Только сделав это, Бод поднял глаза, и на спуске, петлявшем вниз по крутой горе, увидел того, ради которого и явился сюда.
И тот час же вдохновение, которое бывает не только у художников и поэтов, но и у практикующих чародеев, посетило его. Он быстро склонился над телом утопленника, в котором успел признать Демьяна-плотовщика, внимательно осмотрел и отметил, что тело как нельзя лучше своими размерами соответствует замысленному. Бод провёл руками над лицом покойного раз и ещё раз, бормоча непонятные тайные слова, затем движения его рук стали дробны и суетливы, а слова - все короткие, как отрубленные, полились из его уст немыслимо быстрой скороговоркой.
Через минуту всё было окончено.
К широкому, обдуваемому бешеными осенними ветрами Днепру, спускался Иванька, надевший чистую рубаху и плохонький кожушок, в котором не ходил с тех пор, как стал считаться женихом.
В душе Иваньки всколыхнулось недоброе при виде человека на пустынном берегу.
Он не хотел, чтобы помешали ему осуществить задуманное. Как нелепо услышать от знакомца пожелание здравствовать тому, кому опостылела жизнь! Словно вечерние сумерки сгустились в больной душе, правду говорят: уныние - страшный грех. Иваньку толкала вперёд решимость отчаяния. О том, чтобы покончить с жизнью, он не думал прямо - слишком страшно стать самоубийцей, зная, что все отрекутся от тебя после смерти. Даже не похоронят на кладбище, а тайком кое-как предадут тело земле ближе к тому месту, где лишил себя жизни "нечистый" покойник.
Нет-нет!
Но в голове кружились путаные мысли. Неведомая сила тянула его сесть в лодку, выплыть на середину Днепра, а там - Иванька не знает, что будет там... Просто надо сесть в лодку, уплыть подальше.... Обязательно уплыть далеко-далеко, так, чтобы не вернуться, чтобы спохватились все, вспомнили его, стали искать и не нашли...
Анну голубит другой!
...Он уже знает, где найти подходящий камень - пусть лежит на дне челна. Так, на всякий случай...
Анна не будет рядом!
...Вон там отцовская лодочка...
Анна не любит!
А он любит Анну! Он просыпался с надеждой увидеть её, услышать её голос!
Когда Анна разносила щи за столом, он ждал, что вот она подойдёт близко-близко, неся огромную миску горячих щей ему с братьями. Нет, всё равно - ему, только ему она подносила эти щи, и как нежны её маленькие-маленькие белые ручки с тонкими пальчиками, с розовыми ноготками.
Как часто он представлял себя подле неё! Как хотел лететь, выполняя её желание, служить ей! Но она ни разу, ни разу ни о чём не попросила!
...Кто там, на берегу, в одной сорочке, с подвёрнутыми ноговицами и босой склонился над мокрым неподвижным человеком? И, подойдя на расстояние окрика, Иванька узнал бортника, вставшего между ним и Анной. А в следующее мгновение узнал того, кто лежал, синий лицом, на холодной земле. Иванька подался вперёд, пошёл, как в бреду, мимо воли переставляя слабеющие ноги, захолодев от ужаса, не в силах отвести глаза от лица утопленника.
Иван, крепкий парень восемнадцати лет от роду, Иван, по которому сохли городские девки, - этот красивый парень, не успевший привыкнуть к молодой поросли на своём подбородке и верхней губе, лежал неподвижный, с твёрдым каменным лицом, с заострившимся носом, раскинув ступни в стороны носками к небу...
Что будет с матерью?!
А отец? Ведь он только начал доверять ему свои дела: отправлял заказчиков, да каких заказчиков! Как закручинятся братья, стоя над гробом, снявши шапки и опустив на грудь головы.... А сестрицы изойдут слезой, пока будет ложиться высоким горбом тяжкая земля на Иванькину могилу. Меньшие дети забьются в угол и затихнут - беда в доме!
И только Анна не будет ни плакать, ни голосить. Ледяная, снежная Анна!..
Потом на святки парни с девчатами побегут щедровать, и резвиться, и раскатывать ледяную горку. А по субботам будут собираться в медовой корчме на Успенской улице, и будет веселье - без Иваньки!
А ледяная Анна будет тянуть свою золотую нить!
