- Ты чего, лейтенант, сдурел? - таращит на меня глаза метеоролог.
- А вот и нет, господин Лужин, или как вас там, герр, что ли, - криво усмехаюсь, глядя на взволнованного метеоролога. - Прокололся ты, тварь фашистская.
- Ты чего?
- С летной эмблемой Бахова прокололся. Ты дождался, когда я убегу к избушке охотника, вошел в избу. Бахов, конечно же, ничего не подозревал, повернулся к тебе спиной, а ты его чем-то тяжелым по голове и... Потом ты вынес труп сержанта из избушки, скинул его в овраг за домом, но предварительно сорвал с его петлицы эмблему, чтобы мы обвинили сержанта в убийстве Степана. Дескать, он обронил "птичку", когда в охотника стрелял. Только Бахов не виновен, а "птичку" под труп подбросил убийца. И никто, кроме тебя, гнида фашистская, сделать этого мог, я в этом на сто процентов уверен. Ты же после нас с Земсковым пришёл в избу охотника, а потом сам "крылышки" нашёл. Отдавай лампу по-хорошему, сволочь. Земсков готовься, я начинаю считать: раз...
- Подожди! - кричит Лужин. - Есть еще два человека, которые могли подбросить эту "птичку" в дом охотника.
- И кто это? - я делаю знак рукой Земскому, чтоб подождал с выстрелом, нет у меня стопроцентной уверенности в виновности метеоролога, только на девяносто девять я уверен, а мне сейчас нужно сто. - Земсков не мог Бахова убить, да еще и эмблему под труп подбросить, я в этом уверен...
- А я и не говорю про Земскова, - хрипит метеоролог. - Во-первых, это мог сделать ты...
- Я?!
- Ты, ты... Ты откуда узнал, что охотник убит?
- Мне сказал Бахов, и я сразу побежал...
- Вот именно, - бьёт Лужин себя ладонью по колену. - Никто не видел, как вы с Баховым расстались. А тебе, предположим, нужно сорвать сегодняшнюю акцию, вот ты перед нами комедь и разыгрываешь...
- Ты, сволочь, - задыхаюсь я от обиды на такое нелепое обвинение и целюсь в лоб метеоролога из пистолета.
- Подожди, - хрипит Лужин. - это еще не всё... Есть и другой человек, который мог эмблему подбросить...
- Кто?
- Марьяна. Что же ты её в расчет не берешь? Она ж нам врала, что пришла в избушку охотника прямо из тайги, а ты вспомни её лицо...
- Лицо?
- Да! Чистые, без инея, ресницы, легкий румянец. Было бы у неё такое лицо, если б она несколько часов шла в такой мороз по тайге? Да никогда!
- Ты на кого стрелки переводишь, вошь фашистская?! - заорал Земсков, передергивая затвор.
Злой лязг металла, громкий хлопок выстрела и пронзительный визг Марьяны. Всё это сливается в одно мгновение и голова моя идёт кругом. Я поднимаю дрожащей рукой пистолет и целю в убийцу. И он целит в меня.
- За что ты его?
- Тихо, лейтенант, тихо, - успокаивает меня Лужин, призывая жестом положить пистолет на стол. - Мы с тобой в одной лодке. Я сотрудник НКВД и больше тебя заинтересован, чтобы маяк заработал. Меня тоже по головке не погладят. А этого я пристрелил, только из крайней необходимости, если б не я его, то он бы меня... Раскусил я его и он хотел меня на месте порешить. Он же тоже нам врал вовсю: выстрел он услышал. За глухо закрытой дверью да при работающем генераторе. Врал же... И его упорство на версии самоубийства Степана, тоже подозрительное. Когда же он понял, что мы в самоубийство не поверили, побежал на Бахова стрелки переводить... Земсков всё э то сотворил. А где лампа, мы сейчас вон у неё узнаем... Она заодно с ним... Она ж у него сидела, больше негде.
Лужин подходит к дрожащей Марьяне, смотрит ей прямо в глаз и говорит ей негромким, но твердым голосом. И куда вся его вся былая интеллигентность подевалась?
- Рассказывай.
- Случайно я его, случайно, - залилась слезами испуганная красавица.
- Кого?
- Степана, мужа моего. Он меня спас, а я его... Наша деревня сгорела, мы в лесу жили, потом родители умерли. Я тоже на последнем издыхании была, когда меня Степан подобрал. Сперва так я с ним ходила, после стали жить, как муж и жена... А потом я Федю увидела. - Марьяна посмотрела на убитого старшину и завыла, но Лужин резко тряхнул её за плечи.
