Парень пошёл в дом, оглядываясь на дерево. Почему-то обязательно надо сказать Анне, что дочки звали её под липу. Заодно пусть выйдет и мать Марья, кажется, и ей что-то надо здесь...
Анна под липой тихо сказала Марье:
- Мужа надо позвать, он вызволит дочек. Только бы хозяева не обиделись, что мы ушли. И я не знаю, как доберусь домой?
- Василь, вези Анну! - так же тихо приказала Марья. - Вернёшься, скажешь, что отвёз всех: и мать, и дочек. Ты здоров? - положила она руку на лоб сыну.
И Василь, не решаясь сплёвывать кровь, которой наполнялся его разбитый рот, отвозя Анну, удивился: бортник уже скакал на взмыленном коне из города им навстречу.
Когда Василь ещё лежал, постанывая, под липой, Илья и Яков выбрались из вороха листьев. Глаза, волосы, одежда - всё засыпано, запорошено.
Отошли за клети, подальше от людских глаз. Долго отряхивали друг друга, расправляли-разглаживали рубахи с выдранными у ворота красными завязками. Зажимали пальцами расквашенные носы. Послали какого-то парнишку посмотреть: нет ли Лизаветы и Катерины среди гостей?
Нет...
- Пойдёшь к столам? - спросил притихший Яков Илью. - Расскажем?
Всего увиденного достаточно, чтобы обвинить сестёр пред людьми в чародействе, но...
Знали, что и заикнуться об этом нельзя.
Нет, не пожалели девушек. Какое?
Просто вся свадьба видела, что они, Илья и Яков, уводили Лизавету и Катерину, а назад, как положено, к матери, - не вернули. А девушек нет!
- Тихон где?
- Он тут ни при чём. Ты же сам видел: сёстры исчезли. Ведьмы!
- Они ведьмы, а допрос учинят нам. Девок нам поручили. И народ нынче весел, только мать заломит руки - поломают нам все рёбра! Глянь: вон стоит бортник Бод, говорит с Василём.
- Не тычь пальцем, папаша на нас косит глазом. Хмурый чёрт!
Парни успели только подумать, что вот, сейчас отец подойдёт разбираться - скажет, что захочет, и поверят ему, а не раскисшему Илье или Якову на мягких ногах...
Дружка и его приятель упали, где стояли, и захрапели.
Какой позор был родителям: увозили сыновей в свинском состоянии.
Были те, что осудили такой разгул, молоды парни, а меры не знают. Но были и приметливые мещанки, которые утешали родителей:
- Наверное, дочки бортника сильно им понравились, а отец рано их забрал, не дал погулять. Разволновались ребята, вот и не заметили, как упились. Бывает!
***
- Сегодня вы мне всё равно не скажете правду! - шипел Бод, едва сдерживаясь, чтобы не махать грозно руками. У Анны, слышавшей такое впервые, брови поползли вверх от удивления. Двойняшки-чародейки стояли, опустив глаза, и даже не смели обмениваться мыслями.
- Но завтра готовьтесь под страхом клятвы рассказать всё - явленное и помысленное! Да будет так! - и Бод начертал в воздухе знак, смысл которого девушкам известен: этот знак прекращал любое чародейство.
"Вот что может их отец и учитель? Это волшебство сильнее всякого другого!"
На какое время папенька лишил их чародейства? Они не знали. Может, не знает и он сам? Лизавета и Катерина никогда не видели отца в таком гневе. И каждая подумала: "Что с ним? Что он себе позволяет?"
Немыслимо - чародей злится?
Но это было только начало. Бортник принёс в дом уздечку: показал сёстрам, сказав, что если ещё раз такое повторится, будет бить их уздечкой, а уж если они и впредь выйдут из повиновения, то, сколько бы ни жили, после смерти станут русалками - родители проклянут их.
Раньше Лизавета и Катерина посмеялись бы над этим: русалки - выдумки, сёстры прекрасно это знают.
