Как к заядлому курильщику, бросившему курить, постепенно возвращается богатство запахов, к Ивану возвращалось зрение. А ведь он отрешился от всего и промолчал только один день, только первый день его голова не была забита своими и чужими словами, заботами и страхами.
Вернулся он поздно, Степа еще не спала и штопала, сидя за столом.
- Садись, поешь, что Бог послал, - сурово буркнула она Ивану.
Иван придвинул к себе миску свежего, чудно пахнущего винегрета и быстро с удовольствием стал есть.
- И что ты там в лесу нашел, целый день шастаешь?
- Места у вас чудесные, завораживающие...
- Это точно, что завораживающие. У нас тут что-то вроде Бермудского треугольника, так иногда заворожит!
- Что, что? - удивленно промычал Иван набитым ртом.
- Треугольника, говорю, что зенки выпучил? Думаешь, мы тут совсем темные, ничего не знаем? А у нас такое же, я думаю, место. Когда долго ходишь и смотришь много - а лес у нас и правда красивый - то начинает как будто что-то вытягивать на тебя, видения всякие мерещатся, жуть берет...
- Бросьте вы, - хмыкнул Иван, - какие еще видения?
- Да разве объяснишь? Не одна я, все видели. Мы и не ходим туда поодиночке, без крайней нужды вообще не ходим. Только по грибы-ягоды и то смотрим лишь под ноги.
- И до сих пор не разобрались, что у вас за чертовщина?
- Почему? Кое-кто разобрался. Приезжали как-то из города ученые люди, двое у меня стояли. Говорят - все от газов.
- Каких газов?
- На север если идти, километров пять, - огромное болото. Ты там не был?
- Нет еще.
- И не ходи. Вообще-то оно кругом болото, но на севере ближе всего. Клюква там крупная и морошка. Так вот, ученые люди говорили, что испарения от болота идут, дурманят - от них все и мерещится. Только я в это не верю.
- А что же тут по-вашему?
- Не знаю я, иной раз кажется, что знаю, а объяснить не могу. А ты все ж не ходи туда. У нас тут и заплутать недолго. А главное - вытянешь еще что-нибудь. У нас вот тут один приезжий ходил по избам, местные сказки на машинку записывал или еще что. Пропал однажды, вернулся через два дня из лесу, весь белый. Никому ни слова не сказал - собрал чемодан и уехал.
Разговоры со старухой только раззадорили Ивана. Он и сам чувствовал необычную привлекательность этих мест, и в то же время ему казалось, что если бы, как намекала старуха, и была здесь замешана какая-то особая, таинственная, сверхчеловеческая сила, то в таких местах она должна быть доброй и ласковой к людям, да и к нему лично тоже. За сегодняшний день он полюбил и этот лес, и этот воздух, а на любовь кто же может откликнуться злобой? Конечно, обидно, если это всего лишь болотные газы.
Иван взял с собой краюху хлеба и корзинку для грибов и пошел на север, собираясь выйти к болоту. Лес поначалу встретил его неприветливо, тянуло мерзлой сыростью, каждое корневище в распадающемся тумане казалось ему лежащим медведем. Но вот первый луч солнца прорезался сквозь густой навес, и сразу все вокруг засверкало, ожило и задвигалось, потянулось навстречу свету. Идти было трудно, временами Иван просто продирался сквозь заросли плотно растущих елей, царапавших руки и лицо.
Выбившись из сил, он опустился на бугорок, покрытый пышным мхом, и долго смотрел на незнакомые синие цветы, растущие впереди между деревьями на темном фоне густых зарослей. Цветы показались ему чуждыми, нездешними, как будто занесенными из другого мира, настолько они не подходили к этому лесу. Он смотрел на них так долго, что вдруг забыл, где находится, сколько прошло времени и почему он тут сидит. Он закрыл глаза, но цветы точно так же горели перед ним, как и наяву. Такие же чудеса случались с ним в детстве от голода. Идти домой обедать после школы не хотелось. Мать приходила с работы поздно вечером, и надо было самому возиться с вонючей и вечно коптящей керосинкой, а потом есть жидкий суп с разварившейся капустой. Он целый день - сначала один, а потом появлялись друзья - шлялся в парке, где в ту пору всегда размещался елочный базар, играла музыка и было несколько укатанных ледяных горок. Бегая за кем-нибудь или забирясь на гору, Иван вдруг чувствовал, что в голове начинает шуметь, закрывал глаз, но все вокруг - елка, палатки и гирлянды разноцветных лампочек - не исчезало, а сверкало, искрилось еще ярче, явственней, только звуки были глуше и доносились откуда-то издалека.
