Анна и девочки бросились к нему, упали все втроём на колени и, обхватив за ноги, просили поберечь себя, не оставлять их одних на белом свете!
- Что вы? Встаньте, Лисонька, Коток! - бормотал растерявшийся чародей, потом опустился к ним, сел на пороге, сгрёб всех в охапку, притянул к себе. Младшие дети Кондрата, кто был в доме, затихли: молча смотрели. У доброй Ульянки слёзы навернулись на глаза, и она подумала, что не пойдёт замуж до тех пор, пока не встретит человека, к которому ей захочется вот так бежать навстречу и падать у его ног.
Бод поцеловал трепетную Анну; поставил на ноги мелких девчонок.
- Что это с вами, милые?
- Чувствовали, что ты в опасности! - прошептала Анна. Бода её слова огорчили: корил себя за то, что мысленно обратился к любимой там, на берегу. А необыкновенная эта женщина почувствовала.
"Прекрасная! Солнце души моей!" - загорелся он.
Спросил разрешения у хозяйки Марьи побеседовать с Анной. Марья кивнула, пригласила в верхнюю светлицу. Туда и поднялись, не поднялись - взлетели чародей и его милая.
- Девочки скучали по тебе. Ты же с дороги, и опять уехал. Я наглядеться на тебя не успела. Вчера в послеобеденный час Лизавета и Катерина сидели возле меня, тихие-тихие. Я торопилась закончить вышивание, сразу не приметила, - а дочки вслушивались во что-то, не просто сидели. Потом заплакали, заволновались, сказали обе, что чувствуют беду, что ты встретил страх и великое зло. Вскоре и я почувствовала, что ты прощаешься со мной. Ох, плохо нам было! Но к сумеркам мы успокоились. Девочки твердят, что тебя надо беречь, и велели, чтобы я узнала, как мы можем охранять тебя в дальней дороге? Они уверены, что мы можем это.
Анна целовала Бода в губы, в бритые пылающие щёки, в шею поглубже, туда, где держалась в петле дорогая резная пуговица на горловине рубахи. Шептала ласковые слова, и сама была горячая, как огонь.
- Анна, мы обручены, давай поженимся немедля! - простонал Бод. - Мы всё ждём чего-то: конца стройки, моего возвращения... Я хочу не таиться, обнимать тебя! Не просить разрешения зайти к тебе: быть рядом и днём, - он шумно выдохнул, - и ночью!
- Люди, милый, мы среди людей. Они как пчёлы - нажужжат, закусают! И обижаться на них нельзя: так заведено.
"Да, - мысленно согласился чародей. - Прежней жизни не будет - я теперь не один. Прежняя осторожность не спасёт: когда-нибудь откроется, что я не такой, как все. А умирать из-за наветов какого-нибудь дурака замороченного не хочется, особенно сейчас. Значит, пришло время меняться, зажить по-новому. Что ж - согласен, я сумею! Сердце мне подсказывает, вознаграждён буду немало! Ну, так начну меняться прямо сейчас". И он сказал, прищурив глаза, заигрывая с Анной:
- Голубка! Ну-ка, скажи, кого ты видишь перед собой?
- Вижу волшебника, который меня, слабую женщину, околдовал, и сейчас хочет воспользоваться моей слабостью, - ответила Анна, но не смогла удержать лицо: весёлые искорки заскакали из-под ресниц.
"Второе угадала", - улыбнулся Бод:
- Если бы я мог позволить себе такое, ты бы давно была моей.
- Ах! - слукавила Анна, закрывшись руками в притворном страхе, скрывая улыбку.
- Анна, я открою тебе секрет - я больше не волшебник.
- Да? - полюбопытствовала она, - А кто же ты?
- Догадайся!
- Ты - местич, ты - бортник, ты богат. Ведь, правда, ты богат?
- Конечно, лада моя.
- Ты угощаешь Золотого Змея яичницей*? - засмеялась она.
- Дался вам этот Золотой Змей! - загудел Бод. - Я бы разорился, выкармливая эту скотину яичницей! Змей, судя по моим доходам, немаленький и работать ему приходится ой как много.
Анна приложила палец к его губам:
- Тихо! Больше ничего не говори про то. Так кто же ты?
- Я, милая, хуже, чем волшебник. Волшебнику с такой хорошенькой Лёлей* не справиться, я уже это понял. Я мужчина, Анна! Как хорошо - прямо просветление в голове. Да, я просто мужчина! И я хочу тебя! Берегись, я могу не сдержаться!
