– Да, – управляющий понял, что я хотел спросить, – это семейный дар. Мы уже несколько поколений подбираем под замысел творца-Куккья деревянную фактуру. Вот, смотрите, – он с кряхтением отложил тяжелую доску в сторону и склонился над второй. – Сейчас взглянем, что у нее внутри...
Он взял скобчатую стамеску и, прилагая усилие, проштробил на полотне борозду.
Неожиданно доска раскололась по прочерченному, и острый обломок глухо упал на мягкую перину стружек. Я думал, что мастер расстроится, но он вдруг возликовал над той частью, что осталась на верстаке:
– Хвала Вечносущему Небу! – ладонь очертила перед лицом круг виджраты. – Заговорил! Наконец-то, упрямец! Я никак не мог услышать того, чем хочет стать этот эбен, – пояснил причину своей радости и опять обратился к дереву. – Да, милый, да, ты воплотишься в прекрасные вещи! Вот тут, смотрите, таится часть инкрустации для столешницы... именно ее не хватало нам... А что там упало? Ох... – он сокрушенно вздохнул, рассмотрев кусок, вытащенный из опилок. – Никуда не годится. Так жаль! Лунный эбен не только ценный, но и чрезвычайно редкий материал, а судя по размерам из этого уголка могло бы выйти полноценное изделие. Но не судьба – он бездушен и глух ко всему.
– Вы позволите? – мне хотелось рассмотреть глухой кусочек поближе.
– Да, пожалуйста. Делайте с ним все, что хотите, – он равнодушно сунул мне в руки обломок и снова склонился над верстаком, воркуя с будущей инкрустацией.
Я держал в руках экзотическое дерево, вдыхая запах неведомых краев, где растет эта лунная красота. Резкие перепады света и тьмы, острые углы почти черных сердцевинных лучей, волны годовых колец на золотистой поверхности... что мне это напоминает? Я сам не заметил, как извлек из рукава неизменный карандаш и он запорхал над непривычным для меня полотном, лишь чуть подправляя и подчеркивая его естественный рисунок.
– Ты же не Куккья, – прозвучало над головой ревниво и немного растерянно.
Я вынырнул из транса, которым иногда сопровождались мои творческие порывы и обернулся на голос. За спиной стоял Шандис Васа и смотрел так, будто в чем-то обвинял.
– Я Иса, – коротко поклонился и чуть приподнял подбородок.
Он бросил беглый взгляд на чистый висок и улыбнулся:
– Да. В вашем стиле обременять безгласную материю смыслом, отпрыски высших семей. Мы ищем суть вещей внутри, вы ее приносите извне.
Кандилу-баба изумленно и обескураженно таращился на мою поделку.
– Он говорит... Нет, он поет! Зовет... Как так?
– Изготовьте камею по этому эскизу, – великий мастер отдал распоряжение своему знатоку душ деревьев. – Она навсегда останется здесь и будет напоминать мне и моим сыновьям о том, что дом Васа Куккья всегда рад ученику Странника Доо. Я пришлю свою работу, – улыбнулся он мне, – чтобы закрепить обязательство.
Я кинул прощальный взгляд на лежащий на верстаке обломок. В окружении валунов острый каменный зуб сардонически скалился в золотистое небо, а над ним бушевали молнии, спирали и воронки стихий...
Может быть, здесь я оставлю свой сон?
Утром обнаружил на столике в общем гостевом зале деревянные четки с бусинами-мирами в лазуритовом футляре и тщательно упакованную в мягкую ткань статуэтку «В ожидании весны». Царские дары. Слишком ценные, чтобы таскать их по дорогам Судьбы. Пора связаться с курьерской службой и отослать домой сокровища, дарованные югом. От греха подальше.
