- Да, – подтвердил мою мысль Акаш, – и я хотел попросить тебя…
- Шанти поживёт у нас, – махнул я рукой. Собственно, наши дети уже давно жили на три дома – редко в Шантиване, но зато часто друг у друга. – Даже не переживай, она и не заметит вашего отсутствия, сосредоточившись на любимой тёте Кхуши. Но имей в виду, ты мне будешь должен, – сдвинул я брови, притворно хмурясь, – потому что в эту неделю я жену не увижу. – Шанти была по характеру копией Кхуши и безмерно обожала её, следуя за ней хвостиком, куда бы она ни направлялась. Так что остаться наедине с женой в это время можно будет только мечтать.
- Не вопрос, брат, – широко улыбнулся Акаш, – у вас скоро годовщина с Кхуши, так ведь? Вот и… – он подмигнул, не договорив, и я расхохотался, ударяя ладонью по раскрытой навстречу моей ладони брата. Став отцами, мы научились выкраивать любую возможность побыть наедине с жёнами, и немало помогало нам в этом то, что наши дети обожали друг друга, и им было неважно, в чьём доме играть и спать – у нас с Кхуши, или у Паяль с Акашем. Брат, напоследок заговорщицки улыбнувшись, вернулся к Паяль, которая раскладывала закуски на огромном блюде, присматривая одним глазом за весело копошившейся на соседнем пледе среди гор игрушек ребятнёй.
Я обвёл взглядом наше большое семейство. Очень удачно сложилось, что Акаш купил соседнее поместье, и они жили рядом с нами. И всё же я был безмерно счастлив, что мы живём отдельной семьёй – я, Кхуши, Шаан и Эша. Мой замкнутый мир был абсолютно и бесповоротно счастливым, и я, как скряга, трясся над своим сокровищем, оберегая его от чужой зависти, равнодушия и злобы. Моё решение покинуть Шантиван и жить в отдельном доме не вызвало, вопреки ожиданиям, ажиотажа. Анджали, узнав, что мы с Кхуши собираемся пожениться согласно ритуалам, легко согласись отпустить меня с ней в новый дом. Остальные, немного повозмущавшись для приличия, приняли сложившееся положение вещей. Поэтому, пройдя все ритуалы, мы с Кхуши начали семейную жизнь с чистой страницы в нашем и только нашем доме. И сколько же счастья мне это дарило…
- Арнав! – позвала меня выглядевшая абсолютно счастливой Анджали, о чём-то весело переговаривающаяся с моей женой. – Иди к нам!
Не успел я исполнить её желание и встать рядом с Кхуши, как жена ткнула меня локтем в бок, кивнув на приближающуюся парочку – Нанке и Лилу. Переглянувшись втроём и синхронно вздохнув, мы приготовились защищать молодожёнов – привставшая при виде них Манорама уже сузила глаза, а бабушка воинственно поправила на носу очки, которые начала носить совсем недавно. Я улыбнулся – родственники уже знали о заключенном браке, но упустить своё и не отчитать Нанке и Лилу они просто не могли. Оставалось только тихо радоваться, что энергия двух женщин сегодня будет направлена не на нас с Кхуши. Праздник продолжался…
Шьям.
Они почти не изменились. Изрядно увеличившаяся семья Райзада праздновала день рождения моей дочери, моей Тришны. Пять лет и два месяца. Пять долгих безмолвных лет. Я опёрся на ограду, обрамляющую небольшой пруд, отделяющий с двух сторон закрытую на сегодня для всех посетителей часть парка и улыбнулся – Арнав Сингх Райзада был в своём репертуаре, проявляя свой снобизм в незаметных им самим мелочах. Охрана, стоящая по периметру огороженной зоны, бдительно посмотрели на незнакомца, но, убедившись в том, что я не собираюсь пересекать незримую черту, не стали подходить и выяснять мою личность. Я грустно усмехнулся. Старая неприязнь давала о себе знать. Наверняка, он поступил так из соображений безопасности. Мне ли не знать, насколько коварны могут быть окружающие…
Издалека было сложно разглядеть лицо дочери, которая в этот момент в компании ещё троих ребятишек ползала по огромному пледу, расставляя кубики для какой-то игры. Степенная женщина присматривала за малышней, устроившись на краю пледа в окружении бутылочек и корзинок с едой, а также целого склада игрушек.
