Девочки обняли Анну, смотрели снизу вверх, и поняли, что печальная тихая мама теперь весела и счастлива, и даже смеётся, как смеются они с подружками, заигравшись и расшалившись.

Тогда дети перевели взор на Бода, скромно сидевшего на постели.

- Ты так сильно любишь маму? - прямо спросила Катерина.

- Конечно, они тут смеются вместе! - вставила своё Лизавета.

"Подрастают ещё две маленькие сирены" - подумал Бод, лукаво переглянувшись с улыбающейся Анной.

- Девоньки, вас пан войт послал следить за нами? Какие вы строгие!

- Подумаешь! За Вами мы не будем подглядывать, Вы - добрый чаровник, поэтому Вас любят пчёлки и мамка! Женитесь на ней, мы не против.

- А если бы были против?

- Тогда бы Вам было плохо, как было плохо страшному дядьке, который хотел украсть маму в Берёзкове. И дядьке Козьме - за то, что приставал к маме и огорчил её!

"Ого?!" - Бод мысленно даже присвистнул.

- Откуда вам знать, кто я? - спросил Бод, с трудом спрятав удивление, вызванное внезапной пронзительной догадкой.

- Нам хорошо, когда Вы рядом. Мама рада, когда Вы с ней, и тётечка Марья правду говорит: она светится вся. И мы это видим: вот тут и тут вокруг неё немного золотистого, и как будто васильки цветут вокруг неё, - сказала Катерина.

- Вы научили ходить глиняных коровок. Мы сначала хвастались этим, а теперь поумнели, и больше никому не рассказываем. - Это выдала Лизавета.

- А сами вы, красавицы, не чаровницы? Что-то мне подсказывает - вы непростые девоньки!

- Нет, мы ничего не умеем - призналась Катеринка, серьёзно поразмыслив.

Двойняшки посмотрели друг на дружку, оторвались от притихшей Анны и, взобравшись на высокую лаву, осторожно умостились с двух сторон от Бода, заглядывая теперь ему в лицо.

- Когда ты женишься на маме?

- Я готов,- серьёзно ответил Бод под недетским пристальным взглядом двух пар голубых глаз.

- Где я и Катеринка будем жить?

- Я построю дом рядом с моим, туда и переедем. Если вы согласны. - Бод волновался.

- Ты покажешь нам пчёлок? Ты расскажешь нам сказки? Только новые! Дед знает три сказки, и то, наверное, не до конца: он постоянно засыпает раньше, чем кончается сказка, и мамка нам потом досказывает их.

- Ты научишь нас чародейству? - тихо, одними губами, прошептала Катерина.

В светлице наступила странная тишина: на мгновение, показалось, люди даже перестали дышать.

Боду казалось, он ничем не выдал своего волнения, только глаза его стали влажные, а взгляд - тёплый. Он молчал недолго.

Настал момент, когда он снова должен тщательно подбирать слова.

- Да будет так. Я сделаю это. Я стану растить вас, и заботиться о вас с мамой, и

быть вам во всём опорой. Я всё сказал. - И, серьёзный, откинулся к стене. Грудь его высоко вздымалась, он поправил ворот рубахи. Подумал, что не ожидал, что это случится так скоро.... Он вообще не ждал такого от маленьких девочек ...

Что ж, пора сделать их договор двухсторонним.

- Теперь и вы отвечайте честно: будете ли почитать меня, как родного отца: так, как уважают и слушаются Кондрата его дети?

Удивительные дочки Анны, на этот раз не переглядываясь, кивнули и ответили вместе:

- Да, обещаем!

- Тогда надо скрепить наш договор, обнимемся же все. - И Бод с Анной заключили в объятия Елизавету и Екатерину, серьёзно и пытливо глядя в глаза друг другу поверх детских голов.

Девочки слезли с лавы. В них сейчас произошла невидимая перемена: к выходу из светлицы они шли, точно как Анна, выпрямив спину, подняв подбородки, легко и плавно переставляя маленькие ножки в войлочных домашних башмачках.

"Три красавицы под моей опекой, - размышлял Бод, провожая глазами двойняшек, - долго соображаешь, чародей. Вот он, секрет! Вот ради чего неведомая сила вела меня сюда. Не столько сама Анна, сколько эти двое особенные, и скоро удивят всех. А на меня ляжет ответственность за то, что принесут они в мир, когда полностью раскроются их способности".

