— Почему все не так, как раньше, почему все по-другому? — спросила она, вглядываясь в его глаза.
— Потому что я не люблю тебя, — ответил он просто. — Даже если бы что-то и осталось, ничего изменить нельзя…
И снова он говорил неправду, она знала это. Никогда не станет человек, который в самом деле ничего не испытывает к женщине, объявлять вот так прямо в лоб: «Я не люблю тебя!» Равнодушие подразумевает только вежливость и холодность.
— Ну и не люби меня, — сказала она вполне мирно, прижавшись щекой к его плечу. — Только не уходи прямо сейчас. Побудь со мной еще немножко. Мне уже тысячу лет не было так хорошо, как сейчас.
Андрей как-то неопределенно вздохнул, через ее голову потянулся к кровати и подал ей платье:
— На, надень. Так будет лучше… А потом мы с тобой обязательно посидим и обо всем поговорим.
Оксана вдруг поняла, что ей действительно, на самом деле, не хочется, чтобы он уходил. Хочется все время чувствовать подушечками пальцев его колкую щетину, гладить его виски и скулы, прижиматься губами к глазам. Хочется ощущать теплую тяжесть его тела, целовать эти светлые выщербины на бровях. Хочется остаться вместе с ним хоть в этом номере, хоть в квартире на Соколе, хоть у черта на куличках! А может быть, правда оставить Тому его Лондон, его респектабельность и его загородный дом, а самой начать все сначала здесь, со своим ребенком, со своим единственным и любимым мужчиной?.. Мысль, родившаяся, кажется, только для того, чтобы красиво умереть, постепенно обрела вполне реальные очертания. Оксане на секунду показалось, что она стоит, раскачиваясь, на самом краю высоченного обрыва, а там внизу — темнота и клубящийся туман…
Она улыбнулась мягко и растерянно, надела через голову платье и с сожалением взглянула на дырку на месте оторвавшейся пуговицы.
— Жалко, — Оксана показала пальцем на дырку. — Извини, что я так, ладно?
— Ничего, — отозвался Андрей уже совсем иным, каким-то мягким и позабытым голосом. — Ты мне лучше расскажи, что за диагноз тебе ставят? Почему ты решила, что все так печально?
Она поднялась с ковра, мимоходом взъерошив пальцами его темные, густые волосы, и подошла к зеркалу:
— Давай поговорим об этом чуть позже… Нет, ты не подумай, я не собираюсь держать тебя тут до ночи. Просто мне надо немножко успокоиться… Ой, какой кошмар! Тушь потекла, прямо как у Пьеро! Смешно, правда?
Оксана обернулась. Потемкин по-прежнему сидел на полу, вытянув вперед одну ногу, и обхватив обеими руками колено другой. От крыльев его носа к уголкам губ пролегали знакомые складочки, он улыбался:
— Ты красивая. Правда, очень красивая. И мне жаль, что у тебя в жизни все так неудачно сложилось…
— Не надо раньше времени меня оплакивать. Ты мне лучше расскажи о Настеньке… Только, знаешь, у меня к тебе есть одна просьба. Тут недалеко аптека, ты не мог бы сбегать и купить мне валидол или корвалол, а то я что-то никак в себя прийти не могу…
На этот раз в его глазах мелькнула искренняя тревога. Он быстро поднялся, застегнул пуговицы на футболке и уже у двери сказал:
— Отдыхай, я мигом. Думаю, какие-то лекарства должны быть у администратора.
Оксана покорно опустилась на кровать, но как только дверь номера закрылась, снова вскочила на ноги. Времени у нее было совсем немного. Андрей мог позволить себе такую роскошь — размышлять, колебаться, долго не принимать решение, а она — нет. И еще она боялась, что это решение он может не принять вообще, побоявшись сделать больно своей худосочной Наташеньке. Если бы та знала, что происходит сейчас здесь, то все решила бы за него. Потому что в ее юные годы и в ее ситуации еще исходят из принципов, сохраняют собственную гордость и светлые идеалы… Потом можно будет кинуться к Андрею на шею, заплакать, закричать, что поступила подло, мерзко, что теперь ей так стыдно — хоть с шестнадцатого этажа головой вниз! Но только когда все уже будет позади, и он осознает, наконец, что им больше ничто не мешает!
Оксана подошла к телефону, на секунду задумалась и торопливо набрала номер. Наташа ответила сразу. Наверное, уже тревожилась из-за отсутствия Андрея и надеялась, что это позвонил он.
— Да! — нетерпеливо крикнула она в трубку.
