И она была права.
Хьюго взорвался. Он в прямом смысле взорвался и тут же принялся орать и кричать на Аманду, обвиняя ее в том, что она пыталась разрушить его жизнь, и требуя ответить, как и почему она сделала такую ужасную вещь. Все тут же бросили все свои дела, и те, кто еще не был в гостиной, начали собираться из своих спален, чтобы узнать, что происходит. Аманда стояла, пригвожденная к полу, и ничего не говорила. Она просто смотрела на него, пока он кричал, что не может поверить, что она такое сделала, и молчала, когда он обозвал ее такими словами, что заставил нескольких ребят ахнуть.
А потом она заплакала.
Она не стала реветь во всю глотку и не упала на колени в рыданиях. По ее лицу потекли тихие слезы, и она просто стояла и ничего не говорила. И наконец Хьюго перестал орать и просто развернулся и убежал вверх по лестнице в свою спальню. Все уставились на Аманду, но никто не двинулся к ней, чтобы утешить ее или хоть что-то сказать. И тогда она повернулась и вышла через дверь-портрет.
Той ночью она не вернулась в свою постель.
Лили чувствовала себя виноватой. Она чувствовала себя виноватой за то, что разболтала секрет Хьюго, а еще хуже ей было из-за того, что она обвинила другого человека. Но что она могла сделать? Не было никакой возможности очистить имя Аманды, не вляпавшись самой.
Она не привыкла испытывать сожаление – она все делала только потому, что хотела это сделать. Как можно сожалеть, если ты этого хотел? Это был ее девиз по жизни. И он всегда срабатывал. Было намного легче веселиться и делать все, что хочешь, не отвлекаясь на совесть. Так жизнь намного приятнее, ну, так она думала. С Джеймсом это хорошо работало, и поэтому она повторяла за ним, как только могла. В конце концов, Джеймс жил жизнью, за которую она могла бы убить: слава, деньги, блеск и гламур. Это все, о чем она мечтала в жизни. А Джеймс не сожалел – и не слушал совесть.
Поэтому и Лили решила так же поступить.
И она ничего не сказала.
Как и Аманда.
Джеймс не понимал, почему он расстроен. Женщины – шлюхи. Они лживые, манипулирующие, коварные суки. Они пользуются людьми и плюют на то, что причиняют им боль. Все они такие – с ними хорошо потрахаться, а для всего остального бесполезны.
Ему следовало это знать.
Ему следовало знать, что не стоит ей доверять. Она уже показывала, что может причинять боль, так что он не понимал, с чего на него нашел приступ мазохизма и он вернулся к ней за новой порцией. Она расхерачила его в первый раз, так что он с самого начала должен был понимать, что и второй раз она его разхерачит.
И она это сделала.
Гребаная лживая сука.
Он вроде бы должен быть счастлив, так? Она была одинока. Она была доступна. Ее можно было забирать… И он этого хотел, верно? Конечно. Но он хотел, чтобы она бросила этого ублюдка. Он хотел, чтобы она оставила своего жениха и выбрала его. Он хотел, чтобы она выбрала.
Но она даже этого не могла.
Конечно, не могла. Потому что она лгунья. Она лгала ему, как и все остальные в его жизни. Как его родители лгали ему практически обо всем, как лгали его так называемые «друзья», которым он нравился только из-за денег, как лгали женщины, которые уверяли, что им плевать на его имя, как лгали все.
Но она не должна была лгать.
Она должна была быть той, кто любит его просто за то, кто он есть, а не за то, кто его отец. Она должна была быть той, кто будет рядом, когда он захочет быть с кем-то, не просто кого-то трахать. Она должна была быть его гребаным лучшим другом и его возлюбленной, все в одном. Он хотел жениться на ней, он хотел, чтобы у них было миллион детей (или, может, два), и он хотел провести с ней всю жизнь и состариться рядом с ней, а потом вместе с ней умереть.
Но она все это расхерачила.
Ей понадобилось заделаться гребаной проклятой лгуньей, и он не мог этого вытерпеть. В его жизни было достаточно лжецов, больше ему не было нужно.
Кейт была уверена, что ей следовало это знать.
