— Понимаю. — Она положила подбородок на подушку. — Думаешь, Ди здесь счастлива? Она утверждает, что ей просто не позволят отсюда уехать. Никогда.

Подвинувшись, я поднял свои ноги на диван и выпрямил их.

— Если ты еще не заметила, у нас больше мужчин, чем женщин. Поэтому девушкам быстро находят пару, и к тому же их очень хорошо защищают и берегут.

Она скорчила гримасу.

— Им находят пару и женят? Я понимаю — вам, ребята, нужно размножаться. Но нельзя заставлять Ди делать это. Это не справедливо. Вы должны сами выбирать.

Я встретился с ней взглядом.

— Но мы не можем, Котенок.

— Это неправильно, — сказала она взволновано, будто хотела взять в руки оружие и встать на защиту наших прав.

— Да, это не правильно. Большинство Лаксенов не противится этому. Кроме Доусона. Он любил Бетани. — Я резко выдохнул. — Мы против этого. И я считал идиотизмом то, что он влюбился в человека. Не в обиду.

— Я не обижаюсь.

— Ему было тяжело. И мы волновались за него, но Доусон… был сильным. — Я улыбнулся, покачав головой. Черт, эта была правда, а я никогда не хвалил его за это. — Он не сдался, и даже если бы Старейшины узнали правду, я не думаю, что они смогли бы изменить его.

— А что, если он сбежал с ней, ускользнул от МО? Могло случиться такое?

— Доусону нравилось здесь. Нравились походы, свежий воздух. В общем, ему нравилась загородная жизнь. — Я взглянул на нее. — Он бы никогда не уехал отсюда, особенно, не сказав Ди или мне. Я знаю, они оба мертвы. — Моя улыбка стала немного шире. — Тебе бы понравился Доусон. Он выглядел в точности как я, но был намного лучше. Другими словами, не придурок.

— Я уверена, что он понравился бы мне, но ты не плохой.

Я изогнул бровь.

— Хорошо, иногда ты ведешь себя как большой придурок, но ты не плохой. — Она сделала паузу, крепко сжав подушку. — Хочешь знать, что я на самом деле думаю?

— Мне стоит волноваться? — спросил я настороженно.

Кэт рассмеялась.

— Там внутри ты действительно хороший парень. Иногда я вижу его. И хотя большую часть времени мне хочется повыбивать из тебя все дерьмо, но я не считаю тебя плохим. На тебе лежит большая ответственность.

Что ж тогда…

Я запрокинул голову назад.

— Ну, я думаю, это не так уж и плохо.

— Можно я задам тебе вопрос, а ты ответишь мне честно? — спросила она.

— Давай.

Она подняла руку и потянула за цепочку, взяв в руки обсидиан.

— МО беспокоит вас больше, чем Аэрумы?

Мышцы на моей челюсти напряглись.

— Да.

Она провела пальцем по креплению в верхней части камня.

— Что они сделают, если узнают, что я могу делать, то же, что и ты?

Она произнесла вслух мои подозрения.

— То же, что они сделают с нами, если узнают. — Я протянул свою руку и обхватил ее ладонь, сжимавшую обсидиан. Я положил свои пальцы на ее, останавливая движения Кэт. — Они схватят тебя… или хуже. Но я не допущу этого.

— Но как ты можешь так жить? Постоянно ожидать, что они узнают о вас больше?

Мои пальцы сжали ее.

— Это все, что я знаю — это все, что знает любой из нас.

Она быстро моргнула и прошептала:

— Это печально.

— Это наша жизнь. — Я сделал паузу, ненавидя внезапную вспышку печали в ее глазах. — Не волнуйся о них. С тобой ничего не случится.

Кэт наклонилась, остановившись в нескольких сантиметрах от моего лица.

— Ты всегда всех защищаешь?

Я нежно сжал ее руку, а затем откинулся на спинку дивана, подложив свою руку под голову.

— Это не дружеская беседа на день рождения.

— Все хорошо. Хочешь еще молока или чего-нибудь другого?

— Нет, но я бы хотел спросить тебя кое о чем.

Она вытянула ноги, и они оказались возле моих.

— Что?

— Как часто ты бегаешь по дому и поешь?

Кэт подняла ногу, чтобы пнуть меня, но я поймал ее ступню, останавливая.

— Ты можешь идти, — сказала она.

Я усмехнулся, глядя на оленей.

— Мне очень нравятся эти носочки.