Я смотрел, запоминая свою малышку. Именно ради этого я и пришёл сегодня в парк – увидеть то, чего лишил себя. Вот какой-то мужчина – явно новый муж моей бывшей жены – предложил сидящей на другом пледе Анджали руку, и та, легко поднявшись, пошла с ним по тропинке, прихотливо вившейся среди ярких цветников, обрамляющих поляну с противоположной от пруда стороны. Я удивлённо поднял брови, поняв, что меня смутило в моторике бывшей жены – Анджали практически не хромала. Видимо, Иша Джутхани всё-таки смог вылечить её ногу. Несмотря на это, он бережно придерживал её за руку, и вся его фигура излучала любовь и заботу – всё то, что я не смог ей дать. Да и не хотел. Что же, она это заслужила. Мой взгляд, как я ни пытался запрещать себе, всё-таки переместился на Кхуши. Солнечную девочку. Подавил тяжёлый вздох – я любил её. И тогда, и сейчас. Ветер донёс счастливый смех ставшей потрясающе красивой женщиной любимой – она запрокинула голову на плечо Арнава и искренне радовалась, выплёскивая своё счастье миру. Я не видел их лиц, но видел счастливую Кхуши в крепких объятиях Арнава. Сердце снова кольнуло застарелой болью. Она любила его. И никогда не полюбит никого другого. Почему я не понимал этого пять лет назад? Почему верил в иллюзии? Я пнул небольшой камень, который перекатывал под стопой, глядя на чужое счастье.
Чего я хотел, глядя на эту идиллию? На чужую шумную и радостную семью? Извиниться. Сейчас и здесь стоял совсем иной Шьям. Изменившийся. Осознавший. Раскаявшийся. Но моё появление нарушило бы выстраданную ими гармонию, поэтому я просто смотрел, запоминая своё прошлое, тоскуя по не сложившемуся будущему.
Пять лет – долгий срок...
Первый год был годом злобы и ненависти. Я ненавидел всех и всё. Показное смирение давалось тяжело. Днями я работал в ашраме, старательно сторонясь людей. Они тоже не спешили общаться со мной, все как один. Не знаю, что сказал им пандит, но отношение ко мне было даже не настороженное – на меня смотрели как на пустое место. Мы с моими охранниками занимали две стоящие в отдалении от основных домов лачуги – судя по всему, и выстроенные поспешно именно для нас. Охранники жили по две недели, сменяя друг друга. Дюжие молчаливые парни, которые, тем не менее, были уважаемы в деревне. То один, то другой из жителей обращался к ним с различными просьбами, касающимися «большой земли», и, как я понимал, те им не отказывали, исправно доставляя большие баулы, которые с радостным гомоном разбирали заказчики в день их приезда. Меня не морили голодом – продукты доставляли даже сверх необходимого количества – всё простое, но сытное. И всё это должен был готовить я сам. Одежда тоже была простой, но добротной. Никаких благ цивилизации в моей лачуге не было – ни телевизора, ни газет, ни книг, ни даже радио. В первый же день я устроил погром, разметав ту минимальную мебель, которая была у меня, и разодрав все вещи. Зашедший утром за мной охранник, хмыкнув, ничего не сказал по этому поводу, просто предложил жестом следовать за ним. И отвёл меня в храм, на удивление большой и добротно построенный. Именно его я должен был убирать. Я сдался не сразу, даже не пытаясь начать уборку в первый день. Умостившись на скамейке, расположенной неподалёку от храма, я рассматривал входящих и выходящих из храма людей – единственное развлечение, которое быстро приелось. Но вечером, придя домой, я обнаружил, что все продукты пропали, а все остальные вещи так и остались разбросанными. Стиснув зубы, я сходил за водой к общественному колодцу, и улёгся спать голодным прямо так, в бардаке. Мне не спалось всю ночь, и уже под утро я решил изобразить показное смирение, каковое решение и претворял в жизнь весь следующий день. Вечером я обнаружил дома продукты…
Второй год я тщательно планировал побег, изучив в течение первого все подступы к деревне на час пути, пытаясь отследить направление, куда улетал доставлявший охрану и продукты вертолёт. Несколько раз я уходил, но спустя несколько часов возвращался – страх, который поселился во мне после единственного разговора с Аманом, вкупе с неприветливым лесом, гнали меня домой. Да, тогда я уже считал свою лачугу домом… Один лишь раз, последний, мне удалось перебороть страх смерти и углубиться в чащу в правильном, как мне казалось, направлении, на сутки пути. Но, казалось, что-то свыше просто посмеялось надо мной – нога угодила в незамеченную расщелину, а я слишком поздно осознал, что в ловушке. Только спустя несколько часов я смог вытащить онемевшую конечность. Наступать на неё было невозможно, но, соорудив из толстой палки подобие костыля, я упрямо попрыгал вперёд – жить той, оставленной жизнью, казалось невыносимым. Я поморщился, вспомнив свою глупую упёртость. Ещё через сутки я взвыл, когда, с огромным трудом доковыляв до просвета в деревьях, я увидел ту же самую деревню…