Сейчас Бод приобрёл двух учениц. Отсюда и слёзы, невольно набежавшие ему на глаза. Для чародея приход ученика - событие. Такое же признание его заслуг, как для подмастерья - успешно сданный экзамен на мастера, и даже больше, несравнимо больше! И чародею дано чувствовать этот момент, и ошибки быть не может.

Бод вспомнил, как давным-давно ему обрадовался старый лесник в Карпатских горах, угадав в приблудном затравленном парнишке своего ученика. Тот человек всю жизнь, до старости, прождал, прежде чем судьба подарила ему светлый ум, подходящий для сохранения древних удивительных и тайных знаний.

Теперь он может быть уверен: служение его принято, а выбор жизненной стези одобрен, и эта женщина и эти дети дарованы ему самим небом.

Чуткая Анна, притихнув, оставалась рядом. Он привлёк её к себе, благодарный за то, что пути их пересеклись; за удивительную встречу, почти невозможную

в людском муравейнике. Покусал разбитыми распухшими губами её за ушко, просил:

- Анна, голубка, ну же, ласочка...

- Посмотри на меня. Может, увидишь? Сама я не могу понять...

Бод взял двумя руками её лицо, всмотрелся:

- Страх. Ты так и не можешь его преодолеть?

Анна покачала головой.

- Его боишься?

Она спряталась на плече, чувствуя себя так, будто это человек укрыл её мягким крылом. И постаралась прижаться к нему плотнее, чтобы это большое крыло окутало её всю.

- Любила ли ты его?

- Тогда думала - да... Я не видела его смерти, не хоронила. И долго не верила. Казалось, он явится за мной, и тогда призовёт к ответу.

- Ты - святая! За что тебе отвечать?

- Он ревновал меня. Виду не подавал, но я чувствовала - он страшно меня ревнует: ни за что и ни к кому, просто так. Он - достойный, во всём сильный, а меня боялся потерять. (Бод ведал, иногда люди, предчувствуя скорую кончину, жадны до всего, что любят и чем дорожат...)

- Я не знала, что мне делать, и в чём я виновата? Попросила образцы вышивки: заполнить трудами свои дни. Он обрадовался, возил меня в монастырь посмотреть на работу монашек, купил образцы узоров, нити - всё хорошее, самое дорогое. Очень гордился моим рукоделием, хвалил, лишь бы только видеть, что я занята, что я рядом душой и телом. Справлялся, сколько я успела сработать за день. К тому времени он, мастер, за неустрашимость выбран был начальником над отрядом своего цеха, а вскоре и главным над всеми местскими военными расчётами.

Когда налетели на Берёзково, мы были не в посаде, - посадские уцелели, хоть мужчин под стенами много полегло. Я с дочками жила в новом доме в предместье. Любила волю, в городе мне было тесно... Он до последнего боялся послать за мной друга; думаю, боялся, что человек увидит то, что сделали со мной...

В конце концов, тот сам догадался, прибежал закоулками, и убил того, кто отрезал мою косу. А мог бы и не успеть! Ворогов к тому времени уже потеснили далеко. Мужа застрелили.... Когда страшный человек тащил меня за косу, я поняла, что всё равно мне не жить: не убьёт чужой - убьёт, вернувшись, муж - за то, что меня коснулся другой, просто не перенесёт такого позора! Он ведь так гордился мной! Я для него была вроде соболиной шубы, подбитой горностаями: смотрите, люди!

Анна замолчала, подавленная, растревоженная горестными воспоминаниями, почти два года отнимавшими у неё всякую охоту жить.

Бод тихо укачивал её в своих объятиях.

Она подняла глаза:

- Моё сердце сразу притянулось к тебе. Только рядом с тобой я спокойна. Я думаю, ты меня немножко околдовал?

Бод загадочно улыбнулся: он снова думал о том, как часто люди считают колдовством то, что вовсе никакое и не колдовство... Глядя сверху вниз на свою драгоценную женщину, прошептал:

- А как же? Я почувствовал, что ты и только ты мне нужна!