Он не признался, что тоже страдает от одной мысли о том, что мог разминуться с ней.

"Сирена моя!"

- Я помогу, - пообещал он. - Ты забудешь прежние тревоги. Вернусь к себе домой, возьму кое-что. В доме осталась чудесная вода из лесной криницы. Я захватил фляжку, когда мчался ночью к тебе, но не знаю, где она.

- У Кондрата. Дядюшке отдали её в замке. Но вряд ли в ней сохранилась хоть капля воды: вся помята, расплющена. Мужчины говорили, что благодаря этой фляжке ты остался жив; били ногами, целились в грудь. Я хочу забыть и это. Сделаешь?

- Поцелуй! - шептал он. - Ах, Анна! Жарко мне!

- Я пойду вниз, спи, - она выскользнула. Неожиданно добавила:

- Ты тоже поддался ревности - когда думал обо мне. Признайся, чародей!

- Анна, не уходи! Смотри: я уже спокоен и смирен. Присядь. Давай договорим! Ты всегда так легко угадывала помыслы?

- Только у тебя. Остальных я просто чувствую - добрый человек или злой. Это, наверное, все женщины могут.

"Не всё так просто, милая", - подумал Бод, и ещё помыслил: вдруг она может участвовать в его чародействе? Так часто ему во время хворей, время от времени валивших людей в городе, не хватало помощников готовить целебные снадобья.

- Ты думаешь, могу ли я помогать тебе? - отозвалась на помысленное удивительная Анна, - Не знаю... Просто я твоё эхо. И я люблю тебя. - И она всё-таки ушла, оставив Бода думать о её тайне так, как тому было угодно.

***

Три брата взбирались вверх по склону из отцовской мастерской в посад.

- Оп-оп, - болтал Василько, широко шагая и хлопая себя по бокам:

- Знаю, какую парочку столкну с этой горки зимой*. Думаю, бортник скоро сладит дело. Покачаю их: в снегу будут по самые уши!

- Если заживут его кости, - добродушно ухмыльнулся Егор.

- Егорий, если бы вокруг тебя целыми днями ходила красотка и гладила глазами твою размазанную, как квашня, харю, ты бы не только залечил кости, но и отрастил новые - как немецкий панцирь! Мужу такой пригожей бабёнки, как Анна, панцирь в самый раз, очень даже может понадобиться. Мещане думают, что дядька Козьма неспроста накинулся на бортника.

Иванька рванулся от них. Не оборачиваясь, крикнул, что забыл в мастерской...

- Чего забыл? Ему есть варёные бобы инструмент, что ли, понадобится? - как всегда, чесал языком Василько. Только серые глаза стали строже, когда глянул вслед брату.

- Ты-то, Егор, жениться думаешь? Или дождёшься, что, как Козьме, напиться надо будет, прежде чем к девке подойти?

- Василь, с тобой не соскучишься, - охотно веселился Егор. - Я хочу в мастера. А после ещё хочу в путешествие*. Поеду в Могилёв - вот где есть чему поучиться. Подождут меня девки.

- Да, да, девки речицкие - того, о решении твоём узнали: как медведицы, по дуплам, под коряги, и - спать. Ждут, пока Егорий наш красно солнышко надумает их пригреть-приласкать.

Егор, смеясь, накинулся на брата:

- Я тебе мешаю? Может, храплю по ночам, или после мамкиной квашеной капусты что непристойное делаю?! Так мы все капусту любим - хрустим одинаково, значит, и всё остальное из нас выходит одинаково! Нечего поутру носом ветрить! - и они хохотали, и толкали друг друга так, что долго не могли одолеть крутой и склизкий подъём по горе.

- Нет, ты мне не мешаешь. Хуже, - проговорил уже серьёзнее Василь,- ты черёд задерживаешь.

- Черёд?

- Ты жениться вроде как должен первым, по старшинству. Потом Иванька. А потом - я.

- А через меня?

- Батька будет против. Скажет: "Василь, ты ещё молодой! Вон - братья твои не о женитьбе, о работе думают, а ты?" - И пойдёт, и понесётся.

Егор остановился.

- А у тебя кто есть?

- Нравится. Молодая ещё. Ну, так и вы не женитесь, значит, и мне не время. Но каким арканом я её удержу здесь, не знаю?

