- Александра Михайловна! - Савва, раньше словно привязанный к чугунному столбу, наконец, освободился от пут, - умоляю вас, давайте поспешим. Мистер Скотт - он же американец, а они там, за океаном, совсем ничего не слышали, о том, что дамы якобы непременно должны опаздывать.

- Конечно, Савва, да ведь мы еще и не опаздываем.

Шагнув за створки дверей, Саша завертела головой, отыскивая глазами авто, которое привезло их компанию на вокзал, Саввушка же, не чинясь, взял ее за руку и без колебаний повлек куда-то направо по галерее.

Когда искомое такси оказалось прямо перед ними, Александра Михайловна сперва заметила растерянное выражение на лице своего знакомого, стоящего подле машины, а после разглядела тех двоих, из-за которых Митя и пребывал в растерянности.

Один уже сидел на пассажирском диване, а другой сердито и с некоторым недоумением взирал на него с тротуара, не давая при этом захлопнуть дверцу. Первый, черноволосый, как цыган... Нет, конечно же, как испанец! Он выглядел, как настоящий испанский гранд.

Благородный сеньор, изогнув бровь, с холодным интересом слушал обладателя роскошной бороды и усов, совершенно таких, как на портрете у императора Франца-Иосифа. Испанец Александре Михайловне знаком не был, зато обильная монархическая растительность на лице другого, с позволения сказать, собеседника принадлежала генералу Николаю Федоровичу Лемме. Бывшему генералу, разумеется. Теперь в Париже и чины, и титулы больше годились для музейных витрин, однако язык по-прежнему все еще добавлял к именам "сиятельства" и "превосходительства". Вот и Митя, сам будучи в прошлом артиллерийским поручиком, ныне же, как и генерал, состоящий в членах "Союза Русских Офицеров" никак не мог отказать высокому начальству.

Наконец, испанец, кажется, собрался что-то сказать, для чего повернулся к генералу так, чтобы стало возможным по назначению использовать и вторую бровь. В этот миг Николай Федорович осекся, выражение лица его переменилось, а само лицо налилось красным. Его превосходительство вдруг перешел на русский язык. Саввушка навострил уши. Большую часть слов в уличном шуме было не разобрать, но те, что все же долетали до Саши, по большей части, к приличным отнести не было возможности.

Сцена затягивалась и ничем хорошим закончиться не обещала. Незнакомец нахмурился и дернул щекой, презрительно скривив тонкие губы в лицо взбешенному генералу. Вот-вот должно было произойти что-то совсем уж безобразное. Положение спас умница-Митя. Оказывается, он давно пришел в себя и уже успел отыскать на привокзальной площади своего знакомого штабс-ротмистра Валериана Семеновича Мирошникова, тоже таксиста. Вдвоем они с увещеваниями и со всем возможным почтением взяли под локти и развернули, как по команде "кругом", уже совсем побагровевшего Николая Федоровича. Штабс-ротмистр, продолжая что-то говорить, увлек того куда-то сквозь собравшуюся толпу зевак, а Митя сразу же вернулся, чтобы продолжить переговоры с противником генерала, так и не покинувшим поле боя, а вернее сказать, не покинувшим пассажирское сиденье.

Труд обоих миротворцев оказался нелегок. Митя с извинениями объяснил испанцу, что автомобиль уже занят - вежливый поклон в сторону Александры Михайловны - и если мсье желает добраться куда-либо на такси, то будет лучше всего подождать всего несколько минут, пока его друг - кивок вслед удалившемуся Валериану Семеновичу - не найдет для него другую машину.

Испанец выслушивал доводы хозяина авто, не меняя позы и выражения лица. Митя в растерянности перешел на английский язык, который тут же вызвал у него заметное затруднение. Фраза получилась длинной и несколько двусмысленной. Сеньор в автомобиле улыбнулся краешком рта, но остался на месте. Савва достал из кармана часы и, глядя на их стрелки, красноречиво вздохнул. Митя потер ладонью затылок, от чего фуражка съехала ему на лоб. Действие остановилось, будто бы на сцене актеры забыли свои слова и теперь, сгорая со стыда, ждут, когда опустится занавес.

