Затем наша беседа совершенно неожиданно соскользнула в иное русло.
Аллах ли там среди пустыни
Застывших волн воздвиг твердыни.
Притоны ангелам своим...
М. Ю. Лермонтов.
Немного о поэзии
А где же вы оперируете? - спросил я военврача и тут же сообразил: - Ах, да! Видимо, в той комнате, где горит яркий электрический свет?
- Да. Мы приспособили для этой цели бывшую гарнизонную церковь. Вам свет показался ярким, а нас, хирургов, он не удовворяет. Ни движок, ни аккумуляторы не дают нужного накала.
- Операционная - в гарнизонной церкви Аракчеевской казармы... Ну и ну! воскликнул я. - А какое назначение в казарме имел такой гигантский зал? Ведь побольше любого университетского актового зала.
Хирург усмехнулся.
- Это не зал, а крытый манеж. Между прочим, более ста назад на этом манеже упражнялся в верховой езде гвардейский корнет Михаил Лермонтов.
- Вот как! - удивился я. - Это для меня новость! Военную службу Лермонтова я привык связывать только с Кавказом.
- Я тоже не ахти какой лермонтовед. Но меня просвещает хозяин, у которого вместе с товарищем снимаем комнатку. Очень грамотный старичок, краевед. Так вот, оказывается, в феврале 1838 года, после кавказской ссылки, Лермонтова перевели в Новгородскую губернию, в лейб-гвардии гусарский Гродненский полк. Здесь, в Селищенских казармах, он жил в доме для холостых офицеров. Здесь же написал вольный перевод сонета Адама Мицкевича "Вид гор из степей Козлова..."
От Волхова с натужным завыванием моторов подымаются в гору несколько грузовиков. Они следуют один за другим, колонну замыкает крытая санитарная машина. Вот ведущий грузовик поравнялся с нами, из кабины высунулась голова шофера.
- Где тут раненых принимают?
- Проезжайте немного вперед и за углом поверните влево, - ответил мой собеседник. - Остановитесь против высоких колонн. Издалека ли едете?
- Даже очень издалека - из самой Новой Керести. А до нее раненых и обмороженных на лошадях подвозят...
Вернувшись в "подземное царство", я уснул не сразу. Пытался представить себе, что происходит сейчас далеко-далеко, западнее неведомой мне Новой Керести. И еще думал о том, что происходило наверху, в манеже, сто с лишним назад.
А когда уснул, мне приснился невероятный винегрет. Будто лежу на операционном столе, надо мной висит церковное паникадило. Свет от него слабый, и я знаю почему: аккумуляторы не обеспечивают нужного накала. Врач - тот самый, который только что рассказывал о Лермонтове, - готовится ампутировать мои отмороженные ноги. Ему ассистирует другой врач, Григорий Петрович коллега моей жены по Могилевской психолечебнице. Вокруг горят свечи, пахнет ладаном. Власатый, брадатый и горластый поп размахивает кадилом и, сотрясая своды церкви, скорбно выводит: "Со святыми упокой!" А в полуоткрытую дверь операционной видно, как на манеже по дорожке-эллипсу гуськом гарцует группа гвардейских офицеров. На киверах у них высокие плюмажи величиной с городошную биту. Впереди - лейб-гвардии корнет Лермонтов...
Проснувшись, я почувствовал, что ноги мои действительно онемели. Ими вместо подушки воспользовался Муса Нургалиев. Топонимика - совокупность географических названий
какой-либо определенной территории.
Из "Словаря иностранных слов"
Там русский дух... там Русью пахнет!
А. С. Пушкин
Топонимическая симфония
7 февраля на зорьке побудку нам устроили немцы.
В течение десяти минут они обстреливали поселок из артиллерии. Как будто из района Спасской Полисти. Но в подземелье мы чувствовали себя почти в полной безопасности.
Дежурные по ротам преподнесли нам приятный сюрприз: в больших котлах на госпитальной кухне накипятили воды. Настоящей, волховской.
Сразу после завтрака становимся на лыжи. Идем по Волхову на юг, в сторону Новгорода. Ширина реки здесь метров двести пятьдесят - триста. Лед прикрыт толстым слоем снега, наледь почти не встречается. Держимся поближе к западному берегу. Торить путь заново не надо, пользуемся готовыми лыжнями.
