- Бахов! - ору во всю мощь своего командирского голоса, едва переступив порог. - Ко мне!
Ни тихо в избе. Ни шороха.
- Бахов, - уже в полголоса зову я, чуя что-то неладное.
Смотрю на стол, с приготовленным инструментом, и колени мои начинаю подрагивать. Нет на столе прежнего порядка. Не на своих местах инструмент. Не так я его выкладывал. Поднимаю глаза выше: на защитную крышку аппаратуры... И тут колени у меня заходятся в безудержной пляске святого Витта. Печать на контрольном винте крепления разворочена! Моя печать! Кто-то снимал защитную крышку в моё отсутствие.
Хватаю со стола отвертку. Руки дрожат. Жало отвертки никак не хочет попасть в паз. Помогаю ему пальцами свободной руки. Крышка с обиженным звоном падает на пол. Я смотрю на аппаратуру и уже не дрожу, а каменею. На своих местах нет сразу трёх радиоламп. Маяк выведен из строя! А до включения его в работу осталось всего-то два часа... Это конец!
- Сволочь! - ору я после минутного оцепенения, так громко, что черная паутина сыпется по углам. - Тварь! Гнида! Фашист!
Потом, что есть силы, бью кулаком по столу. Инструменты прыгают, звенят, что-то падает на пол. Гнев бьется, бурлит во мне, как лава, перед извержением просыпающегося вулкана. Всё хочется крушить вдребезги! Хватаю табурет и швыряю его в стену! Он ударяется с резким треском и падает на лавку. От столь неожиданной подлости Бахова у меня, кажется, вот-вот помрачится рассудок. Как он меня объегорил! Даже охотника убил, чтобы выманить с боевого поста. Всё рассчитал, гнида! Не иначе в фашистской школе диверсантов его всем этим премудростям обучили. Гад! Гнев мешает думать и сладить у меня с ним не получается, но...
- Какой же я, идиот! - неожиданно бью себя ладонью по лбу, у меня же есть запасные лампы, а вдруг...
Торопливо открываю свой тайник под лавкой и дрожащими руками достаю две лампы, ставлю их на место, потом долго шарю по выложенной сухим мохом нише под половицей. А вдруг!? Глупо надеяться на чудо, но в этой ситуации мне больше надеяться не на что. Чуда не случается, да и не должно его случиться. Не дал мне лампы такого типа интендант на складе.
- У этой лампы гарантия десять лет и стекло у неё толстое, - отмахивался он от моих назойливых просьб. - У меня приказ экономить. Время военное. Вам же, только волю дай, всё упрёте.
- Жирный боров! - вслух поношу, почём зря, далекого от меня интенданта. - Из-за тебя, сволочи, не получат сегодня самолеты нужного курса.
И я мысленно представляю, как будет яростно крыть меня штурман флагманской машины, безуспешно вращая ручку радиокомпаса . Не поймать теперь его компасу путеводной радиоволны! Нелегко им придется, но, может быть, они и выкрутятся как-то, а вот моя песенка уже точно спета.
- А может, пустить себе сейчас же пулю в лоб и дело с концом? - искоркой мелькает предательская мыслишка, и рука тянется к пистолету. - Пошли они все к черту со своими секретами!
Холодная ручка моего табельного оружия слегка пригасила моё глупое решение. Я, немного подумав, убираю пистолет в кобуру, встаю на четвереньки и начинаю ползать по полу. Нет, это не приступ безумной болезни, поразившей меня, нет... Я ищу на полу осколки стекла. Если эта сволочь Бахов разбил лампы, тогда точно всё, а если нет, если решил сохранить их в целости для чего-то, то у меня появляется шанс. Крошечный, меньше некуда, но шанс...
Стекол на полу не нахожу, а потому уже решительно поднимаюсь и застываю от неожиданной догадки.
- А ведь не Бахов эти лампы с оборудования снял. Только мы с ним знали, какие у нас лампы в запасе хранятся. Не было ему никакого смысла все три лампы забирать. Он взял бы одну и всё... И тайник с запасными лампами, тоже б стороной он не обошел... Надо найти его и тогда сразу всё ясно станет.
Я бросаюсь в угол, где у меня лыжи хранятся, но лыж нет. Сжимаю рукой подбородок, решая, что же делать дальше, и тут слышу выстрел на улице. За порогом уже нет тьмы. Занимается рассвет цвета старой паутины. На тропинке стоит Земсков с винтовкой.
- Ты стрелял?! - подбегаю к старшине и, прямо-таки, давлю в себе желание ударить, выместить на нём всю свою злость.