С усилием вырвавшись из оцепенения, он поднялся и двинулся дальше, опять продираясь сквозь чащобу, перелезая через завалы, отдыхая на редких, сплошь покрытых грибами полянах. "Нарежу, когда пойду назад", - решил он про грибы. И тут же перед ним открылось болото - ровное поле с огромными кочками и бесчисленными бочагами, наполненными коричневой жижей, огромное, как море, только на горизонте впереди темнели островки деревьев. Было такое ощущение, что здесь кончается земля, как то пространство, где можно существовать человеку, можно жить, строить - а дальше хаос или бессмысленная вечная неподвижность.
Невдалеке прямо из воды торчало огромное высохшее и сбросившее кору дерево. Его ствол и ветви были отполированы ветром и дождями. Ивану подумалось, что он впервые вышел не только на край земли, но и на край своей жизни. Впервые он не думал о том, что его ждет завтра или через месяц, ибо все, что занимало его существование, показалось ему внезапно недостойным того, чтобы помнить здесь о нем и продлевать его в будущее.
Какая-то птица, спрятавшись в кустах, заныла навзрыд, жалобно и протяжно. И полированное дерево вдруг шевельнуло своими ростопыренными руками, будто приглашая Ивана подойти. Он невольно отшатнулся от края болота. "Как же, подойду я к тебе, здесь только шаг сделаешь - и до свиданья". Тут же он остро почувствовал никогда ранее не переживаемое им ощущение себя, себя всего полностью, каждую клеточку своего тела, каждый мускул, куждую мысль и воспоминание, когда-нибудь проносившиеся в его голове, - все было тут, сейчас, в это мгновение.
Все собралось в единый импульс, и он ясно ощущает, что живет, дышит, что сам видит и это не охватываемое взглядом болото, и лес позади, видит каждый дрожащий на ветру листок и всех живых тварей вокруг, спрятавшихся в болоте и в лесной чащобе и смотревших на него мириадами глаз, испуганных или любопытных. Иван почувствовал ту тяжелую, почти неподвижную мысль-думу, которой пронизано все пространство вокруг. Она подавляла его, пригибала к земле, от нее каменело все внутри и в то же время наполнялось плотной обнадеживающей уверенностью. От этого необычного, тревожного и одновременно счастливого состояния у него закружилась голова, захотелось присесть, но вокруг было сыро, и он решил пойти назад, тем более, что явно собирался дождь, небо потемнело, стало сумрачно и неприятно вокруг.
Чуть правее того места, где он вышел к болоту, в лес врезалась широкая лощина. Он двинулся по ней. Дунул ветер, деревья слева и справа тревожно зашумели, и тут он краем глаза увидел, что сплошная серо-зеленая масса слева - это вовсе не деревья, а огромный всадник на лошади тяжело скачет рядом, пытаясь обогнать его и заглянуть в глаза, а он с замирающим сердцем отворачивается, смотрит вправо, но и там что-то шевелится, вытягивается, скручивается и то ли приветливо, то ли угрожающе машет крыльями. И хотя было совсем не страшно - достаточно внимательно вглядеться и увидишь, что ничего там нет, - Иван все же вглядываться не решился и побежал. Бежал до тех пор, пока не кончилась лощина, пока не оказался в приветливой и надежной темноте леса.
Он увидел тропинку и быстро пошел по ней, отгоняя всплывшую было мысль о грибах. Тут его кто-то громко спросил: "А ты помнишь, как в детстве тебе пришла мысль о смерти, и ты долго лежал и плакал от страха в темноте?" Иван остановился, как вкопанный, но потом понял, что это он сам себя спрашивает, но его внутренний голос звучит громко и со стороны, как будто чужой говорит.
- Да, помню, - ответил он вслух, - и все время буду помнить. "А помнишь, как потом пошел дождь, глухо барабаня по крыше, как он тебя уговаривал, обнадеживал и обещал что-то, и ты, успокоенный наконец, уснул?" На этот раз Иван ничего не ответил и только ускорил шаг.
