Звонок прозвенел прежде, чем он закончил скандирование [выделение составных частей стиха (стопы, слоги) ударениями], завершавшее упражнение. Были собраны бумаги с заданиями. На самом верху своей работы Жорж приписал: «Я находился вне студии у своего духовника, и не хватило времени сделать скандирование».
Люсьен был возмущен тем, что рассказал ему в общежитии Жорж. Он не мог принять, как можно позволить себе быть изгнанным простым Отцом Лозоном. Нужно пойти и разоблачить себя перед настоятелем, и посмотреть, что получится. В любом случае, только настоятель может принять подобное решение. И кто знает, что он скажет, особенно после того, как Жорж спросит об Отце де Треннесе. Возможно, он сочтёт поступить более благоразумно, чем Отец Лозон. Пришло время принять часто предлагаемое Отцом де Треннесом покровительство: оно могло оказаться более эффективным в его отсутствие, чем рядом с ним.
— Жаль, — сказал Люсьен, — что Отца де Треннеса не было здесь в октябре прошлого года. Если бы он был, то могу обещать тебе, что Андре до сих пор находился бы тут. Воспитатель с чрезмерным пристрастием к грекам — это особое провидение для колледжа, по крайней мере, для мальчиков. Ты только должен быть в курсе, что его коллеги бессильны предпринять что–либо против тебя. Случай с Морисом многое доказывает. Андре рассказал мне о подобном случае, только я не помню, где это случилось.
— Главное — не быть обескураженным неудачей и не позволить запугать себя угрозами. Не нужно никогда сдаваться. Помните, что сказано у Геродота — мы переводили на днях? Пытайся снова и снова, и мы добьёмся успеха/. Вроде того, как ты силой воли, упорно пытался подружиться с Александром, или Андре со мной. И как только ты получил настоящего друга, ты можешь столкнуться с кем угодно и с чем угодно. Тебя могут исключить. Возможно, тебе придется ждать встречи год или больше — но ты сможешь вынести. Андре прислал мне на пасхальных каникулах стихотворение об этом.
Жорж был благодарен Люсьену за отказ признавать реальные факты, но про себя он уже принял решение. Опасения, испытываемые им вчера вечером, оправдались. В трапезной улыбка Александра сияла как никогда, но когда Жоржу удалось ответить улыбкой, то ему стало тяжело на сердце: он был уверен, что между ними всё было кончено.
Считая себя более прозорливым, чем Александр, он также считал себя сообразительнее Люсьена. Дружеский совет Люсьена не равнялся по качеству совету отца Лозона относительно его будущего чтения: определённо, поводов для оптимизма было намного меньше, чем причин для смирения. Прежде всего, Жорж не мог воспользоваться случаем с Отцом де Треннесом перед настоятелем. После того, как он сделал всё возможное для оправдания бывшего воспитателя студии, как можно было развернуться и начать свидетельствовать против него? Какой милости он мог ожидать после разоблачения всех своих противоречий, темных дел, и уклончивости? Нет, шантаж нельзя устроить повторно.
Кроме того, Жорж не видел обоснованного сравнения между его ситуацией по отношению Александру, и ситуацией Люсьена по отношению к Андре. Вне колледжа Люсьен и Андре могли совершенно свободно встречаться, так как их семьи были знакомы, а они провели вместе один школьный год и долгие каникулы. И притом, исключили Андре не в результате открывшейся связи между ними.
А Жорж и Александр были скомпрометированы отношениями друг с другом. Разлучённые, они не смогут иметь посредника. Несмотря на своё хвастовство, Морис находится в руках Отца Лозона. После той сомнительной ночной сцены с Отцом де Треннесом он, определённо, попал под подозрение, чтобы он не говорил. Его письма просматривались и читались так же тщательно, как и письма его брата. Меры, которые были обрисованы Жоржу, показывали, что ничего не было оставлено на волю случая. Жорж наконец–то повстречал равного себе.
«1 июля. Праздник Драгоценной Крови Господа нашего Иисуса Христа [праздник, включаемый в общий католический календарь с 1849 по 1969 год.]. Литургические украшения красные». У Жоржа текла точно такая же драгоценная кровь, текла по его венам, и он мог предложить свою кровь на обмен. И у него ничего бы не осталось, только память об этом мистическом союзе, как о процессии Святого Сердца, о которой он уже получил напоминание, и о Содружестве драгоценной крови, в которое однажды завербовал его Люсьен.