- Волки, - шепчет старшина. - К избам подошли. Совсем страх потеряли. Волноваться начинают. Собачий лай слышен отовсюду.
- Видно, почуяли человеческую кровь, - вздыхает кто-то за моей спиной, резко оборачиваюсь и вижу метеоролога, а кому здесь еще быть. - Издалека они её чуют. Хитрые бестии. Старики рассказывали, когда в былые годы в этих краях случалась война, так волки стаями ходили за войсками... Чуют они свежую кровь за версту...
- Не выдумывайте, - резко обрываю метеоролога. - Оба ко мне в избу! И ты тоже, - приказываю, стоящей чуть поодаль от нас Марьяне.
Все идут к моему крыльцу, понуро опустив головы, приказ есть приказ. А на востоке из-за серого безмолвия выползает малиновый краешек солнца. Времени у меня остается всё меньше и меньше.
В избе, первым делом, отбираю винтовку у Земскова и приказываю сесть всем на табуретах возле стены, сам же сажусь за стол напротив. Смотрю на их покрасневшие от мороза лица и прикидываю, с чего бы начать свой спрос. Здесь важно не ошибиться и не дать врагу завладеть инициативой. А то, что враг кто-то из этих двоих, так ни к какой бабке не ходи. Молчим несколько минут, первым голос подает Земсков.
- Командир, - встаёт старшина со стула, - мне надо генератор проверить, а то, сам знаешь...
- Сидеть! - кричу я и сильно бью ладонью по столу.
- Ты чего? - удивленно смотрит на меня Земсков, но покорно садится.
- Кто-то вывел из строя маяк, - говорю я, так и придумав никакого хитрого плана по разоблачению преступника. - Если через час маяк не заработает, случится беда. Это диверсия. И диверсант - кто-то из вас двоих.
- Чего? - в один голос удивленно переспросили метеоролог с Земсковым.
- Ты думай, чего говоришь-то, лейтенант, - встает старшина, с явным намерением уйти.
- Сидеть! - рычу я, выхватывая пистолет, и загоняю патрон в патронник. - Пристрелю!
- Ты, лейтенант, того..., - успокаивает меня Земсков и опять садится на табурет.
- Действительно, лейтенант, - теперь уже говорит метеоролог Лужин, - не надо горячку пороть, давай лучше вместе разбираться. Во-первых, Бахова надо еще сюда позвать. Если ты уж взялся всех подозревать, то он тоже здесь лишним не будет. Где он?
- Бахов лампы не брал, - хрипло отвечаю на вопрос метеоролога.
- Какой еще лампы? - переспрашивает старшина.
Я на несколько секунд задумываюсь, стоит ли сейчас открывать все свои карты, потом опять поднимаю руку с пистолетом и говорю медленно, четко с расстановкой.
- Среди вас диверсант. Он вынул из аппаратуры три лампы. Две лампы у меня есть на замену. Третьей нет. Бахов знал, какой лампы у нас нет. Если диверсант он, то для чего ему брать еще две лампы?
- Дрянная у тебя логика, лейтенант, - криво усмехается Лужин. - А если твой Бахов хотел запутать следы? Он же знал, что ты так будешь рассуждать... Эх, вы, молодежь... Предсказуемые вы все на три шага вперед. Где он, кстати?
- Не знаю.
- Вон как, его помощник в бега ударился, а он взялся честных людей подозревать, ты, хотя и лейтенант, но молод еще, чтоб вот так, - кричит Земсков и тянется за винтовкой.
- Назад, - ору я и стреляю в стену. Зачем стреляю? Не знаю, но Земсков становится опять, шелковый: сидит, проштрафившийся колхозник на собрании.
- Зря ты так горячишься, лейтенант, - качает головой Лужин. - Ты лучше скажи нам, почему ты нас подозреваешь?
- А кого мне еще подозревать? - смотрю на лицо метеоролога, стараясь поймать глазами его взгляд. - Кто-то из вас убил охотника Степана, чтобы выманить меня, а потом решил всё свалить на Бахова, подбросив под труп ...
Я осёкся. Мгновенная догадка, как острая шпага, пронзает моё сознание, теперь мне всё ясно.
- Земсков, - приказываю я старшине, одновременно показывая пальцем на Лужина, - возьми винтовку и цель этому гаду в ногу. Я сейчас буду считать до трёх, если он не скажет, где лампа, стреляй, потом я опять буду считать до трёх, если он и тогда не скажет, прострелишь вторую ногу. Понял?
