***

— Что, по-вашему, является самой нелогичной формой жизни? — задал риторический вопрос Энма в пустоту. — Конечно. Это человек.

Шатен стоял у старого окна и смотрел вниз. Четвёртый этаж старого ветхого дома. Вместо стекол — маленькие острые осколки, торчащие из окон; стены почернели из-за огня; на полу обвалившиеся серые камни, пыль и пепел.

Кодзато смотрел вниз, сложив руки на груди. Алые глаза были прикрыты, в них отражалось лишь спокойствие, присущее этим завораживающим глазам этого обворожительного парня.

— Всё так спонтанно начиналось, если честно, — продолжал говорить Кодзато, наблюдая за тем, как знакомая фигурка вошла во двор мёртвых зданий. — Однажды наступил тот момент, когда я понял, что никогда не успокоюсь, пока не верну ему долг. Я пообещал себе, что я всегда буду рядом и помогу, если потребуется помощь, которую я могу оказать. С того дня не было ни минуты, чтобы я пожалел о том, что делаю.

Савада стоял и оглядывался по сторонам, прислушиваясь к каждому шороху.

— Кто-то скажет, что мы играем с жизнями наших друзей. Возможно, я даже буду гореть в Аду за это. Но на моём пути не должно быть преград, и многие уже на собственном опыте поняли это.

Тсуна резко обернулся, услышав что-то странное.

— Я даже помню тот день, когда решил, каким образом я верну ему этот долг. Это было в девятом классе, когда она впервые коснулась его руки. Я ещё никогда не видел его таким счастливым, как тогда. И я опять пообещал. Дал себе клятву, что он получит её. Она будет его трофеем за всё то, что он перенёс. И моим подарком для него. Зря я, наверное, так говорю, да простят меня они оба, особенно Киоко-тян. Но что поделать, если я так люблю философские мысли и долгие лирические отступления?

— Это точно, — усмехнулась Мами, подцепляя палочками рис и отправляя его себе в рот. — Это в тебе какой-то нездоровый интерес к литературе проявляется.

Савада напрягся, как только Бьякуран вышел из своего временного укрытия.

— Знаешь ли ты, дорогая сестра, кто станет козырным тузом в нашей партии с жизнью? — усмехнувшись, спросил Кодзато.

Девушка моргнула и не стала отвечать, будучи уверенной о ком говорит брат.

— Какая ирония, — вздохнул Кодзато, продолжая наблюдать за тем, как ведётся диалог между парнями внизу. — Как бы ему не хотелось отдалить их друг от друга, он лишь станет тем, кому удастся завершить нашу игру и соединить их.

— Даже не думала, что ты пойдёшь на это, — нахмурилась Мами. — Ему будут причинять боль по твоей вине.

— А разве любовь и боль не синонимы? — спросил, не оборачиваясь, шатен. — Жестокий век — жестокие нравы. Я думал, ты давно привыкла к этому. Сегодня ты увидишь великое превращение проблем в оружие. Как я уже не раз повторял, сегодня важный день. День, когда я не позволю ему сделать что-то по-другому.

Тсуна вскрикнул, как только один из парней начал выворачивать ему руки, и упал на колени. Первый удар, второй. Подключаются ноги. Ничего не может сделать, просто терпит.

— Он удивительный, — сказала вдруг Мами, всем сердцем мечтая оглохнуть хоть на пять минут, чтобы не слышать того, что происходит внизу, и вытерла выступившие слёзы. — Таких как он больше нет.

Савада упал на живот, прислонившись щекой к асфальту.

— Прости, Тсунаёши-кун, — шепнула Мами, сложив руки вместе и закрыв глаза.

— Знаешь, как-то раз один парень сказал мне, что не позволит бить себя, — наклоняясь к лежащему на земле Саваде, сказал Бьякуран. — Ты знаешь, кто это был? Это был ты. Ты, наверное, не помнишь этого, ты ведь был так занят своей репутацией и той девчонкой. Но теперь мы квиты. Не буду извиняться перед тобой, как-нибудь в другой раз.

Джессо направился к выходу, махая парню рукой вслед. С трудом Тсунаёши лёг на спину.

— Прости, — повторил Энма, нахмурившись. — Обещаю почувствовать всю боль, которую чувствуешь ты.

Шатен отвернулся и направился к выходу.

— “Кровь, — Савада открыл глаза, почувствовав железный привкус крови на губах. — Забытый старый вкус. И боль тоже… забытая.”

