Бетти и сама раскаивалась, но выговор сестры задел ее за живое: как всем легко упрекать ее! А кто поинтересовался, что делается у нее на душе?!

— Ты точь-в-точь, как отец– 6уркнула она. — По-твоему, все должны быть одинаковыми, а если кто-то отличается, то он плохой! Но это не так, поймите же, наконец! Бетти присела на кровати и горячо заговорила.

— Нас всех обидели, всех троих! Мы росли без отца, без матери, мы были предоставлены сами себе! Вот ты, например ты, изображаешь из себя уравновешенного человека, а сама смертельно боишься подойти к мужчине! Боишься поцелуев, боишься любви! И Сели тоже пошла по этой дорожке, а меня за то, что я полноценная женщина, считаете потаскухой! Но это вам нужно избавляться от своих комплексов, вам! А не мне!..

Жулия тоже не осталась в долгу, и в результате сестры снова поссорились.

Раул был крайне удивлен, когда в их с Шику квартире появилась Бетти. Еще больше он изумился ее слезам. Чтобы никогда не унывающая красавица плакала? Выслушав все ее печали, узнав, что в семье никто ее не понимает и не любит, хуже того, считают распущенной, Раул как мог, утешал бедняжку, по-хорошему, по-товарищески, а потом уложил ее спать в своей спальне, а сам пристроился на диване в гостиной. Поутру, когда она еще спала, он отправился к Отавиу парламентером. Дочь и отец должны были помириться, они нуждались друг в друге, они друг без друга страдали.

За ночь Отавиу чего только не передумал, он мучился из-за того, что обидел свою девочку, но и обида за жену тоже терзала его сердце. Однако, выслушав Раула, он немедленно отправился к ним на квартиру и там обнял свою дорогую Бетти. Он жалел свою девочку, которая так долго плутала одна по житейским дорогам, что могла и заблудиться…

Не так уж много прошло времени с того дня, когда Отавиу Монтана вернулся в жизнь, но, сколько произошло перемен! Он не знал, что у него три дочери, и узнал каждую из них, он не был отцом и стал им!..

Бетти, наконец, соизволила согласиться провести вечер с Арналду, и он заехал за ней. Пока она наряжалась и подкрашивалась, плейбой благовоспитанно сидел в гостиной, наслаждаясь обществом Отавиу, Алекса и Онейди.

Поговорив, как положено, на нейтральные темы вроде погоды, Отавиу спросил:

— Какие у тебя намерения в отношении моей дочери? Я спрашиваю тебя как отец.

— Самые лучшие, Сеньор Отавиу, — отвечал молодой человек, который до этой поры не пропускал мимо ни одной юбки.

— Вы поженитесь? — уточнил Отавиу.

— Я бы сказал, мы в начале пути, — дипломатично вышел из положения Арналду.

— Очень рад, — добродушно сказал будущий тесть. — Только я вам советую получше узнать друг друга.

Появилась сияющая Бетти, и молодые люди ушли, а Отавиу все продолжал повторять: да-да, очень важно получше узнать друг друга…

Алекс и Онейди о чем-то горячо спорили в уголке, и Отавиу пожелал узнать, о чем именно.

— Мы хотим открыть свое маленькое дело, но у нас нет денег, — пояснила Онейди. — Я предлагаю Алексу продать мои драгоценности, а он не соглашается.

Алекс упрямо затряс головой, давая понять, что продажа осуществится только через его труп.

— А мне было бы так радостно стоять рядом с тобой и продавать все, что мы наготовили, — заговорила Онейди. — Я ведь все равно не ношу их, так зачем им лежать, Алекс?!

Отавиу послушал, как супруги спорят и, не желая им мешать, пожелал всем спокойной ночи и отправился к себе.

По дороге он спустился в подвал и прихватил с собой старинную шкатулку, которую давно собирался разобрать. В ней лежали документы, фотографии, письма.

«Да, нужно очень хорошо знать друг друга», – снова повторил он, собираясь насладиться письмами Евы.

За окном бушевала гроза, и лил отчаянный ливень, когда Отавиу, уютно устроившись на постели, перебирал пожелтевшие листки бумаги. Ласковая улыбка то и дело трогала его губы: слабо мерцающими пятнами память то и дело возвращала ему давние, дорогие его сердцу времена.

Но вот все письма прочитаны, разложены по стопкам и вот-вот будут увязаны и положены обратно.

Прежде чем расстаться с ними, Отавиу еще походил по комнате, взглянул за окно, где свирепствовала гроза, вдыхая свежий воздух. Ему все чудилось, что сейчас он вспомнит что-то чрезвычайно важное. Он пытался вспомнить, морщил лоб, напрягался — и не мог. Взглянув еще раз на шкатулку, он увидел вдруг на дне небольшую петельку, подошел, потянул за нее и открыл потайное отделение. В нем лежало несколько листочков, он взял и стал перебирать. Один пустой листок, второй тоже, а вот третий был весь исписан. Почерк Евы — красивый, уверенный и твердый.

Отавиу начал читать его с той особой улыбкой, с какой читал письма любимой жены, но никак не мог понять, о чем ведется в этом письме речь. То есть, нет, о чем, было ясно — о любви. Но не к нему, не к Отавиу. О нем говорилось с пренебрежением и насмешкой. Речь велась так, словно он был досадной помехой, третьим лишним в счастливой и благополучной жизни любящей пары, более того, Ева собиралась уехать с тем, кого любила, и оставить постылого и надоевшего мужа…

Только после этих строк до Отавиу начала доходить страшная истина. Он не хотел ее. Он от нее отстранялся, заслонялся. Она пугала его, но, несмотря на все свои усилия, он понял: у Евы был любовник, а его, Отавиу, она не любила!

Привычный мир, в котором он столько лет прожил, вдруг рухнул в одночасье, и его обломки погребли под собой несчастного Монтана.

— Господи! Господи! — только и мог он повторять, ни на что уже не надеясь.

И вдруг ослепительным видением перед ним возникла Ева в подвенечном платье, такой он повел ее к алтарю, такой сохранила ее его память. Как же она была хороша — с лучезарной и ясным взглядом!

И тут же его взгляд упал на фотографию Евы, она явно смотрела на кого-то, но на кого? Половина фотографии была оторвана. Кого оторвала Ева? Кого она спрятала? На кого рассердилась? Кто мог ее скомпрометировать’?

Сотни вопросов стучали в голове несчастного Отавиу, и ему казалось, что от них разорвется его несчастная голова. Ему необходимо было получить ответ. Хотя бы один, но самый главный! И Отавиу ринулся во тьму под проливные потоки дождя.

Все встревоженное семейство Сан-Марино, вскочив с кроватей, столпилось у дверей, недоумевая, кто может так отчаянно стучаться в такой поздний час?

Увидев насквозь промокшего, со страдальческим лицом Отавиу, Гонсала, повинуясь материнскому инстинкту, обняла этого несчастного.

– Что-то с дочерьми? — спросил Сан-Марино.

– Ему нужно переодеться, — проговорила Гонсала, принимая на себя заботу еще об одном, если не блудном, то заблудившемся в дебрях жизни сыне. — Ирасема! Принеси что-нибудь из вещей Арналду. Скажи, Отавиу, может, мне стоит позвонить Жулии?

– Нет-нет, — торопливо отнекивался гость, — я хочу поговорить с Саном, только он может мне помочь.

– Смотри, тебе виднее — согласилась Гонсала, но отпустила Отавиу в кабинет Сан-Марино лишь после того, как он переоделся в сухое.