Густой кустарник, который я умудрилась ночью вообще не заметить, скрывал расщелину от невнимательных глаз: её можно было заметить, только подойдя вплотную. Высота обрыва меня потрясла. Здесь же метров восемь! И по этим вертикальным стенам я карабкалась? Да если бы видела, какая дорога мне предстоит, ни за что не решилась бы лезть! Я с ужасом глядела вниз. На глаза наворачивались слёзы. Неужели всё зря?

– Рамона, милая, я же не смогу спуститься!

Она молчала. Сморгнув слёзы, я огляделась, но марева, выдававшего присутствия призрака, не заметила. Выхода нет. Вокруг моторки уже плескались волны, и она заметно покачивалась. Если не спущусь, отлив её просто утянет за собой.

Осознание того, что у меня нет времени, вдруг обдало жаркой волной. Сколько я буду карабкаться? А вода вот-вот поднимет лодку с песка. Тихо поскуливая от страха, я сорвала с себя платье, завернула в него кроссовки и, примерившись, швырнула в моторку. Здесь мелко. Я дошла почти до самого окончания расщелины, туда, где края её расходились, будто распахнутые руки, желающие обнять океан. Сквозь прозрачную воду было видно, где песчаное дно резко уходит вниз.

– Рамона? Ты здесь? Куда лучше прыгать ?

Не дождавшись ответа, не стала раздумывать, чтобы не растерять остатки решимости: сделала пару шагов разбега и бросилась в воздух.

Мне никогда не приходилось прыгать с такой высоты. Изощряться не стала: вытянулась солдатиком. Удар о воду вышиб дыхание, видно вошла не совсем вертикально, обожгло холодом, и я лихорадочно забарахталась, торопясь вырваться на поверхность. Выскочила совершенно дезориентированная, отплёвываясь, отфыркиваясь, ослепшая от волос, залепивших глаза. Первым делом снова опустила лицо вниз, чтобы отвести волосы в сторону. В прозрачной воде было видно скалу, которая медленно плыла в сторону. Я в панике вскинула голову и огляделась. Нет, всё хорошо, меня несло как раз туда, куда надо, и я энергичными гребками стала помогать течению. Плыть-то пришлось всего ничего, но когда я добралась до моторки, зуб на зуб не попадал. Я не стала натягивать платье на мокрое тело. Лодка уже всплыла и медленно поворачивалась на месте, то в одну, то в другую сторону.

Я дождалась, когда её развернёт носом к выходу и завела мотор. Плыть в город не решилась. Это здесь, в проливе, волнение не сильное, а в океане могу не справиться с управлением. За считанные минуты домчалась до берега и привязала моторку к выступу большого камня так, чтобы её не было видно с острова. Надеюсь, лодку не слишком побьет. Скоро вода отступит, и она окажется на песке. По колено воде побрела к берегу. За спиной раздавался стук и скрежет.

Теперь предстояла нелёгкая прогулка в несколько километров длиной.

***

Перед тем, как подниматься по каменистому склону, я невольно оглянулась на покинутый остров. Фигура Чарли ясно вырисовывалась на фоне неба. Инстинктивно я присела за камнем. Заметил или нет? Хотя какая теперь разница? Мы ничего не сможем сделать друг другу.

Гордо выпрямилась: пусть видит! – но он уже ушёл. И чёрт с ним! Надеюсь, Рамона попугает его от души, чтобы неповадно было.

Я поднялась по каменистому склону, заросшему травой и редкими соснами, потом выбралась на тропу, шедшую вдоль берега. Ветер, хлещущий по мокрому телу, казался ледяным, но высушил меня за какую-то четверть часа.

Путь до города оказался короче и проще, чем я опасалась. Вероятно, когда-нибудь я пожалею, что была не в состоянии насладиться великолепными пейзажами, но сейчас было не до красот природы. Злость на мужа ушла, выплеснутая в наши с Рамоной жестокие розыгрыши, но на её место пришло холодное понимание того, что такие люди, как Чарли и его отец не должны иметь возможность вредить окружающим. Не в силах никому ничего доказать, я не могла ни изолировать их, ни остановить, и это приводило в отчаяние: чувствовала себя обманутой, оскорблённой и ужасно беспомощной.