Дом Шандиса Васа Куккья продолжал жить обыденной жизнью, в которую я встраиваться не хотел. Зачем? Мы ведь скоро уйдем. Я, если честно, скучал по «Дому в камышах», сожалея, что не увижу, как празднует наступление Нового года квартал Ворон. В поместье отца мы его отмечали весело: сладости, шалости, театральные представления, раздача подарков младшим семьям... В этот день все вместе ездили поклониться бабушке и дедушке, которые жили уединенно в маленьком, но роскошном доме, расположенном в одном из самых респектабельных кварталов столицы. Сейчас я легко доберусь из Хариндара до Бахара, а вот дедушкин дом найти едва ли смогу: много ли увидишь из закрытого паланкина? Бабушка и дедушка в воспоминаниях были похожи на фарфоровых кукол, изображающих благообразных старичков: безупречно одеты, безукоризненно вежливы и с одинаковыми любезными улыбками на лицах... Шаю, Айсина Гёро и Умина я знаю лучше, чем старших членов моей семьи. Да что там! Даже Бубнежник Бу более знаком мне и понятен, чем собственный отец. Почему так получилось? Ответа не было. Но, что бы ни происходило между мной и семьей раньше, если представится такая возможность, обязательно все исправлю.
Праздновать Новый год в столице Танджевура мы не собирались. До сезона дождей необходимо было уйти в более комфортные для путешественников края, или мы рисковали застрять на пару месяцев в раскисших от воды джунглях. Учитель Доо, наконец, вернулся к обязанностям моего опекуна. Снова, по канонам «единой нити», тренировка на выносливость и мастерство владения тешанем: дыхание, стопы, спина... Снова медитация и отработка управления энергией через символы... Меня до сих пор не оставляло глухое недовольство: в ситуации с талхом я оказался совершенно беспомощным. Все навыки, все умения, полученные от учителя, которые были предметом моей гордости, не помогли отвести угрозу для жизни. Лишь счастливое стечение обстоятельств спасло меня... и желание неизвестного, который, в отличие от меня, контролировал ситуацию. Но появится ли у постороннего мне человека такое желание вновь? На это полагаться не стоит. Вывод был сделан: противники будут убивать, и я должен действовать на упреждение, поэтому и к тренировкам теперь относился более серьезно.
– Хорошо, – похвалил наставник за завтраком, который сдвинулся ближе к обеду. – Отдых пошел на пользу... или ты так стремительно взрослеешь?
– О да, Учитель, приходится взрослеть, – склонил я голову в почтительном поклоне, с трудом удерживая на лице серьезное выражение, – ты ведь святой, мухи не обидишь. А мне до четвертой ступени далеко, я могу тебя защищать.
Учитель Доо поперхнулся соком, но быстро справился с собой – вот что значит опыт!
– Хм-м-м... ладно. Оденься поприличнее, нам нужно сходить ко дворцу Куккья. Хочу тебе кое-что показать. И, кстати, отдать свою жизнь в руки Судьбы и не уметь защитить свою жизнь – вовсе не одно и то же. Но я допускаю, что Вечносущее Небо хранит святых в их странствиях.
Мое утомленное путешествием любопытство после отдыха в поместье Шандиса Васа Куккья начинало оживать. Впрыгнув в традиционное для южан облачение, я пристрастно оглядел себя в старинное зеркало, оправленное в потемневшее серебро, намотал на голову шарф и, удовлетворенный увиденным, поспешил к воротам.
Центральная площадь Хариндара была грандиозна. Посреди неизменного бассейна били ряды фонтанов. Струи ярусами спадали в обрамленную темным мрамором прямоугольную вытянутую емкость, в которой отражался дворец Куккья, обнимающий своими крыльями половину площади. Изящные башенки, округлые арки проходов, широкие окна, забранные ажурными решетками, производили впечатление праздничного многоярусного торта. Его купола в точности повторяли очертания каскадов воды. Фонтаны в бассейне, фонтаны в камне. Я, похоже, разгадал хитрый прием архитекторов юга: дворцы и храмы Вечносущего Неба всегда возводились на берегах водоемов естественного или искусственного происхождения, как бы удваивая их, приумножая красоту, стирая грань между небом и землей. От бассейна к воротам дворца тянулся ряд статуй, изображающих Куккья в развевающихся одеждах, беззаботных и изящных.
Учитель вел меня мимо мраморного вдохновенного художника, устремившего взор в небеса и рассеянно поигрывающего кистью; прелестной певицы с цветами в волосах, зазывно улыбающейся сосредоточенному музыканту, нежно баюкающему ситар... Мимо парной композиции танцоров, застывших в страстных объятиях; бугрящихся мышц скульптора, извлекающего из камня свой шедевр; изможденного муками творчества поэта, всклокоченного, но сияющего...