По небосводу лениво тянулись облака, небо постепенно окрашивалось в оранжевый. Пульсирующая боль в рёбрах не давала покоя, но даже она не могла испортить закат. Солнце приятно грело кровоточащие раны. Руки предательски ныли и не давали пошевелиться. Парень закрыл глаза, не думая абсолютно ни о чём.

— Тсунаёши-кун! — раздался внезапный крик, и до одури знакомый запах ударил в нос.

Запах карамели и ванильного мороженого. Преодолевая боль, Савада рывком поднялся, отчего в глазах резко потемнело и голова закружилась. Чьи-то холодные как лёд пальцы дотронулись до его щёк, а через мгновение парень почувствовал, что его нос утопает в чём-то мягком.

— Тсунаёши-кун! — обнимая парня, повторяла его имя Киоко и прижимала его к себе. — Прости, что не успела во время! Прости.

— Откуда ты знаешь, что я здесь? — тихо спросил брюнет, как только девушка посмотрела в карие глаза.

— Мами-тян сказала, что тебя нигде нет, я тут совсем рядом живу, вот и побежала по округе, — девушка поспешно убрала слёзы с глаз, тут же осмотрев окровавленное лицо парня. — Кто это сделал?..

— К-Киоко-тян, я… — с трудом сказал Тсуна, пытаясь что-то придумать.

— Тсунаёши-кун, немедленно пошли со мной, — девушка помогла брюнету встать. — Пойдём, тебе… станет лучше…

Даже в такой момент Савада смог найти в себе силы покраснеть.

— Прости меня, Киоко-тян, — сказал парень, хромая, выходя из злосчастного места. — Что я в таком виде перед тобой.

— Дурак, — шепотом сказала девушка, слегка улыбнувшись, и внезапно прижалась к парню всем телом, обняв его.

***

В доме Сасагавы пахло также приятно — карамелью и ванилью, к чему добавлялся запах корицы и кофе.

Тсунаёши сидел в гостиной на полу, прижавшись спиной к белому кожаному дивану, что был главным, помимо камина и огромной хрустальной люстры, украшением этой комнаты.

— Я столько проблем приношу, — слегка улыбнулся, покраснев, Савада.

Боль, после двух таблеток обезболивающего, наконец отступила, и теперь парень мог беспрепятственно рассматривать окружающую обстановку и оживлённо разговаривать, хотя ситуации, когда он сидит на полу в доме Сасагавы, а она оказывает ему первую помощь, в его голове ещё не было.

— Глупости, — смущённо пролепетала Киоко, намочив очередной ватный диск перекисью. — Тебе точно удобно?

— Да, — уверенно кивнул Тсуна.

Сасагава робко улыбнулась, приложив ватку к ране над бровью парня.

— Я боюсь… сделать тебе больно, — призналась девушка, встав на колени и тем самым сделав собеседником парня свою грудь.

— В-всё в порядке, — Савада спешно отвел взгляд, нервно сглотнув. — Просто немного щиплет.

Как только девушка коснулась окровавленной ранки, парень понял, что это совсем не больно. Пока перекись на начала пениться и проникать внутрь. Зажмурив один глаз, Тсунаёши закусил губу, чем заставил сердце девушки биться ещё сильнее прежнего. Её дыхание заметно участилось, руки стали немного дрожать.

Сердце парня колотилось с сумасшедшей скоростью. На щеках проступил румянец. Савада не мог сосредоточиться от осознания того, что сейчас они совершенно одни. Родители на даче, брат у Ямамото с ночёвкой, и никто не может помешать им. Глубоко вздохнув, парень взглянул в глаза сосредоточенной, как никогда, Киоко.

Девушка, в свою очередь, думала, каким образом можно унять волнение. Киоко понимала, что это тот самый момент, предоставленный самой жизнью и отданный в её распоряжение. Не оставалось времени думать о взаимности. Не хотелось думать о последствиях. Здесь, сейчас.

По спине парня пробежали мурашки, пальцы заледенели. Выровнять дыхание было уже невозможно.

Девушка села рядом с ним, потянувшись за новым ватным диском, как внезапно парень перехватил её руку, нежно обхватив кисть. Сасагава вздрогнула, переводя взгляд на парня. В полуприкрытых карих глазах застыла немая уверенность. Киоко не знала, что ей делать. Тёплая рука юноши скользнула вниз, на кисть, обхватив её поудобнее.