- Дальше
- Мы стали встречать с Федей. Я подмешивала в чай Степану сонную траву и ночью бежала к любимому. Но Степан хитрый, догадываться стал. Ночью, когда мы пришли из тайги, я без всякой задней мысли сказала, мол, сейчас печку натопим, чай будем пить. А он после этих слов, так взбеленился, что с ножом на меня бросился... У меня ружьё под рукой... Сама не помню, как выстрелила... Опомнилась и сразу к Феде побежала. А тут еще, как на грех, сержант ваш. У Степана настойка есть на корнях целебная по мужскому делу, так этот сержант к моему мужу и повадился... Видно, что-то не так у него было... Я от сержанта за стожок спряталась... А потом к Феде побежала. Он велел сидеть тихо в его избе и ждать. Что же мне теперь делать-то? Ох-ох-ох...
- Потом чего? - опять подступил к Марьяне Лужин.
- Потом Федя прибежал, - продолжает дрожащим голосом женщина, - дал мне железочку эту, велел её под Степана бросить и подольше вас в избушке задержать. Я и пошла...
- А лампа где? - теперь уже ору я, не в силах выносить этой болтовни.
- Какая лампа? - затравленно глядит на меня Марьяна. - Не знаю я никакой лампы...
- Дура! - бью я кулаком по столу так сильно, что слезы в глазах от боли.
- Остынь, лейтенант, - командует Лужин, кивая на труп Земскова. - Обыщи его.
В одежде старшины ламп нет. Нет и никаких осколков стекла. Остается чуть больше получаса.
- Пошли в его избу, - вновь берет бразды правления в свои руки Лужин. - Там всё обыщем.
На улице зло лают собаки. Все семь срывают глотки до хрипоты. В избе старшины тоже ничего. Лужин всё выспрашивает у Марьяны, об их встрече здесь с Земсковым, а я ищу, зло, расшвыривая всё, что попадается под руку. Еще десять минут, как корова языком. Я хватаю, стоящий в углу лом и начинаю отдирать половицы.
- Стой, - останавливает мои потуги Иван Федорович. - Давай подумаем сперва.
- Некогда думать! - срываюсь я и бью остриём лома в щель между половицами. - Двадцать минут осталось!
Половицы трещат, но с первого раза не поддаются. Бью еще раз!
- Хватит! - уже орёт на меня Лужин. - Не бесись! Нет здесь лампы!
- А где же она?!
- Где, где, - трет метеоролог лоб, - если б я знал... Давай-ка подумаем... Для чего Земсков убил Бахова? Если он его, конечно, убил... Предположим, что убил.
- Чего тут непонятного? - дрожа от злости, смотрю на Лужина. - Чтоб на него убийство Степана свалить!
- Тогда второй вопрос, - Иван Федорович подходит к окну, - а по какой причине Бахов мог убить охотника? Ну, по мнению Земского...
- Что меня выманить из..., - говорю первое, что приходит в голову, но тут же осёкся. - Я сперва подумал, что Бахов диверсант...
- Вот! - бьёт Лужин кулаком по закопченной стене. - И Земсков решил из сержанта диверсанта сделать. Дескать, выманил он тебя, чтоб маяк из строя вывести. А что ему надо для доказательства такой его версии?
- Что? - никак не могу уловить сути размышлений метеоролога.
- Надо, чтоб в кармане у Бахова были нами обнаружены лампы... или осколки их.
- Но мы же, сразу начнём разбираться, кто убил Бахова, - смотрю на Лужина и чувствую, что в моей душе встрепенулась надежда. Я теперь знаю, где искать лампу.
- Слышишь, как собаки рвут, - неожиданно отвлекается от главной темы Иван Федорович.
- Волки рядом, - вздыхает Марьяна, досель, как мышь, глядевшая на нас из угла. - Мы со Степаном ночью видели свежие следы здесь неподалёку...
- А ты об этом Земскову говорила? - резко оборачивается Лужин к женщине.
- Да.
- Тогда всё ясно! И ясно для чего выстрелил на улице и о волках заговорил. Простой у него был расчет. Сегодня волки найдут труп Бахова, раздерут его в клочья, а завтра в тех клочьях Земсков нашёл бы осколки лампы. И всё бы по его задумке пошло... Бахов диверсант, а он не причем. Бежим, лейтенант, может не поздно еще!
Мы выбегаем на улицу. Собаки, словно взбесились, рвут так, что уши закладывает. А у нас меньше двадцати минут осталось.
