Когда в дверь негромко постучали, она отошла от зеркала, присела на кровать и только потом сказала: «Да!» Успела подумать, что прямая спина, словно у гимназистки, и руки сложенные на коленях, — это слишком, а на пороге уже появился Андрей. Сегодня на нем была темно-синяя футболка с тремя пуговицами у воротника и те же светлые слаксы. Похоже, выбором какого-то особенного наряда для свидания он себя не утруждал.
— Привет, — сказал он, осторожно прикрывая за собой дверь. — Что у тебя стряслось?
— Ничего, — Оксана пожала плечами, не двигаясь с места. — Просто хотела побыть с тобой вдвоем…
Первая фраза была тщательно продумана, как и одежда. Она слишком хорошо знала Потемкина и поэтому могла поспорить, что он не хлопнет дверью и не уйдет, выкрикнув на прощанье возмущенное: «Ну, знаешь!» Один из ее бывших кавалеров в такой ситуации наверняка бы подсел к ней и ехидно спросил: «А конкретнее?» Но Андрей должен был сделать то, что он и сделал. Он просто прошел через всю комнату, сел в кресло напротив и сказал спокойно и даже как-то сочувственно:
— Не надо, Оксанка, все уже прошло. И у тебя, и у меня в самом деле другая жизнь. Я даже не знаю, огорчен ли тем, что все получилось именно так… То есть я хотел сказать…
Она печально покачала головой и протянула руку, словно хотела прикрыть пальцами его губы:
— Ничего не говори, ладно? Я заранее знаю все, что ты мне сейчас скажешь. Ты будешь утверждать, что счастлив, что Наташа — твой идеал женщины, но ты уже произнес: «Я не знаю»… Дедушка Фрейд учил, что ни бессмысленных оговорок, ни описок не бывает… И я не знаю! Самое страшное, что я тоже ничего не знаю, хотя и добилась чего хотела.
Желваки на смуглых щеках Андрея задвигались, выдавая его волнение, но лицо оставалось непроницаемым.
— Послушай, Оксана, — произнес он в конце концов, — не надо считать меня идиотом. Я прекрасно понимаю, что ты ничего не делаешь просто так и сюда меня скорее всего пригласила исключительно для того, чтобы еще раз завести разговор о Насте. Можешь не ублажать мое самолюбие трогательными рассказами о том, как страдала одна русская девушка в туманном Альбионе без своего возлюбленного. Итак, я тебя слушаю!
— А тебе, в самом деле, совершенно неинтересно знать, чем я жила, о чем думала все это время? — Она подалась ему навстречу, но колени оставила плотно сжатыми, а щиколотки — под углом наклоненными к полу. Андрею раньше нравилось, когда она сидела вот так. Но на этот раз он просто встал с кресла и отошел к окну. С улицы доносилась «попсовая» музычка. Оксана подумала, что звукоизоляция, несмотря на внешний шик, здесь скверная. Потемкин в самом деле может уйти, если немедленно не приступить к решительным действиям. Сейчас у него такой вид, словно он готов в любую секунду сорваться с места: обе руки в карманах слаксов, взгляд отсутствующий и недовольный, в самой позе, в развороте плеч, в наклоне головы — застывшее движение.
— А знаешь, в чем-то ты был прав, — сделала она признание. — Я действительно ничего не делаю просто так. Вот только насчет мотивов немного ошибся. Я просто хочу тебя. Хочу, как кошка!.. Надеюсь, такое объяснение устраивает? Правильно, к чему тебе забивать голову моими проблемами? Да ты и не поверишь, что я могу страдать, могу чувствовать, могу все еще любить тебя… Но вот я просто стою перед тобой и говорю, что хочу тебя, что умираю без тебя, что это не внесет в твою семейную жизнь никаких осложнений! Неужели ты сможешь вот так уйти?
Андрей обернулся. Глаза его были темными, почти черными, кадык на смуглой жилистой шее прыгал вверх-вниз, уголки губ кривились в болезненной усмешке. Оксана вдруг подумала, что с этой новой прической, с темными волосами, неровными прядями падающими на лоб, он еще больше похож на героя голливудской мелодрамы. Два года назад он ни за что на свете не заставил бы себя упрашивать. Сознание того, что какие-то двадцать месяцев разрезали ее жизнь на две половинки, которые невозможно срастить, вдруг открылось ей с необычайной ясностью. И все же она, не отрывая взгляда от его лица, быстро растегнула пуговицы на платье и начала снимать его через голову.