(Летом они не удержались, чтобы не порезвиться. Показались туповатым деревенским парням, рубившим сушняк, такими великолепными русалками! Ах, ах! Те сначала пробовали словить их, а потом испугались, один даже стал заикаться, и сёстрам стало стыдно, и они прекратили свою игру. А Катерина ходила потом в село, чтобы встретить как будто невзначай этого парня, и отшептала его - боялась, что про их выходку дознается отец).
"Много ли ты знаешь,Учитель, о том, что мы умеем? Ещё бы вздумал пугать Кикиморами или Железной Бабой*"
Но сейчас им было не до смеха.
Братцы от грозного отца скрутились из дому и не возвращались. Видно, напросились на ночлег к дядюшке Кондрату - так испугались.
Мать, притихнув, ходила у печи странная видом: она не надела домашний чепец, обернула вокруг лица свою намитку, закусив зубами кончик длинного полотнища в знак того, что не промолвит ни слова.
На перстеньках, подаренных сёстрам этой осенью, тянулись надписи Первого дня...
Катерина и Лизавета попытались поговорить друг с другом незаметно от всех, но ничего не получилось - заклинания не работали. Тогда пробовали щёлкать пальцами: загорится или потухнет огонь в очаге? Опять ничего... Бод, уходивший и возвращавшийся, сердитый, заметил им:
- Наигрались, довольно. Захотите огня - берите трут и огниво, а захотите хороводить парней - готовьтесь ко всякому. Что заслужите, то и получите. Я вам не слуга местский, и не паук ваш любимый, который провожает вас по замёту до весничек и обратно: у меня только два глаза, не восемь, чтобы за вами уследить.
Сёстры не спорили.
Мудрый учитель спас их от застенка.
То, что они не сумели скрыть явное чародейство, закончилось бы для них или сырой ямой, или виселицей, или - о- ох! Не надо даже думать в тёмную сторону! Забыть, забыть скорее об этом!!!
"Так вот что случается терпеть обыкновенным девушкам! Отец своей властью решает, наказывать или миловать, и слова ему не скажи? Как будто они - вещь? - Лизавета впервые с тоской подумала про Василя. - Может, пойти за него замуж? Неужели Василь допустит, чтобы её, Лизавету, обижал пусть даже и отец?"
И тут она вспомнила, что жизнь их до сих пор была безмятежной именно благодаря Учителю.
А Василь - кто он такой? Обыкновенный парень, хоть и хороший мастер. Никакой Василь не сумел бы их выручить и защитить так, как это может отец. Как жаль! Нет, пусть Василь ещё подождёт. Чего же добивается папенька?"
Утром по ободу перстней вились вязью надписи второго дня...
К концу седмицы Елизавета и Екатерина, смирившись без чародейства, здорово облегчавшего им жизнь, дарившего развлечения, разговаривая друг с другом как обычные девушки, пришли к выводу, что их отец ждёт всего лишь, когда они попросят прощения.
Какие они были глупые! Ну, конечно, им надо покаяться за свою гордыню, за самонадеянную спесь, за тайное непослушание, прикрытое вежливостью! Они не вняли его советам, жили по своему разумению. И вот - результат! А ведь могущественный чародей и учитель ещё и просто живой человек: их наречённый отец, честно растивший и оберегавший от невзгод, любящий, заботливый. И он достоин уважения и почитания, как когда-то они клялись ему. И он прав, он всегда прав: им надо определиться, как они будут жить дальше, что для чародеек важнее? Откладывать нельзя.
Сколько ещё отец продержит свой запрет на волшебство? Как же он всесилен!
Они стояли на коленях перед Бодом, искренне надеясь на его прощение. У чародея отлегло от сердца. Он почувствовал, что внутри дочерей совершается сейчас великая работа.
Взялись за ум, красавицы!
Сколько пришлось поломать голову, прежде чем решился проучить зарвавшихся чаровниц, возомнивших, что не пропадут в этой жизни. Он навсегда запомнил урок, преподанный ему Анной на хуторе. Оказывается, иногда проще решать дела, будучи обыкновенным человеком. Чародей же связан по рукам и ногам множеством суровых запретов, и временами просто беспомощен, как дитя.
