- Вижу, вы не намерены более грустить? – внезапно оказавшийся рядом Александер Этьен взял Тома под руку,

- Не желаете ли нанести мне визит? Сегодня у меня собирается довольно нескучная компания: Делакруа, Лоррен, де Сад-младший, Ришар…

- Благодарю вас за приглашение, Ваше Сиятельство! В котором часу я должен быть у вас? – карие глаза сверкнули, и Тома ослепительно улыбнулся, чем очень обрадовал маркиза.

- В седьмом часу. Так вы будете?

- Непременно.

- Тогда я жду вас, мой прекрасный друг!

В ответ Дювернуа снял шляпу и поклонился со свойственным ему изяществом, после чего Лерак открыл перед ним дверцу кареты и они уехали.

Маркиз победоносно улыбнулся. В последний раз, когда он видел Тома, а было это около десяти дней назад, юноша выглядел подавленно и печально, как впрочем, было в последние несколько месяцев. Безвременная кончина мэтра Лани сделала Дювернуа ещё мрачнее, и каждый раз, навещая, де ля Пинкори находил его в тоске, с арфой в руках. И каково же было его изумление, когда Тома появился в соборе этим утром, и выглядел, при этом, свежим и бодрым. Грешным делом де ля Пинкори подумал о заинтересованности арфиста кем-то из присутствующих, и стал оглядываться по сторонам, в надежде найти такового, но не нашёл. Александр Этьен знал о прежнем желании арфиста уединиться в монастыре, и все указания на этот счёт были получены им от мэтра Лани заблаговременно, однако он не спешил предлагать Тома свою помощь в этом деле, а сам юноша также не заводил об этом речь . Маркиз намеревался постепенно ввести арфиста в светскую жизнь, к тому же, временное отсутствие Гийома в Версале лишь способствовало воплощению этой задумки, и оставалось только склонить к этому самого Дювернуа, что доселе не представлялось возможным – юноша будто носил траур по собственной жизни, не желая приобщаться ни к каким увеселениям. Но сегодня удача улыбнулась маркизу, и теперь он в приподнятом настроении оседлал своего жеребца и поскакал к своему особняку, где полным ходом шли приготовления к вечеру.

***

Около восьми часов вечера у ворот дома маркиза остановилась чёрная карета с золотой инкрустацией и запряжённая двумя прекрасными скакунами. Де ля Пинкори как раз стоял на крыльце, ожидая последнего из гостей, но не успел понять, кому она принадлежит. Когда лакей опустил подножку, и распахнул дверцу, маркиз на несколько мгновений лишился дара речи: его глазам предстал потрясающей красоты молодой человек, одетый во всё тёмно-синее, расшитое золотом и жемчугом. Его распущенные волосы золотыми волнами спадали на плечи, немного приспущенный шарф открывал взору молочный мрамор длинной шеи, а в карамельных глазах плескался дьявольский огонёк, которого не было прежде. С грацией павлина приблизившись к замершему в изумлении Александру Этьену, этот человек, который был никем иным, как графом де Даммартен, отвесил ему низкий поклон, и поприветствовал, ослепив своей улыбкой не только его, но и юного де Сада, что стоял подле.

- Я счастлив приветствовать вас, Тома! Надеюсь, вам у меня понравится! – подавив свои эмоции, молвил де ля Пинкори, кланяясь в ответ, после чего тихо добавил, - Вы сегодня ослепительны…

- Вы бесконечно любезны, монсеньор маркиз! Но правдивы ли? – также тихо закончил Тома, проходя в дом, где уже собрались гости, и в воздухе витал аромат сладостей и вин.

- Волосы, маркиз, мне не дают покоя эти волосы! – исступлённо шептал хозяину дома де Сад, который шёл позади и не мог оторвать взгляда от Тома, - А эта лебединая шея! Плечи, руки!