Оксана не ожидала, что занервничает, что локти вдруг начнут застревать в проймах, а бедра и икры покроются «гусиной кожей». Она не рассчитывала, что пока будет стоять с перекрещенными над головой руками, Андрей так и не двинется с места. Красивого стриптиза не получалось, тем не менее останавливаться было уже поздно. Она со злостью рванула платье через голову, и одна из пуговичек, со звоном оторвавшись от ткани, упала на ковер. Ей вдруг стало жалко пуговицы, которая наверняка оторвалась «с мясом», жалко себя, красивую, сексуальную, стоящую в одних белых плавочках перед абсолютно равнодушным мужчиной, жалко своих стройных ног и тонкой талии, так и невостребованных. Жалко своей вполне земной мечты о зеленой лужайке и огромном детском мяче, за которую приходится платить ценой такого унижения.
— Ну что ты стоишь?! — яростно выкрикнула Оксана хриплым голосом. — Что я, хуже, уродливее твоей Наташки? Или ей тоже приходится упрашивать тебя каждый вечер?.. А может быть, тебе просто противно прикасаться ко мне? Может быть, ты еще мысленно спишь со мной прежней, которая ходила в обносках и радовалась серебряному колечку с фианитом?.. Ничего не изменилось, понимаешь, ничего! Я просто уезжала в длинную-предлинную командировку и поэтому не могла быть с тобой, но в душе у меня все по-прежнему!
— Значит, правду рассказывают про командировочные романы, — усмехнулся Андрей, буравя ее взглядом. — Я-то от своей работы так ни разу в командировку и не съездил.
Он смотрел на нее, на ее чуть тяжеловатую, но по-прежнему красивую грудь, на ее живот, по-девичьи плоский и ровный, на ее бедра, под стать античным вазам. Смотрел и не двигался с места. И тогда Оксана сделала шаг вперед, потом еще один. И наконец подбежала к нему босиком по ковру и обвила руками его шею. Он вздрогнул, а она ласкала его плечи и грудь, дрожащими пальцами расстегивала пуговицы футболки. Опустившись на колени, прижалась щекой к животу. Почувствовала губами, как напрягается под светлыми слаксами его плоть. Снова скользнула ладонями вверх, по ягодицам, по спине, запрокинула лицо, приоткрыла глаза…
— Ну и что дальше? — спросил Андрей, глядя на нее сверху. — Я же с самого начала предлагал поговорить серьезно. Вовсе не нужно было себя так утруждать. Все это без толку… Я вообще удивляюсь тебе: вроде бы умная женщина, а делаешь невообразимые глупости! Ну допустим даже такой вариант: я куплюсь на твою провокацию, окажусь с тобой в постели, проникнусь прежними чувствами. Допустим, я даже соглашаюсь отдать тебе Настю. А дальше что? Как ты собираешься вывезти ее из России? В чемодане, что ли? Где возьмешь документы на удочерение? Как будешь объяснять свой поступок любимому мужу?
Оксана устало вздохнула и села прямо на ковер, подогнув под себя ноги и по-детсадовски сложив руки на коленях. Ей не было ни стыдно, ни горько. Захотелось остаться одной, со своей пустотой и страшным вопросом: «Зачем жить дальше?» Она ни на секунду не поверила в равнодушие Андрея, но зато она знала его упрямство. И если уж Потемкин что-то решил, то с места его сдвинуть можно было разве что бульдозером. Сейчас он выбрал для себя стратегию поведения гордого оставленного любовника и верного мужа. А у нее уже не оставалось сил бороться.
— Вы же смогли сделать для Насти фальшивое свидетельство о рождении, — напомнила она скучным голосом. — Почему ты думаешь, что при моих деньгах я не смогла бы оформить липовые документы? Вы якобы отдали ребенка в детдом или на удочерение, а там… В общем, о чем сейчас уже говорить? Я правда хотела вернуть дочь, но ничего не получилось. Я надеялась, что ты пожалеешь меня, потому что эта девочка — единственная память о тебе, о том, что у нас с тобой было. Пожалеешь меня, потому что я в самом деле несчастна — у меня уже больше никогда на может быть детей…
Оксана даже не поняла, что произошло раньше: из ее глаз брызнули слезы или же Андрей опустился рядом с ней на колени? Но уже в следующую секунду он прижимал к своей груди ее голову, гладил по затылку, шептал слова успокоения и почему-то не в ухо, а в висок. Ей было щекотно, и она, по сути, ничего не слышала, но боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть эту его внезапную ласку. Продолжала сидеть перед ним, голая, замерзшая, зареванная. А руки его остались такими же ласковыми. Он гладил ее спину, ее плечи, но не стремился овладеть ею, боялся и запрещал себе хотеть ее. А когда Оксана вскинула лицо для поцелуя, только шутливо чмокнул в губы, не вбирая в себя ни ее язык, ни ее дыхание.
