- Ябеда-доносчик, куриный извозчик,- сказал волк, - твою я ложь тебе назад бросаю, чертова железяка.
- Я всегда подозревал, что биороботы - система ненадежная,оскорбленно отозвался валун.
- И красик да обосел, и чернячок да обут! - насмешливо сказал волк.
Валун подключил блок-анализатор, порылся в третьей памяти, перевел: "и красавец да разут, и замарашка да обут" - и снова ничего не понял.
Мальчик сидел чуть поодаль, к перебранке волка с валуном не прислушиваясь. Выпорхнула из травы высокой птаха-перепелица и опять в траву, завозилась, зачирикала. "Вот бы Мокоша научил пташий говор понимать...подумал мальчик,- Марьицу научил ведь..." И встало перед глазами, как наяву - сидит Марьица Белка на лавке низенькой под окошечком, коса русая в руку, да до пят, кудель перебирает, поет тихонько:
Пыль туманит отдаленье,
Светит ратных ополченье,
Топот, ржание коней.
Трубный треск и стук мечей.
Поет, напевает, да вздохнет, глянет на него так жалостно отчего-то, что впору заплакать.
Волк у стены серой глыбиной, песни Белкины слушает.
Молчит, только, как допоет Марьица песню, просит; - Еще спой...
И поет Марьица:
Вот и месяц величавый
Встал над тихою дубравой
То из облака блеснет,
То за облако зайдет...
Снова птаха порхнула, мальчик потянулся, прислушался - говорит волк камню круглому слова знакомые: - Будь ты, дитятко ненаглядное, светлее солнушка ясного, милее дня вешнего, белее ярого воска, крепче камня горючего Алатыря...
"Заговор Марьицын",- легко вспомнилось. Как допела Марьица песню последнюю, поглядела на мальчонку, тихо волку сказала: - Есть у меня заговор верный для него, сиротинушки..!
- Что ж, это интересно,- отозвался волк.- Попробуй. - Взяла Марьица корчажку красную, налила воды чистой, травку пахучую бросила, подозвала мальчика, рушником шитым головенку покрыла и зашептала-запела над корчажкой с водицею: - А будь ты, мое дитятко, моим словом крепким - и в нощи и полунощи, в часу и получасье, в пути и дороженьке, во сне и наяву - укрыт от силы вражией, сбережен от смерти напрасныя, от беды, от горюшка, сохранен на воде от потопления, укрыт в огне от сгорения...
Помолчала Марьица, глазом блеснула, пригорюнилась.
Вскинулась вдруг, словно на подмогу силу кликнула: - А будь мое слово сильнее воды, выше горы, тяжелее золота, крепче горючего Алатыря. А кто вздумает моего дитятку обморочить и узорочить, тому скрыться за горы высокие, в бездны преисподние, в смолу кипучую, в жар палючий. А будут его чары ему не в чары, морочанье его не в морочанье, узорочанье его не в узорочанье...
И слова непонятные, а не страшно было - близко на душе, тепло, как в ясный день под солкушком. А Марьица потянулась, скриньку открыла, достала подпояску шитуювышиваную, сказал тихо-тихо, едва расслышал: - Матюшке твоей рукоделила... Тебе носить...
Пригревало солнушко, да вдруг холодком зябким пахнуло - вспомнилось: Косыря, подпояску-то как углядел, едва не взвился, темные речи повел, лес палить забыл...
Волк громко сказал: - Конец записи. Будь здоров, бочка!
"Камень бочкой зовет,- улыбнулся мальчик,- веселится", но тревога темная не ушла, залегла под сердцем, "Надо бы волку рассказать",- подумал. Волк тут же откликнулся: - Расскажи.
"Да как рассказать? - подумал мальчик,- как словами-то сказать, ничего-то ведь не было, только сердцем чувствую недобро какое-то".
- Словами не надо,- сказал волк.- Ты просто думай, я пойму...
- Дела невеселые,- помрачнел волк.- Обстоятельства непредвиденные...и вдруг, словно приняв решение, сказал сурово: - Если что случится, зови меня. Где б ты ни был.
Валун неожиданно сказал: - Вмешательство запрещено!
Волк рыкнул: - Мое право решать.
- Как же так? - в голосе валуна слышалось ехидство, не мог простить волку "бочку",- биору-десять ты вмешательство запретил, исходя из принципиальных соображений.
