Прасп побежал; каждый шаг переносил его на два его роста вперёд. Он замахал руками, двигая огромные крылья из кожи и палок, маша ими вверх и вниз так быстро, как только мог, и…

Да! Да!

Он поднимался, взмывал, возносился…

Летел!

Он летел!

Он поднимался выше и выше, земля уменьшалась под ним. Он видел далеко внизу травы саванны, гигантские раскидистые акации уменьшались и пропадали из виду.

Он продолжал махать крыльями, хотя и чувствовал, что его лицо уже покрылось испариной, и он заглатывает воздух так часто, как только может. Руки болели, но он продолжал двигать ими вверх-вниз, его тело поднималось всё выше и выше. Он всегда знал, что тонкие линии, пересекавшие купол, на самом деле тросы толщиной с его талию — он видел их в месте, где они крепились к окружающим мир горам. И теперь он поднялся достаточно высоко, чтобы различить их толщину, увидеть, как светлые точки на каждом их пересечении превращаются в светящиеся диски и…

Как больно!

Спазм охватил правую руку.

Запястье левой пронзило болью.

Свело мышцы спины, закололо в плечах.

Так близко, почти рядом, и всё же…

И всё же он больше не может подниматься. Он недостаточно силён.

C сожалением Прасп развёл руки в стороны, растянув крылья в неподвижную плоскость. И начал долгое медленное скольжение к траве, оставшейся далеко-далеко внизу.

Чтобы опуститься, ему потребовалось немало времени. Снижаясь, он заметил, что внизу собралась толпа народу, и все они смотрят вверх, некоторые указывают на него руками. Снизившись ещё больше, он различил выражение на их лицах: в основном благоговение, изредка — страх.

Прасп скользил по траве, пока не остановился. Кари подбежала к нему, обогнав остальных. Она помогла ему снять крылья и, когда это было сделано, крепко его обняла. Прасп почувствовал, что её сердце бьётся почти так же часто, как и его — она явно до смерти за него перепугалась.

Вскоре прибыло остальное племя. Прасп не был уверен в том, как они могут отреагировать на его полёт; не посчитают ли его святотатством? Балант, величайший охотник племени, тоже был среди зрителей. Он какое-то время просто смотрел на Праспа, затем положил сжатый кулак ему на макушку и испустил громкое гиканье — таков был обычай племени, когда кто-то во время охоты добывал зверя особенно необычным и зрелищным способом. Остальные последовали примеру Баланта и восхищённо завопили.

У Праспа отлегло от сердца — они приняли его полёт. Однако он не мог присоединиться к их радостному хору.

Ведь он потерпел неудачу.

У нас, Загруженных, не было возможности наблюдать за происходящим под куполом Коперника, но мы могли строить предположения. Мы знали, что лампы на внутренней стороне крыши заработали на малой мощности в ту роковую ночь, имитируя освещение, которое на Земле даёт полная луна. Но мы также знали, что их контролировал отдельный компьютер, который, предположительно, не был затронут тем, что навсегда сделало небо над Коперником непрозрачным. Эти лампы были способны светить ярко, как солнце, в течение шестнадцати часов из двадцати четырёх во время лунной ночи. Согласно проведённому нами моделированию экосистемы некоторые виды растений под куполом должны были вымереть, не в силах приспособиться к четырнадцати земным дням низкой освещённости, за которыми следовали четырнадцать суток, состоящих на две трети из дня и на треть из ночи. Но многие другие виды растений, бо́льшая часть животных и да, люди тоже должны были приспособиться к такому циклу без особых трудностей.

Но чем занимались там люди, мы не имели ни малейшего понятия.

Прасп оставил крылья возле своей хижины. Кое-кто, он знал, втайне потешался над его попытками летать, хотя никто не решился бы перечить Баланту в открытую. И, разумеется, никто из них не стал бы портить крылья. Прасп был известен своим умом — и этот ум часто оборачивался дополнительной добычей на охоте, добычей, которой он щедро делился с другими. Никто не стал бы рисковать потерять расположение Праспа, сломав его крылья или позволив сделать это своим детям.

В племени Праспа были люди, способные пробежать через всю составлявшую их мир круглую долину по её диаметру, оставаясь непосредственно под тонкой линией, проходящей через центр неба. Хотя легче было бежать в прохладной полутьме ночи, чем жарким днём, большинство предпочитало делать это днём, чтобы не встречаться с гиенами и прочими ночными охотниками.

Но Прасп должен был бегать и днём, и ночью — он не мог позволить себе перерыв в четырнадцать периодов сна, потому что бежал не единственный раз для того, чтобы в результате произвести впечатление на женщину или приобрести статус среди мужчин. Он собирался делать это снова, снова и снова, бегать туда и обратно, раз за разом пересекая всю долину.

Ведь он бегал не напоказ.

Он тренировался.

Однажды, готовясь к очередному забегу, Прасп обнаружил, что его поджидает Далба, одна из старейшин племени — что обычно сулило неприятности.

— Я видела, как ты летал, — сказала она.

Прасп кивнул.

— И я слышала, что ты собираешься полететь снова.

— Да.

— Но зачем? — спросила Далба. — Зачем ты летаешь?

Прасп смотрел на неё, словно не мог поверить, что ему задали этот вопрос.

— Чтобы найти путь наружу.

— Наружу? Куда наружу?

— Куда-то за пределы этой долины.

— Ты знаешь историю Хоктана? — спросила Далба.

Прасп покачал головой.

— Хоктан был безрассудным мужчиной, жившим много поколений назад. Он говорил так же, как говоришь сейчас ты — будто есть способ покинуть это место. Однако он избрал другой путь: он копал, копал и копал, день за днём, пытаясь прорыть туннель сквозь горы, что окружают наш мир.

— И? — сказал Прасп.

— И однажды боги напустили на него ветер, который утащил его в туннель.

— Где этот туннель? — спросил Прасп. — Я бы хотел увидеть его!

— Туннель обрушился, и ветер прекратился — а Хоктана больше никогда не видели.

— Ну, я не собираюсь копать сквозь крышу — но я надеюсь найти проход на ту сторону.

Далба покачала своей морщинистой головой.

— По ту сторону крыши ничего нет, дитя моё.

— Должно быть. Легенда говорит, что мы пришли из Старого Места, и…

Далба рассмеялась.

— Да, Ката Бинду. Но это не такое место, куда можно вернуться. Переселение сюда было путешествием в один конец.

— Почему? — спросил Прасп. — Почему это должно быть так?

— Имя места, откуда мы пришли, — сказала старейшина. — Ты ведь понимаешь, что оно значит?

Прасп задумался. Он слышал лишь, что его называют Ката Бинду, Старое Место; разве его звали как-то ещё? Нет, нет — его звали только так. Но…

— О! — воскликнул Прасп, чувствуя себя глупцом. Конечно, он был охотником, а также собирателем — и это место, эта территория, эта земля, которую его народ так хорошо знал, которая кормила и содержала его — это была Бинду. Этим словом в его языке обозначалось место, территория, дом — но словом Бинду также обозначалась жизнь, то, что даёт земля. Ката Бинду — это не только Старое Место; это ещё и Старая Жизнь.

А здесь…

— Здесь рай, — сказала Далба. — Ты не можешь вернуться к Старой Жизни.

— Но если это рай, — сказал Прасп, — то где же боги?

— Они здесь, — ответила Далба, вскидывая голову к небу. — Они смотрят на нас. Разве ты не чувствуешь этого сердцем?