Выбежав в изнеможении из леса, она внимательно вглядывалась в знакомый пейзаж. Наконец, напряжение спало, и улыбка озарила ее личико: у открытого окошка лесной избушки она увидела знакомый силуэт в светлом фартуке. «Бабушкааааа!!! Я здееееесь!!!» - и вприпрыжку побежала по дорожке к распахнутой настежь двери.

И, конечно, Мичийэ никак не могла видеть, что внимательный волчий взгляд провожал её до тех пор, пока она окончательно не скрылась из виду, а волчонок порывался вскочить и побежать за ней следом. Правда, попытку тут же пресекла огромная лапа, прижавшая малыша к земле: «Куда? Лежи!»

Маленькая Мичийэ даже не подозревала, что всё это время, от самого её дома, стая нелюдей шла за ней по пятам. Убийцы не заметили её около дома, но засекли, когда она пробиралась к лесу. Решив, что на пустынной дороге расправиться с ребёнком будет проще простого, они дали ей войти в лес, но не зная о тропе, тут же потеряли Мичийэ из виду. Сначала они дико разозлились, но рассудив, что деваться девочке все равно больше некуда, решили идти к заимке и доидаться её там. Уже через пару часов незваные гости подошли к лесному домику, приняв вполне дружелюбный вид.

Старуха, хлопотавшая над расстеленными для сушки травами, пришельцам даже обрадовалась. Напоила чаем, угостила нехитрыми таёжными яствами. Гости на раз смели и грибную жарёху, и собранные утром ягоды, сняли пробу со свежего варенья. Затем расселись отдохнуть от трудов праведных, щёлкая кедровые орешки. Поначалу всё выглядело вполне мирно, бабка занималась своими делами, гости отдыхали. Но время шло, а пришельцы и не думали уходить, причём чем дольше сидели, тем ощутимее нервничали.

Засидевшиеся молодчики понимали, что затянувшееся гостевание может обернуться для них большими неприятностями. Поскольку старуха тоже была ненужным свидетелем, церемониться с ней уже не имело смысла. И мучители пошли ва-банк. Старухе хватило одного удара по голове, чтобы отдать Богу душу, и тогда из неё сделали приманку для внучки.

Прошло совсем немного времени, и от леса послышался детский голосок: «Бабушкаааааа!..»

Когда Мичийэ вошла в дом, она не заметила ни подвоха, ни затаившихся убийц. Похоже, что кто-то там, наверху, решил преподнести напоследок ребёнку подарок – в последний момент жизни «девочка-улыбка» не страдала, а радовалась спасению и встрече с бабушкой.

…Волки не успели самую малость – волчонок настырно пытался бежать вместе со стаей, и несколько раз взрослым пришлось отгонять его прочь.

Когда звери в человечьем обличье думали, что всё закончилось, они были, в принципе, правы: для них всё действительно закончилось в считанные минуты. Волков было много, они окружили заимку и с остервенением рвали глотки тем, кто давно потерял право называться людьми.

А в избушке, скуля, зализывал смертельную рану на голове своей подружки маленький волчонок, невесть как проскользнувший сквозь побоище в дом.

Через несколько дней только обнаружили в деревне разграбленный дом родителей Мичийэ. Рядом с трупами родителей люди не нашли тела ребенка, и пришли на заимку в надежде на чудо.

…Открылась им картина страшная, от которой волосы дыбом встали даже у повидавших всякое… На всем пространстве вокруг сруба валялись человеческие тела. Тела и их части. И покрупнее, и помельче, а то и вовсе кровавые ошметки. Где нога в ботике, где рука без всего остального, а где и кишки на бодылья намотаны.

Вошли в дом - и там картина не лучше: все то же самое. У окна, выходящего на дорожку, сидела мёртвая бабушка, примотанная веревкой к стулу. С улицы казалось – сидит старушка и в окошко глядит, гостей поджидает. Только вид у нее страшный. Голова проломлена, одежда залита кровью, но поверх всего чистый фартук надет, чтобы кровь да веревку прикрыть.

Девочку нашли тут же, на полу у входа. Малышка казалась бы спящей, если бы не бумажная белизна кожи и смотрящие в никуда застывшие глаза. Её личико было умиротворенным, казалось, она умерла, улыбаясь. Полы красной китайской ветровочки завязаны на животе крепким узлом, а из раскрытого рюкзачка торчали залапанная жирными пальцами пластиковая бутылка и весёленький помпончик вязаной шапки. На голове Мичийэ зияла открытая рана, но крови почему-то ни на ней, ни на приглаженных волосах не было. Будто девочку причесали и рану промыли, но почему-то не наложили швы и не перевязали…

Когда первый шок прошел, стали к трупам приглядываться, кто ж такие? Тут в осадок и выпали: взрослых там не было. Не мелюзга, конечно, а подростки лет тринадцати – пятнадцати, самым старшим на вид, вот как вам, - лет по двадцать. А самое страшное, что все свои оказались, все до единого! Обычные пацаны, на которых ни в жизнь плохого не подумаешь. Хорошие… днем. А по ночам – оборотни натуральные, без всякой там фантастики.… В стае, видать, все звериное из них и попёрло. Детская жестокость – самая дикая, матерые уголовники рядом не стояли.

Как они скучковались, как до такого додумались – не узнать уж теперь. Кто был у них за главного, свой или со стороны; погиб с ними или командовал издалека и уцелел – тоже неведомо.

Даже прятаться отморозкам не нужно было: сделали «дело» и тихонечко по домам рассосались. И шпиона никакого не было - каждый сам себе шпион. Налёты те в каждой семье обсуждали, и планы, как злодеев изловить, строили. А злодеи сидели рядышком, кивали да помалкивали. Услышанное на ус мотали и шли туда, где их точно не ждали.

Говорят – тот волчонок вырос и до сих пор ходит, бичей да беглых зеков подкарауливает. Тех, кто не бузит, особо не трогает. Так, покажется для острастки промеж деревьями и пропадет; мол, знай свое место и помни: я всех вижу… А вот беспредельщики пропадают частенько, и ничего после них не находят потом, ни ботинка, ни обрывка одежного: тайга умеет хранить свои секреты. Только, говорят, перед тем, как пропасть человеку, волчий вой люди слышат.

_____________________________________

Хотон – так называют сарай для скота в Якутии.