На самом деле она и так знала. Именно поэтому она ему и соврала. Она знала, что не стоит доверять Джеймсу Поттеру. Он был лгуном, потаскуном, тем, что она ненавидела в людях. Именно поэтому она не понимала, почему вообще с ним изначально связалась. Конечно, секс с ним был лучше, чем с любым другим в ее жизни, и, конечно, быть с ним было приятно. Но кроме того? Ничего. В нем не было ничего особенного.
Он просто еще один ублюдок в этой вселенной. Или даже, наверное, хуже.
Он был хуже, потому что ему удавалось быть настолько удачливым в том, чтобы быть ублюдком. Он был из тех ублюдков, про которых легко забыть, что они ублюдки, если очень постараться. Конечно, он был очаровательным. И милым. И забавным. И он мог заставить ее забыть, что он сволочь, когда убирал волосы с ее лица, когда целовал ее в макушку, когда посреди ночи обнимал ее за талию и притягивал к себе, зарываясь лицом в ее шее и нежно шепча ей что-то, думая, что она спит.
Но неважно, каким милым бы он ни был, он все еще оставался наихудшим из ублюдков.
И ей следовало это знать.
Конечно, она знала, что это она солгала. Это она формально все это начала. Если бы она с самого начала сказала правду, ничего бы этого не случилось. Конечно, она не была уверена, что он хоть второй раз на нее бы взглянул, если бы ни думал, что она недоступна. Джеймс был из тех, кто любит вызов, так что иногда она задумывалась, а не потому ли он так решительно захотел ее вернуть, что не мог ее иметь. Она не знала, правда ли это, но то, как он взорвался и послал ее на хер в ту же секунду, как она сказала ему, что они могут быть вместе, не умеряло ее подозрений.
В этом все дело. Она мирилась с тем, что он злился на нее. У него было право злиться. В конце концов, она несколько месяцев ему лгала и сознательно вводила в заблуждение, когда он честно пытался все делать правильно. Нет, проблема была в том, как он с ней говорил. Проблема была в том, что он говорил с ней, как с какой-то псиной, и обращался с ней, как с дерьмом. Он вообще не понимает, как обращаться с женщинами не в постели.
Он был свиньей.
И это ее больше всего и нервировало.
Настоящие мужчины не называют женщин суками и не посылают их на хер или что-то в этом роде. Настоящие мужчины уважают женщин и не обращаются с ними, как с собаками. Но Джеймс этого не знал, потому что он не что иное, как шовинистическая свинья. И она это знала. Она знала это с тех пор, как ей было пятнадцать.
Так что, да, ей следовало знать.
Гермиона знала Аманду Лонгботтом с самого ее рождения.
Она пришла в больницу, сама уже сильно беременная, когда Аманде было всего несколько часов от роду, и она была завернута в розовое одеяло, у нее были светлые кудряшки и невероятно пухлые щечки. Она видела, как она росла и как она играет с ее детьми. Она обнимала ее на прощание каждое первое сентября все последние семь лет и любила приглашать ее на обед в летние каникулы.
Хьюго с Амандой были лучшими друзьями, и она подозревала, что там может быть что-то большее. Но она не ждала от них, что они что-то с этим сделают, она даже не была уверена, что они сами это замечают. Хьюго, как и его отец, был несколько туповат в этом отношении, и она видела, что Аманда слишком стеснительная и сдержанная, чтобы самой что-то начать. Некоторые могли бы сказать, что это неизбежно – начать испытывать подобные чувства друг к другу, потому что, если вы проводите столько времени с человеком противоположного пола, вы не можете не начать испытывать друг к другу чувства.
Но Гермиона знала, что это не так.
Она видела обе стороны. У нее с Гарри никогда такого не было. С первого же момента, как она встретила Гарри Поттера, она знала, что он ее друг и всегда будет ее другом, но это все, чем он будет. Она никогда к нему ничего не чувствовала, а он не чувствовал этого к ней. Это было просто, несмотря на все те слухи, что ходили про них, когда они были подростками, – они были друзьями. Хьюго и Аманда были друзьями, но тут могло быть что-то большее. Они были не такими, как они с Роном. Они с Роном были склонны к взрывным отношениям с первого же дня встречи. Когда они друг с другом говорили, легко было подумать, что они ссорятся, громко и у всех на глазах. Но она всегда знала. Ну, по крайней мере, она знала довольно долгое время. Она не была уверена, что у Хьюго с Амандой было то же, но у нее были подозрения.