Он прочитал ниже: «И кровь Агнца послужит вам знаком». И другие воспоминания стали тесниться в его голове: молитва, включающая кровь Агнца, произносимая Отцом де Треннесом, надевающим облачения; плакат в комнате Отца Лозона; рождественский жертвенный ягненок.
В галерее над Александром и лицом к Жоржу молился корректор их ошибок. Он закончил свою мессу раньше обычного: без сомнения, он ждал — посмеет ли его экс–кающийся подойти к столу причастия. Жорж не пошёл. Александр, должно быть, получивший аналогичные указания в отношении себя, тоже остался на месте. Может, он снова думает написать Папе Римскому в знак протеста? Но, как он сказал, все это не считается, для него.
Во время послеобеденных занятий в студии Жорж, как всегда по субботам, пошел на исповедь. Он вдруг решил попытать свою удачу, искушая Бога. Он нагло эксплуатировал идею, подсказанную ему Люсьеном сразу же после случая в хижине.
Люсьен, при подобных обстоятельствах, неожиданно увидел свет в 10:35 пополудни 6 октября; Жорж увидел то же самое в 3:30 пополудни 29 июня. Разве Александр в один прекрасный день пасхальных каникул не сообщил Отцу Лозону, что внезапно обрёл благодать? Будет и на нашей улице праздник: теперь подошёл черёд Жоржа испытать и очищение и просветление. Если он не пребывает в состояние благодати, то настало время что–нибудь сделать в этом направлении. Академик из Académie des Palinods должен выслушать, как Жорж поёт палинодию [род стихотворения в древности, в котором поэт отрекается от сказанного им в другом стихотворении.]. Он выступит, помня, что ему запрещено снова скрещивать мечи со священником. Дружба, которую он взлелеял с Александром посредством святого причастия, должна неизменно зависеть от исповеди: пусть таинства еще раз придут им на помощь.
Опускаясь на колени в исповедальне, Жорж был сильно взволнован. С большим чувством в голосе он произнёс:
— Отец, умоляю вас, выслушайте меня.
Его кающееся поведение должно было продемонстрировать, что это не бравада. Он заявил, что хочет компенсировать преднамеренные упущения своих прошлых исповедей.
Начал он с того, чтобы признал все грехи, в которых не признавался с момента своей первой исповеди в Сен—Клоде. После чего, усугубляя, выставил себя самым порочным существом, которое только можно себе представить. Тем не менее, он настаивал, что в этот позор, открывший его во всём своём непотребстве, он никогда никого не вовлекал. Он говорил тем же самым тоном, которым пользовался Андре при разговоре с настоятелем. Он, по его словам, желая дружить, на самом деле, должен был заставить себя забыть свой презренный грех, а не умножать его; он хочет обрести непорочность и свет.
Раскаяние, продемонстрированное им в отношении мнимых грехов, которые он основательно приписал себе, доказывало, что отныне он неспособен лгать.
Признание, которое он делал сейчас Отцу Лозону, по сути, состояло в том, что Отец де Треннес ожидал его прихода. Единственный способ, которым он мог показать себя искренним — это признать себя виновным. Деяние, которым он занимался, было, конечно же, унизительным, недостойным; он не мог ничего поделать — не он, а священник сделал это неизбежным. Но он не жалел. Он испытывал циничное удовольствие, вынуждая этого человека выслушивать себя в попытке подвигнуть его священническую душу в сторону жалости, которой отнюдь не заслуживал.
Он ощутил, как его сердце освободилось от бремени этого нового жульничества, словно он раскаялся по–настоящему. Он чувствовал, что находится на обратном пути, поднимаясь вверх по крутому склону, к подножию которого был сброшен. Он получал удовольствие, унижаясь, опорочивая себя ради того, чтобы сохранить свою чистую дружбу. Он склонился, чтобы победить, чтобы вознести себя: его обет был почти евангельским. И его гордость, которую он, казалось, смирил, никогда ещё так высокомерно не торжествовала.