Без Иваньки побежит-потечёт жизнь. Кто-то поскачет на его кауром коньке. Его инструменты, за которыми ездил с братом в Великий Киев, возьмут чужие руки. И придёт отчаянная молодая весна, а следом - лето красное, ночки звёздные, троицкие хороводы с девушками и игры на полянах, а за летом осень - свежая, ядрёная, сытая.... И новая зима с мужскими братчинами и лихими облавами на волков в окрестных лесах... И Марусечка другому скажет: "Добрый день!", выставив вперёд пухлые свои губки.
Господи! Что ж он от всего отказался? Кто этот парень, как две капли воды похожий на Ивана, сына Кондрата?! Как же так?
- О-о-о! - упав на колени перед покойным, раскачивался Иванька, - ноги не держали его. Он трясся, как в ознобе, так сильно, что зубы стучали. Бод, втайне довольный своей выдумкой: картина будущего не нарушена - ЯВЛЕННОЕ ИСПОЛНИЛОСЬ, - и что же: теперь парнишка точно раздумал расстаться с жизнью! - так вот, Бод обул сапоги, плотно запахнул, перепоясал зипун, сказал:
- Надо сообщить старосте, что человек утопился. Беги, Иван, наверх, созывай людей. А я пойду берегом, поднимусь у пристани.
Иванька очнулся от тяжёлого наваждения. Спокойный голос бортника, - похоже, тот не удивился странному сходству покойника и живого, - привёл его в чувство. Иван подхватился с колен и, размазывая рукавом неудержимые слёзы, зашагал вверх по склону. Пережитое потрясение сменилось нахлынувшим внезапно небывалым душевным облегчением: Иван шёл, кривя в улыбке дрожащие расползавшиеся губы и чувствуя колючий ветер на мокрых щеках.
Таким увидела Иваньку Марусечка, вылетевшая навстречу с коромыслом, к которому подвешены были две корзинки с бельём.
Марусечка выскользнула из-под коромысла, оставив свою ношу валяться поперёк дорожки, - и, раскинув руки, распахнув глаза, рванулась к Иваньке, спрашивая, что с ним, шепча его имечко...
Парень словно впервые разглядел её.
"Нельзя Марусечке видеть меня утопшим. Нельзя ни в коем случае! Иди ко мне, Марусечка! Побудь со мной, милая! Марусечка, соседушка, где же я был, я же чуть не оставил тебя, чуть не расстался со всем белым светом?!" - думал Иванька, и словил девушку в объятья, и, отворачивая её от реки, уже не разжимал руки:
- Не иди на реку, Марусечка, - прошептал Иванька, шумно дыша теплом ей в лицо и чувствуя, что его испуг постепенно отступает.
- Я бельё несла. Полоскать ... - так же шёпотом, согрев его щеку возле уха, ответила Марусечка.
- Не надо сейчас идти на реку... - Иванька на ходу придумывал, что бы сказать такое? Сердце билось в груди часто-часто, лицо ракраснелось, голос сел, - Потом, не сейчас....
- Отчего глаза у тебя мокрые, Иванечка? - шепнула Марусечка.
- Я боялся... Я подумал... Мне показалось, я не увижу тебя...
- Как это?
- Не встречу тебя. А я хотел! - Иван чувствовал ногами дрожащие коленки девчонки. И он впервые в своей жизни неловко поцеловал девушку в алые свежие губки.
Марусины губы как будто созданы для поцелуев. Её короткий носик не помешал парню приложиться к ним ещё и ещё раз. Им обоим стало тепло на холодном ветру.
Здорово!
Иван подумал, что после того, как крепко обнимал Марусечку, не сможет уже оторваться от неё, отпустить её от себя и зажить по-прежнему: всего лишь видеть её по утрам, да иногда, вечером, - за соседским забором. Даже на посиделки её не пускали ещё родители.
- Марусечка, пойдёшь за меня? - выдохнул он, закрыв глаза, зарывшись носом в пробор на склонённой голове девушки.
У Марусечки в объятиях милого, ненаглядного от счастья кружилась голова. После первых поцелуев Марусечка ослабела и лежала на руках Ивана.
Она слабо отозвалась:
- Пойду... - и была уверена, что теперь, когда она девушка целованная - да ещё как целованная! - назад ей дороги нет, только под венец, а иначе и быть не может.