- Ах, ты так? Я знаю чародея, а простого мужчину не знаю, - как этот незнакомец попал в мою светлицу? Сейчас же позову на помощь!
Но Бод и не думал отпускать гибкий стан.
- А не пожаловаться ли мне в магистрат на красавицу, которая мучает меня?
- Тебе нужно быть очень убедительным, чтобы доказать, что я тебя замучила!
- Ха, это очень просто. Я покажу лавникам, как меняюсь от одного воспоминания о тебе: мужчины увидят - поймут, посочувствуют!
- О, боже!- прошептала, краснея, Анна, не решив: опять отшутиться, или стыдиться такого напора? И, почувствовав, что вот он, повод сбежать, рванулась прочь.
- Нет-нет! - словил, задержал её Бод, и силой притянул к себе, зная, чувствуя, что сейчас произойдёт между ними. - Ты моя! - Выдохнул, закрывая глаза, - Анна!!!
Она побледнела, губы задрожали, дыхание сорвалось, - Бод понял, что испугал и, ослабив объятия, поддержал, чувствуя, что ей плохо.
Анна отстранилась: как во время первой встречи смотрела прямо на него, и цвет её глаз неуловимо изменился. Опять между ними неожиданно возник мост, и мысли полетели навстречу друг другу:
"Прости!!!"
"Со мной так нельзя!"
"Прости меня! Обещаю, клянусь - я буду уважать тебя! Просто я мужчина, Анна, пойми!"
"Зачем мне просто мужчина? Я полюбила чародея, и хочу любить чародея! Знаешь, кто такие просто мужчины? Просто мужчины ночью небрежны, а днём - днём им тоже не до женщин с их заботами, - они слишком заняты своими тщеславными помыслами! Просто мужчины тверды, и сурова их любовь! Просто мужчины не только боятся дарить нежность, но и боятся принимать женскую ласку: тогда они сразу становятся подозрительны и ревнивы, и чем сильнее любит их женщина, тем скорее усомнятся они в её верности, ещё и обвинят в колдовстве - так боятся уронить себя, боятся любви, как собственной слабости. Они бывают жадные и корыстные, эти просто мужчины, бывают злые и жестокие, и думаешь: Господи, люди ли это? Нет-нет, мне не нужен просто мужчина! Где он, мой мудрый чародей?"
"Я понял... Чародей здесь, рядом с тобой, любимая. Простишь?"
Всё опять неуловимо изменилось. Анна пришла в себя, ресницы затрепетали, взгляд снова стал бархатным. Боду показалось: солнышко вышло из-за туч и отогрело тело, отчаявшееся дождаться ласковых лучей.
Теперь только он понял, что творилось в её душе. Анна, ласковая, женственная, - с тем, прежним, боялась раскрыться. Там, где покорность, нет места настоящему чувству. Тот человек, - её прежний муж, и отец её детей, - останься он жив, - засушил бы её. И нельзя его обвинять - редкий мужчина, воспитанный в это время, понял бы Анну, через которую в этот мир готова была пролиться щедрая, как благодать, как свет белого дня, любовь. Лишь с чародеем могла она не опасаться того, чего следовало бояться с другим - грязных подозрений в ответ на страсть.
О! Он подождёт, он будет терпелив. Скоро хорошо, очень хорошо будет им вместе: у него достанет мудрости принять и оценить такую любовь.
- Анна! Что мне сделать для тебя? Чего ты хочешь? - Бод подумал, что теперь не находит ничего дивного в обещаниях всех влюблённых достать звёзды с неба для своей милой.
- Того же, что и ты, - сказала она примирительно, затягивая на груди красные шнурки станика*, шитого туго, как корсет; эти нарядные шнурки с кутасами* он успел распустить - так силён был порыв. - Скорее перенеси меня через порог своего дома. Этот дом не наш, он строился для другой пары, для другой любви... Я живая и тёплая, и голова кружится, когда встречаю тебя, а работа валится из рук... Поэтому я сейчас ухожу, и снова буду ждать тебя, лада мой.
И она умудрилась и при расставании осчастливить его прикосновением и нежным взглядом. Бод теперь был уверен, что понял природу её необыкновенности: Анна, не задумываясь, не отдавая себе отчёта, просто излучала на него немыслимое обаяние, потому что таков был её, и только её выбор - ни больше, ни меньше.