- Так что вам мешает сказать об этом ему, а не мне, Франсуа? Неужели робость? – усмехнулся де ля Пинкори,

- Ни за что не поверю!

Когда восторженный поклонник красоты арфиста отошёл ненадолго, маркиз, первым делом, представил Дювернуа всех присутствующих, после чего, налив ему шампанского, отвёл в сторону.

- Тома, я польщён вашим визитом, который говорит о том, что теперь мы с вами друзья, а не просто друг покровителя и опекаемый. А потому я бы хотел начать нашу дружбу с принесения извинений вам. Тома, я понимаю, что сейчас за мой поступок вы вполне могли бы вызвать меня на дуэль, но я хочу просить прощения о том, что произошло этой весной. Простите меня.

Дювернуа отставил хрустальный фужер, из которого пил, и внимательно посмотрел в глаза своему знатному собеседнику. Он всё ещё видел не настолько хорошо, как хотелось бы, тем более в приглушённом свете. Но серьёзность в голосе маркиза не оставляла сомнений в его искренности.

- Хватит дуэлей на эту осень, - горько усмехнулся он, - Стало быть, я прощаю вас, маркиз. Но при одном условии…

- Каком же?

- Скажите мне правду: вы принесли извинения, потому что теперь я граф?

- Нет, - глядя в бездонные глаза арфиста, и видя в них языки пламени, ответил маркиз, - я прошу прощения потому, что тогда я не знал вас.

- Тогда, возможно, вам стоит подождать? Быть может, вы меня ещё не до конца знаете?

В этих словах сквозила некоторая дерзость, а лёгкая ухмылка на красивых губах лишь подтверждала ироничный

тон, однако это нисколько не раздражало маркиза. Напротив, он был рад тому, что Дювернуа изменился настолько, и перестал быть безмолвной тенью Беранже, какой являлся до сего времени. Скользя взглядом по лицу Тома, наблюдая за тем, как он держит хрустальный фужер, как отпивает из него, а затем меж влажных губ пробегает кончик языка, маркиз поймал себя на мысли, что питает к нему не только дружеские чувства. Но было одно обстоятельство, которое не позволяло свободолюбивому и любвеобильному Александру начать ухаживать за изысканной красотой: рассматривая Дювернуа, несмотря на его природную утончённость и молодой возраст, невозможно было и мысли допустить, что этот юноша будет кому-то подчиняться. Не только в любви, но и во всём остальном. Его взгляд был тяжёлым даже тогда, когда он смеялся в ответ на чью-то шутку, или посылал игривые улыбки, - как сейчас - в сторону де Сада. Взгляд этот был мрачным и печальным, и оставался всё тем же взглядом измученного неутихающей болью. Это было ещё одним доказательством внутренней силы арфиста, позволявшей оставлять душевные муки глубоко внутри. Александр Этьен повидал сотни амбициозных молодых людей на своём пути – кого-то из них жизнь пригнула ближе к земле, а кто-то так и остался необоснованно надменным, однако в Дювернуа он видел совсем другое, более того, отчего-то был уверен, что его ничего не сможет изменить. Потому, стоило де Саду появиться рядом, маркиз, под предлогом неотложных хлопот, спокойно оставил арфиста в обществе нового поклонника, который взирал на него с неприкрытым восхищением.

***

Королевское путешествие, наконец, подошло к концу, и в начале ноября Его Величество вступил в Марсель, где его ждали и готовились к его приезду в течение нескольких месяцев. Прованс принадлежал Людовику XV, ибо в 1486 году титул графа прованского вошёл в титулатуру французских королей, и там не было независимого правительства. В Марселе король появлялся нечасто, и делал это для того, чтобы укрепить так называемую связь с народом, погостить у братьев-маркизов дю Плесси, на попечении которых был крупнейший портовый город, а также высмотреть что-нибудь диковинное у купцов, чьи корабли стояли в этом огромном средиземноморском порту. Дела же военные интересовали монарха в самую последнюю очередь.