— Наташа, здравствуйте, — Оксана постаралась говорить в меру взволнованно и в то же время уверенно. — Мне необходимо с вами встретиться. Срочно, сейчас… Нет, я в гостинице, запишите, пожалуйста, адрес… Да, это касается ребенка. Нет, я не собираюсь никого отбирать… Пожалуйста, я прошу вас!.. Да. Во сколько вы будете?..
Когда вернулся Андрей с валокордином и еще какими-то таблетками в блестящей упаковке, она уже расслаблено лежала на кровати, закрыв ладонью лицо. Он сел рядом, взял ее теплую руку, нащупал пульс.
— Кстати, пульс у тебя довольно ровненький. Тебе полегче? — спросил он все еще тревожно.
— Да, спасибо, — Оксана приоткрыла глаза. — Только, пожалуйста, побудь со мной еще немного. Не уходи…
Примерно минут через двадцать за дверью послышались чьи-то шаги. К этому времени Андрей уже успел рассказать и о том, как Настенька училась ходить, и о том, сколько у нее зубов, и как она упорно не желала носить платья и под любую юбочку натягивала ползунки в горошек. Оксана делала вид, что слушала его, а сама тем временем прислушивалась к шорохам, доносящимся из коридора. Торопливый цокот каблучков засекла сразу же. Наташа приехала раньше, чем обещала. Она успела обнять Андрея одной рукой за шею, другой погладила его по щеке, от брови к уголку рта, задев пальцами густые, вздрогнувшие ресницы. А он не успел отстраниться — на пороге стояла Наташа. А на руках у нее была Настенька.
Наташа вздохнула прерывисто и жалобно, как Чебурашка в детском мультфильме, потом сказала: «Мне ее просто не с кем было оставить». И только потом опустила девочку на пол. Андрей не шевелился. Она сделала шаг вперед, потом снова поспешно отступила назад, и видом своим, и поведением напоминая душевнобольную. Оксане даже показалось, что ее карие, подтянутые к вискам глазки начали немного косить. Во всяком случае, когда женщина судорожно дергает вверх-вниз край юбки, так что периодически открываются колени, нормальным это не выглядит.
— Как глупо все, — выговорила она, наконец, счастливо улыбаясь улыбкой полной и неизлечимой идиотки. — Как в мелодраме. Только сейчас таких глупых фильмов, кажется, уже не снимают, правда?.. Я, наверное, пойду?
И снова аквариумная, искусственная тишина. Машинально поправила челку, смотрясь не в зеркало, а в лицо Андрея, потом легонько подтолкнула девочку к кровати, а сама стремительно бросилась в двери. Мягко щелкнул замок.
— Наташа… — сказал он глухо и потерянно, словно проверяя, существует ли еще хотя бы ее имя. — Наташа…
В этом имени, произнесенным дважды, прозвучало столько горя и страдания, что Оксана мгновенно поняла: все кончено, ничего можно уже не говорить, с самого начала все было бессмысленно и бесполезно. Он кричал ей в лицо: «Ты как была тварью, так тварью и осталась! Ненавижу тебя, ненавижу!» А она все смотрела в его глаза, полные ярости… и любимые. И мигом очнулась, чтобы физически ощутить эту его немыслимую боль. Неожиданно громко, навзрыд заплакала Настенька. Может быть, малышка поняла, что творится неладное.
— Натаса! — истошно кричала Настя. — Натаса!
Когда Андрей выскочил из номера, подхватив Настеньку на руки, Оксана поднялась с кровати и вошла в ванную. Теплая вода набиралась невыносимо медленно. А она думала о том, что у нее нет ни дочери, ни права на искупление, ни надежды на любовь. Ничего нет. Остались только родители, которые уже привыкли жить без нее, да еще, к счастью, этот гостиничный номер. Она плеснула в воду ароматической пены, и на поверхности сразу стали кучковаться похожие на облака гроздья радужных пузырьков… Дом в Лондоне пустой и холодный, и даже камин не греет. Том устал от ее вечной тоски и неудовлетворенности. Да она и сама от себя устала. Есть какой-то предел, после которого жить не то что не хочется, а просто невозможно… Оксана потрогала воду пальцами, потом осторожно переступила через мраморный край ванны. Ее трясло. Прежде чем взять с полочки ножницы, она почему-то вспомнила о том, как они с мамой вчера днем ходили на рынок. Мама сказала, что в крайнем киоске мясо дешевле на полторы тысячи, и надо брать там. А она тогда подумала, что вообще-то правильно и достойно будет, наверное, зайти в супермаркет на Щукинской, что там, конечно, намного дороже, но зато качество гарантировано: «Мама, а почему мы не можем купить свинину в магазине?» — спросила она. Англичанка, блин! Аристократка!..