Наши лыжни-меридианы то и дело пересекают лыжни-параллели. Иногда встречаем на пути широкие полосы снега, примятого пехотой. Во избежание неожиданностей справа нашу колонну охраняет усиленный взвод от первой роты. Он движется в полукилометре западнее. Мы поддерживаем с нашим боевым охранением зрительную связь. Правда, она то и дело прерывается: то заслоняет высокий берег реки, то мешает прибрежный лес, кустарник. Но это не беда: если взвод наткнется на противника, мы услышим перестрелку.
Я все еще под впечатлением ночного разговора с военврачом. Очень возможно, Лермонтов совершал променады верхом и в этих местах. Что ему, холостому офицеру, было делать в свободное время?! Надо полагать, он со своими товарищами объездил все окрестности Селищенского Поселка. И бывал вот в этом великолепном бору, который тянется вдоль правого берега Волхова...
Вспоминаю поэтические названия селений, которые называл хирург. К топонимике питаю особое пристрастие чуть ли не с мальчишеских .
Начиная с Малой Вишеры внимательно прислушиваюсь к наименованиям селений и урочищ, рек и озер Новгородской земли. Иные встречаются на нашем пути, о других рассказывают местные жители, третьи упоминаются в политинформациях, в разговорах наших командиров. От многих названий веет далекой-предалекой стариной. В некоторых названиях улавливаются даже отзвуки Руси удельной, Руси еще более древней - языческой, Перуновой...
Для меня эти названия звучат как некая симфония. Волхов, Ильмень, Чудово, Чудской Бор, Теремец Курляндский, Заполье, Усть-Волма, Люболяды, Апраксин Бор, Финев Луг, Спасская Полисть, Любино Поле, Пересвет-Остров...
Смутно вспоминается прочитанный еще в пятом-шестом классе исторический роман из жизни древних славян. Главными героями его были юные приильменские словены Пересвет и Полиста. Правда, автор романа и название выветрились из памяти.
Пытаюсь своими силами разобраться в некоторых названиях. Полисть? Быть может, то же самое, что в Белоруссии "полесье" - лесной край, лесная сторона? Река Кересть? Селения Сенная Кересть, Холопья Кересть, Новая Кересть? "Кересть" звучит уже как будто не по-славянски, а скорее по-угро-фински.
Из множества названий память отбирает несколько и выстраивает их чередой-цепочкой: Тосно - Любань - Чудово - Спасская Полисть - Подберезье Новгород - Бронницы... На какую связующую нить нанизаны названия этих городов и поселков?
Наконец вспоминаю: в конце XVIII века по этим местам проезжал в ямщицком возке Александр Радищев, совершая свое историческое путешествие из Петербурга в Москву. Здесь великий вольнодумец беседовал с простыми землепашцами, здесь раздумывал о бесправном положении крепостного крестьянства, о лихоимстве царских чиновников, о судьбах России.
Эпиграфом к своему знаменитому "Путешествию из Петербурга в Москву" Радищев поставил строку из поэмы Василия Тредиаковского "Тилемахида":
"Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лайяй".
На архаическом языке поэта екатерининской эпохи обло - тучно, озорно нагло, пакостливо. Под "чудищем" Радищев подразумевал русский царизм, царскую деспотию. Ныне нашу Родину пытается поработить "наглое и стозевное чудище" XX века - гитлеровский фашизм.
Встреча живых с мертвыми
Далеко впереди раздался одиночный взрыв. В чем дело? Неужели кто-то из лыжбатовцев нарвался на мину? Солдаты мы еще необстрелянные, и поэтому предположений и догадок много: противотанковая мина, авиабомба или мощная мина замедленного действия, крупнокалиберный снаряд из дальнобойного орудия... Но голова колонны продолжает идти вперед - идем и мы.
Видим, что головная застава, штаб, первая и вторая роты делают остановки, лыжбатовцы что-то рассматривают на льду и затем двигаются дальше. Полынья там, что ли?
Добрались и мы до загадочного места. Оказывается, никто не угадал. От восточного и до западного берега скованный льдом Волхов усеян телами убитых в белых халатах. Большинство без валенок, у многих даже портянки, носки сняты. На мраморно-белых ступнях выделяются желтовато-кремовые пятки. И варежки, рукавицы кому-то понадобились. Некоторые убитые будто сознательно не отдают их: мертвой хваткой сжали в кулак пальцы.