Наконец, вернулся штабс-ротмистр и, наклонившись к уху ни бельмеса не понимающего иностранца, что-то произнес. На каком языке изъяснялся самозваный пассажир, осталось неизвестным. Испанец коротко глянул на Валериана Семеновича, еще раз криво усмехнулся, а затем обратил свой взгляд на Александру Михайловну. На голове у Саши была ее любимая шляпка с розой из серебристой ленты, и сама молодая дама выглядела чудо какой хорошенькой, тут уж кабальеро крыть было нечем, он вынужден был покинуть жесткий диван "Форда" и последовать за господином Мирошниковым.

Когда Александра Михайловна и ее литературный агент, литературный ангел-хранитель и демон-искуситель в одном лице, наконец, устроились на заднем сидении, Митя обернулся к своим пассажирам, по-детски сверкая любопытными голубыми глазами.

- Савва Андреевич, скажите, а мне показалось, или вам в самом деле знаком тот мсье, что пытался завладеть машиной.

- Нет, Дмитрий Николаевич, вам не показалось, - Савва умолк, и поди разбери, то ли он собрался выдерживать паузу, то ли вовсе против всех правил умолчать о своем знакомом.

Митя ждать развязки не стал, завел мотор, внося свою лепту в уличный шум, и тем самым исключил себя из числа собеседников.

- И чем прославился сей господин? Ну же, расскажите! - не выдержав, Саша обернулась к своему попутчику.

- Именно что прославился, - не стал ломаться всезнающий Савва. - В Петербурге, в шестнадцатом году, я в то время подвизался репортером в "Листке". Тогда в одном известном карточном клубе случился скандал. Некий Георг Госсенс сорвал немалый банк, а наш милейший Николай Федорович объявил его шулером и отказался платить. Генерал ничего доказать не смог, но некоторое время спустя его обидчика, этого самого господина Госсенса, арестовали как германского шпиона. И ходили слухи, будто бы его превосходительство некоторым образом поспособствовал аресту.

- А дальше? - не дала угаснуть истории Саша.

- Дальше случился февраль, жандармов упразднили, а подследственных распустили по домам. Уж не знаю, чем занимался господин Госсенс после тех событий. Впрочем, тогда каждый в России занимался политикой, порой, мне кажется, что вне ее остались только мы с вами, Александра Михайловна. А того человека, что чуть не захватил наше такси, я несколько раз встречал на собраниях анархистов.

- Вы - и на собраниях анархистов? Как же вы говорите, что оставались вне политики? - улыбнулась Саша.

- По долгу службы-с, как же еще. Газетчики могут не интересоваться политикой, но только ею и питаются.

Митя не подвел, к американцу приехали в точно назначенный срок и притом чудом избежали непоправимой оплошности. Савва подал Саше руку, помогая выйти из машины, и тут же сделал вид, будто его интересует серое двухэтажное строение за чугунной решеткой забора, увитой по-зимнему сухими и мертвыми ветками плюща. В это же время из дома напротив вышла невозможной, ослепительной красоты дама. Острый женский взгляд Александры Михайловны смог заметить, как роскошь и великолепие черт лица богини уже несколько лет вынуждены бороться с неумолимо наступающими годами, все еще побеждая время, но...

Обольстительница небрежным царственным жестом взмахнула рукой, призывая Митю, и тот попался. Пряча осветившийся страстью взгляд, смущенный шофер сей же момент вскочил со своего места и распахнул дверцу такси, только что выпустившую пассажиров. Саша помнила этот взгляд. До сих пор помнила, как прятал его, опуская голову, ее сосед с третьего этажа Митя Левицкий. Когда-то этот взгляд был обращен на нее. Смешно и странно, но почему-то Саша Ольшанина не забыла этот взгляд влюбленных голубых глаз мальчишки-гимназиста. Смешно, этот мальчишка был на целых полтора года младше ее, почему же она не забыла этот взгляд спустя... Господи! Спустя почти что пятнадцать лет!

Блистательная красавица, не обращая внимания на Сашу и ее спутника, скрылась в черной жестяной коробке Митиного авто.