- Не речицкая? Мещанка хоть?

- Мещанка, и не речицкая. Весёлая, как я.

- Вот весело у вас дети получаться будут!

- Да, это мы шутя.

- Подожди, не лезь в веснички, - остановил брата Егор. - Я отгадать хочу: кто?

И, испугавшись своей догадки, прошептал:

- Кукольника сестра, Тереза?!

- Ну!

- Дурак, Василь! Ой, какой же ты дурак! - поразился Егор. - Она не нашей веры! Но это бы ещё ничего*. Она по дорогам живёт - ты хоть понимаешь, что это значит?! Молод ты, брат! Девка к дому не приучена, кувыркается, ногами взбрыкивает запросто - это девка-то! Кто знает, кто её родители? А бедна-то! Бедна как церковная мышь, всё её приданое - красота.

"И ум, и приветливость", - подумал Василь, устремив глаза куда-то повыше речицких яблонь. Он размышлял, что из всех знакомых девчонок только Тереза находила, что ответить на его шутку. И как отвечала! Не манерничала, смотрела смело, хохотала вместе с ним весело и звонко, открывая свежий рот, показывая красивые ровные зубы.

Василь прошептал:

- Тихо. Я сам знаю. Никогда не возьму я её. И в ту сторону смотреть не буду. Обещаю. Только...

Егор никогда не видел насмешливого Василя таким подавленным.

- У тебя, видно, сердца нет, или оно на замке, Егорий - на крепком замке. А моё открыто, и у Ивана тоже открыто, и болит, и плачет...

- И у Иваньки? Кто?

- Может, догадываюсь; может, неправ я, - рано об этом говорить. Но чувствую, и ему сейчас несладко...

Примечания:

*Лель, Лад, Полель - ловкая троица, по верованиям древних славян, молодые божества, опекающие влюблённых, ведущие их к венцу.

*Бабинец - ближайшая к входу часть храма, в которой стояли во время службы молодые женщины

*Дробины - лестница с перекладинами вместо ступеней

*Столкнуть с горки - зимняя потеха. К горе, на которой зимой каталась молодёжь, подходили пары молодожёнов. Им уже не положено было дурачиться, но очень хотелось. Неженатые парни и девушки сталкивали молодую пару с горки и обсыпали снегом.

*Путешествие - разрешение на поездку молодому мастеру. Мастерство могилёвских резчиков было известно далеко за пределами Великого княжества.

* "...не нашей веры, но это ещё ничего!" - XVI век - самое веротерпимое время, когда межрелигиозные браки были нередки. Единственный период, когда даже в высшем государственном органе, Верховной Раде не было группировок по религиозному принципу.

Волшба

Анна совсем поправилась после дурмана, которым её опоила Мокошиха.

Теперь она не припадала спать по четыре раза за день. Она стояла у высоких пяльцев, развёрнутых в сторону оконца в верхней светлице и старательно вышивала. В светлице стало тепло: Кондрат с сыновьями установили жаровню, над ней вывели небольшой латунный дымоход конусом, как для лучника. В жаровне горели горячие угли. Сейчас здесь толклись младшие, любившие тереться возле Анниной юбки. Бод рассказывал им сказку, и дети, открыв рты, слушали его с величайшим вниманием.

Шёл третий день, раны быстро заживали, перестали ныть ушибы. Бод назавтра собирался уйти к себе. Так долго он ещё никогда не бездействовал, разве что, давно - после кораблекрушения, чуть не лишившего его силы и воли к жизни...

Некогда лежать на широкой лаве: уже справлялись о его здоровье другие бортники. Везти мёд и воск, и пчелиный камень хотят с ним. Наслышаны об удаче, сопутствующей ему в торговых делах.... И в табор надо успеть до отъезда - вернуть цыганке кинжал. (Врёт про то, что лезвие наговорённое: не чувствовал это Бод, а должен бы...) Спросить любопытно ещё о паре колец: может, не всё сказала хитрая Галла?

Тёмная старуха, лживая. Но другой такой нет, у которой об этом можно узнать. Но прежде всего, поговорить бы с Анной. А если бы не только поговорить...

...Если бы не прежние годы, подобные на монашеское смирение, он бы, наверное, натворил глупостей, находясь рядом с этой женщиной - такой желанной!