и всевозможные дворцовые интриги и курьёзы, чтобы хоть как-то утешить старика. В конце, когда они уже уходили, он вновь заговорил о Жане Бартелеми, и сказал напоследок: «Я никогда не сомневался в том, что этот мальчик покинет этот мир достойно. Достойнее всех нас, поскольку он был таким с детства. Благородству не учатся, оно живёт внутри, также как живут внутри гниль и слабости наши. Со временем, либо одно, либо другое берёт верх, и тогда мы становимся тем, чего было в нас больше. Мы становимся качеством, переставая быть личностью. Можно лишить себя жизнь, как Жан, принеся её на алтарь справедливости, а можно остаться жить, но быть мёртвым, не только не совершив ни единого подвига, но и творить зло, отдавая себя на растерзание порокам, умирая в пустоте. Смерть бессмысленна в обоих случаях, дети мои. Небессмысленна она лишь тогда, когда есть такая её причина, которой не открывают другим, но живут с нею в сердце. Это любовь. Отчего-то мне кажется, что он не мог безвестно кануть ради эфемерного понятия, а значит, он познал Высшее. Дай бог всем нам умереть так, чтобы в смерти крылся тайный смысл. Гийом, я так счастлив за вас. Вы добились того, чего добились немногие. Много городов во Франции, много недурных танцоров, но судьба выбрала вас, Версаль выбрал вас из всей этой пёстрой толпы. Не ошибся в вас я, и не ошибся благословенный Лани, поскольку искали мы истинную красоту. И сколько бы к нам ни приходило, своего Нарцисса мы узрим, и будем лелеять, ибо равных ему нет. Очень важно сделать правильный выбор, выбрав того, кто оправдает надежды - не размениваться на мелочь, как бы сложно это ни было».

***

Последние слова мсье Дюпрэ отдавались эхом внутри всю последующую ночь и весь день. Гийом снова и снова возвращался мыслями ко всему, что сказал его старый учитель, мучился, и не мог понять, что именно тревожит его. Не давало Биллу покоя и то, что с Марисэ учитель был не таким тёплым, как с ним, будто всё время был настороже и подбирал все слова очень аккуратно, говоря загадками. Так или иначе, на третий день пребывания в Марселе Гийом отпросился с репетиции пораньше, и направился в один из бедных кварталов, где жили рыбаки и торговцы рыбой, на ту самую улицу, где он родился и вырос и полюбил впервые. Он шёл родными закоулками, вызывая немалый интерес у обитателей домов, и никто даже мысли не допускал, что богато одетый молодой человек – сын рыбака Беранже, тот самый несносный Билл, который бегал по этим улицам, дразня котов и бросаясь грязью с соседскими мальчишками. Люди лишь недоумевали, что знатный вельможа может делать в их бедном районе.

Когда Беранже, наконец, дошёл до ворот своего дома, сердце его забилось тревожно и часто. Сети не сушились во дворе, а значит, отец был на побережье или в море. Это немного успокоило Гийома, который ожидал от своего отца любого приёма – тот никогда не был доволен его увлечением танцами, а если учесть, что он ушёл не попрощавшись, рассчитывать можно было на самую суровую встречу. Дыхание участилось, но Нарцисс поборол последние сомнения, и вступил во двор, отмечая, как изменилось всё за те два с лишним года, что его не было: исчез пёс Корсар, не стало деревянной пристройки, в которой мать сидела за пряжей, и ползучий виноград остался лишь справа, в то время как раньше багряный ковёр покрывал не только лавку и стены, но и окна дома.

- Мама? – нерешительно позвал Билл, - Франсуаза…

На голос его никто не откликнулся, и немного погодя, он решился отпереть дверь. В первой комнатушке, где располагалась их кухня, теперь не было ничего, кроме стола и кресла рядом, в котором сидела дряхлая старушка, которая заметно испугалась, увидев перед собой незнакомца.

- Кто вы, господин?

- Я ищу семью Беранже, - растерялся Гийом, - Жерома Беранже.

- Сейчас я позову внука, мсье… Пьер! Пьер! Спускайся ко мне скорее!

По деревянным ступенькам, скрип каждой из которых Гийом знал наизусть, в комнату спустился болезненного вида молодой человек с серыми глазами, которые тут же вонзились в Беранже затравленным взглядом.

- Что прикажете, господин?

- Я ищу семью Беранже, которые жили в этом доме ещё три года назад. Я сын Жерома… вы не знаете, где они?

- Здесь жила семья рыбака, - недоверчиво разглядывая пышно разодетого Билла, сообщил юноша, - я знаю, что они продали этот дом из-за долгов, но мой отец покупал его через посредника. Боюсь, не могу вам ничем помочь.

Эта новость прогремела, словно гром среди ясного неба, и Гийом, растерявшись, лишь поблагодарил новых хозяев, и собрался уходить, когда, оказавшись за воротами, опомнился.

- Так может, вы помните, как зовут посредника?

- Фернандо Сьянгеротти!

***

Беранже хорошо знал расположение улиц в родном городе, но адрес, названный сеньором Сьянгеротти, который занимался перепродажей домов и земельных угодий, а также совершенно непонятный взгляд и снисходительная улыбка, посланные им на прощание, вселяли сомнения в правильности адреса. Идти было недалеко, но марсельское солнце было совсем не таким, как в Париже, где в это время шли дожди и ветер был холодным, а потому Гийом шёл медленно, обмахиваясь шляпой.