- Исходя, исходя,- передразнил волк.- Так вот, исходя из обстоятельств, я не только могу - я обязан нажать красную кнопку на твоем транзисторном пузе.
Валун обиженно умолк. А волк, обернувшись к мальчику, строго повторил: - Опасность весьма вероятна. Если что случится, тут же зови меня.
Дохнуло дымом, как песком в глаза сыпануло. Совсем недалеко, за стеной деревьев, затрещало, высоко над вершинами взметнулись снопами искры - один, другой, третий.
Мальчик сжался, притиснув к рту полу наброски, дышать стало чуть легче.
Волк медленно повернул голову, сказал негромко: - Потерпи, немного осталось...
Вчера и сном и духом не ведал он, что сулит вечер.
День миновал, как птицей пролетел. Солнышко к заходу уже клонилось, когда прибежал домой, с полным лукошком - Мокоша знатное место показал за буераком-водороиной...
- Где тебя носит? - дед смотрел пристально, но что-то непривычное почудилось во взгляде его.
Мальчик помялся, сказал тихо: - В лесу был...
Несвят повторил: "в лесу...", и снова дрогнуло в лице его, и вдруг мальчик понял, что дед смотрит на него со страхом. Бабка мышкой в углу, только поблескивает изпод низкого плата, и почувствовал он, как лезет изо всех щелей страх, тяжело садится на плечи деду, бабку за печь толкает, кладет холодную лохматую лапу ему на голову, гнет книзу, склизкими пальцами к сердцу подбирается.
- Да что случилось-то, дедушко? - через силу спросил.
Дед, горбясь, взял с лавки рогатину, сипло сказал: - Пойдем.
- Куда, дедушко?-страх дрожью обдал, навалился, накинулся.
Бабка тихо всхлипнула в углу. Несвят повторил: - Пойдем,- добавил, - в гонтину...
- Да зачем, дедушко? - мальчик не мог сдвинуться с места.
- Стало быть, надо, пошли.. .
Сорвался ветер, ударил грудью в огонь, обжегся, отскочил в дыму и искрах, стих. Но и огонь отступил на шагдругой, тучей дымной окутался. И заворочалось что-то в дыму, затрещало, и выполз на поляну Змий Горыныч, медленно покачивая головами. Взмахнул крылищами, не взлетел, пламя сбил.
- Иди сюда,- громко позвал волк.
Мальчик, застыв, смотрел слезящимися глазами, как прямо на него, переваливаясь на когтистых лапах, надвигается чудище-горынище. Но страха не было, ничего не было, туманилась голова, обрывками рвалась память.
- Помоги ему,- сказал волк.
Змий расправил левое крыло, взмахнул - вверх-вниз, вверх-вниз. Дым рассеялся, встал стеной в нескольких шагах, дышать стало легче, голова прояснилась, протер глаза. Змий пристально поглядел на него, покачал головами, спросил: - Этого хочешь послать?
- Да,- ответил волк.
- Прямо сейчас?
-Нет. Еще есть немного времени. Надо убрать следы.
- То есть нас?
- Да. Подключи взлетную систему.
Змий пошевелил крылищами, взмахнул, всплыл над травой.
- Хорошо. Постарайся найти место, где пожар достигает наибольшей силы. И держись над ним.
- Сколько у нас времени? - медленно спросил Змий.
- Около часу.
- А почему ты не хочешь распылить меня здесь?
- Не хватит энергии. Почти вся уйдет на транспортировку. А надо исчезнуть и мне и ему,- волк кивнул на валун.
- И тогда я рухну в огонь,- медленно проговорил Змий и задумчиво добавил: - надо будет набрать высоту для верности.
- Да, следов не должно остаться никаких.
- Я понял,- качнул головами Змий и, снова пристально посмотрев на мальчика, хрипло сказал: - Ну что ж, передай привет двадцатому веку...
- Передаст, передаст,- нетерпеливо мотнул головой волк,- не теряй времени.
Змий Горыныч медленно взмыл, сделал круг над дымной поляной и стремительно рванулся вверх...
- К ворожее ходит, с нечистью знается! -бил в уши Косырин крик.
Ропот глухой вскипал, утихал, снова взъяривался.
И вдруг как не было - тишина звоном ударила: сам охорошник Святовидов посох поднял, мотнул бородищей, уронил хриплое слово: - Говори.
Мальчик вздрогнул, поднял глаза. Бородища желтая до колен, посох вздетый, из-под бровей молоньей бьет.