Что делать дальше? В полицию идти бессмысленно. Там только посмеются над бреднями иностранки.

Надо возвращаться за деньгами и документами, но с кем? Друзей здесь я не завела.

Ужасно, когда весь мир отодвигается ради одного человека, особенно если потом выясняется, что он того не стоил. Вспоминались многочисленные моменты, когда я могла с кем-то познакомиться. Чарли всегда находил возможность пресечь мои контакты. Даже в кафе, куда мы заходили чаще всего, я бы с удовольствием болтала с официантом, если бы Чарли не выражал так явственно свою ревность. И мне это казалось милым и забавным! Разве можно требовать от дорогого человека, чтобы он стал твоей бессловесной тенью?

Шагая по скалистому берегу чужой страны, я дала себе обещание, что больше никогда не стану отказываться от собственной жизни, подчиняя её жизни другого человека.

В моём сердце ещё жила любовь к Чарли – не к тому беспринципному лицемеру, который остался на острове, а к весёлому, нежному и заботливому парню, каким он оставался в моей памяти. Которого не существовало. Вряд ли получится быстро избавиться от этого наваждения, но с течением времени я справлюсь. С каждым шагом крепла уверенность в собственных силах.

В городок я пришла ещё засветло. Не надумала ничего лучше, как обратиться всё к тому же официанту в кафе. Пабло, увидев меня, вытаращил глаза и, глядя на его пораженное лицо, я поняла, что он уже знает о моём исчезновении. Следовало ожидать! Наверняка слухи здесь расходятся быстро.

Не буду ничего объяснять, если сам не спросит. Если что – обойдусь минимумом. Наугад сказала:

– Привет! Я бы хотела поговорить с девушкой, которая собиралась у нас работать. Пилар. Ты, случайно, её не знаешь?

Она мне понравилась. Может быть, смогу объяснить ей ситуацию и договориться о помощи.

Пабло просиял, и у меня на миг дрогнуло сердце, так эта улыбка напомнила Чарли – того, раннего.

– Знаю, конечно. Дать номер?

– М-м-м… нет, – сказала я, боясь поверить в свою удачу. – Я без телефона. Будет классно, если дашь поговорить со своего.

Он быстро набрал номер, передал мне трубку и тактично отошёл в сторону.

Гудки. Голос, который что-то быстро сказал по-испански, я не узнала. Показалось, что он звучит ниже, чем у Пилар. Растерявшись, не сразу нашлась, что сказать. Только после очередной длинной фразы, сказанной с вопросительной интонацией, осторожно спросила:

– Пилар? Это говорит Лиз, которая из дома на острове.

– О, так вы живы? – радостно воскликнула она. – Что случилось? И я могу получить эту работу?

– Кажется, жива, – с трудом выговорила я, чувствуя, как в горле собирается комок. – Случилось… – я вновь переживала события последних суток. Как можно рассказать об этом? – Случилось много чего, – сказала я бесстрастно. – Муж меня обманул…

Я с гордостью подумала, что так и надо дальше говорить, чтобы не грузить людей эмоциями – и разрыдалась.

Пилар приехала через полчаса, когда я уже успокоилась настолько, что смогла кратко и внятно объяснить ей всё. Рамона в моей версии не упоминалась: я наврала, что слышала о течениях вокруг острова в случайном разговоре, и, испуганная звонком Чарли, изобразила попытку сбежать вплавь, а при первой же возможности угнала лодку и удрала.

Пабло тоже слушал мой рассказ. Потом они бурно обсудили его между собой. Было страшно, что они станут уверять меня, что я – паникёрша и бестолочь, неправильно поняла шутку мужа и должна была объявиться, когда увидела, что Чарли привёз Пилар на остров. Я вклинилась в разговор и сказала, что хочу уехать и прошу их только поехать со мной на остров, чтобы забрать вещи и документы.

Они вроде как согласились и снова начали что-то обсуждать. Я отошла в сторону и погрузилась в печальные размышления, из которых меня вывело прикосновение к плечу.

– Прости, что я поставила под сомнение твои слова, – сказала Пилар, прямо глядя мне в глаза. – Мне твой муж показался искренним, и он так тобой восхищался! Возможно, это и впрямь неестественно, так изливать душу первому встречному. Кузен убеждает меня, что я ошибаюсь.