— Отпусти мою ногу, — скомандовала она.

— Дело не в том, что на них нарисованы олени, и они доходят тебе аж до колен. А в том, что на твоих ногах они больше похожи на варежки.

Она пошевелила пальцами.

— Мне они тоже нравятся. И не смей их трогать. Я столкну тебя с дивана.

Я поднял брови, когда повернул ее ногу, рассматривая.

— Носки-варежки, да? Никогда не видел ничего подобного. Ди они бы понравились.

Она отдернула свою ногу, и на этот раз я ее отпустил.

— Как бы там не было, думаю, есть более банальные вещи, чем мои носки. И не суди меня. Это единственное, что мне нравится в праздниках.

— Единственное? А я считал, что ты из тех, кто хочет ставить рождественскую елку уже на День благодарения.

— Вы празднуете Рождество?

Я бросил на нее быстрый взгляд.

— Да. Это очень по-человечески. Ди любит рождество. Хотя, я думаю, ей просто нравится получать подарки.

Она засмеялась.

— Раньше мне нравились праздники. И да, у нас каждый год стояла большая живая елка, пока отец был жив. Мы устанавливали елку, пока смотрели парад в День Благодарения.

— Но?

— Но мамы никогда нет дома на праздники. И я знаю, что ее не будет и в этом году; так как она новенькая в больнице, то у нее просто завал на работе. — Кэт пожала плечами, но я видел, что это беспокоит ее. Сильно. — Я всегда встречаю праздники в одиночестве, как какая-то пожилая женщина-кошатница.

Я также видел, что этот разговор заставил ее почувствовать себя неуютно и сделал ее грустной. Я сменил тему и выбрал ту, которая бы вернула огонь в ее глаза.

— Так, этот парень Боб…

— Его зовут Блейк, и пожалуйста, не начинай Деймон.

— Хорошо. — Я усмехнулся, потому ее глаза потемнели. — Это все равно не то, что я хотел спросить.

— Что ты имеешь в виду?

Я пожал плечами и снова сменил тему.

— Я был удивлен, когда побывал в твоей комнате, когда ты болела.

Ее брови поднялись.

— Я не уверена, что хочу знать, чем именно.

— У тебя в комнате висит постер с Бобом Диланом. Я ожидал увидеть плакаты с братьями Джонас и еще кем-нибудь вроде них.

— Ты что, шутишь? Нет. Я не фанат поп-музыки. Мне очень нравится Дейв Мэтьюз и другие, более древние исполнители, такие, как Дилан.

Это меня удивило, и после этого мы начали разговор о музыке, а потом о фильмах. Конечно же, мы закончили спором, потому что без них мы не могли, она думала, что второй фильм «Крестный отец» лучше, чем первый, с чем я не мог согласиться.

Прошли часы, но мне показалось, что пролетело всего несколько минут. Мы закончили тем, что растянулись на противоположных сторонах дивана, нас обоих начало клонить ко сну. Мы спорили. Мы смеялись. Мы были обычными. Это — все это — было приятно. Я не мог вспомнить последний раз, когда был таким расслабленным.

Я понятия не имел, сколько времени прошло после того, как я закрыл глаза. Но знал, что было уже действительно поздно, мы не говорили, и я дрейфовал в промежуточном состоянии между сном и реальностью. В какой-то момент я открыл глаза. Совсем чуть-чуть, и я обнаружил, что она смотрит на меня, выражение ее лица было мягким и… и прямо-таки идеальным.

Кэт неожиданно приподнялась, схватила большое одеяло со спинки дивана. Она укрыла мне ноги. Я ждал, что она перелезет через меня и уйдет, но она, должно быть, схватила второе одеяло и завернулась в него.

Еще одна маленькая победа.

— Спасибо, — пробормотал я, снова закрыв глаза.

Возникла пауза.

— Я думала, ты спишь.

— Почти, но ты пялишься на меня.

— Я не пялюсь.

Я открыл один глаз.

— Ты всегда краснеешь, когда врешь.

— Не правда.

— Если ты и дальше будешь врать, мне придется уйти, — пригрозил я. — Я не чувствую, что моя добродетель в безопасности.

— Твоя добродетель? — спросила она. — Как скажешь.

Усмехнувшись, я закрыл глаза. Телевизор в фоновом режиме проигрывал давно забытую музыку. Я знал, что мне придется скоро встать. Если ее мама вернется домой и найдет меня здесь, лежащим на диване, это будет не хорошо. Я почти задремал.