…Время потеряло свой смысл, монотонно протекая сквозь меня, захлебывающуюся тоской по любимому мужчине, болью предательства, безнадежностью любви…

…Ниточкой, потом сплетением нитей, веревочкой и, наконец, плотным канатом, выдернувшим меня на поверхность подступившего отчаяния, стал впивавшийся в руки и грудь острыми гранями каталог Тери. Я выплывала из пучины боли, крепко прижимая его к груди, чувствуя хоть что-то материальное в накрывшем с головой пустынном сумраке.

Первые мысли несмело постучали в сознание, намекая, настаивая, заставляя очнуться. Пришла в себя рывком, резко втянула открытым ртом воздух, наконец-то почувствовав реальность через моментально отекшие глаза, заложенный нос. Поднялась, цепляясь за кровать, около которой распласталась, так внезапно накрытая волной отчаяния. Отцепила побелевшие пальцы от каталога, отстраненно их рассматривая – красные отметины от твердых уголков. Устало положила его на кровать и в который раз за день пошла в ванную.

Н-да. Мой вид не прибавлял оптимизма. Умеют же люди красиво плакать… когда невесомые слезинки хрусталиками повисают на дрожащих ресничках, словно капельки росы на нежных травинках. Я же выглядела ужасно. Отекшее, покрытое пятнами лицо, не считая красных, с полопавшимися капиллярами, глаз, и опухшего носа. Устало умылась одной рукой, второй, не доверяя дрожащим ногам, придерживаясь за раковину. Постояла, согнувшись, дожидаясь, пока стечет с лица прохладная вода. Снова взглянула в зеркало, мучаясь вопросом – это пройдет? Когда же это пройдет? Я больше не хочу, ничего не хочу… голова гудела, наполненная роем обрывочных мыслей.

- Надо жить, Кхуши. – Я начала говорить вслух, чувствуя, что схожу с ума, пытаясь связать эти обрывки. – Надо пойти попросить у Марии кофе, выйти на террасу и поработать с каталогом. – Прислушалась к себе. Никаких эмоций сказанное не вызвало, но я упрямо продолжила. – Ты должна, Кхуши. Ты приехала работать. И уже получила за это деньги. – Слова о деньгах, полученных и частично потраченных, возымели свое действие. Я очень боялась зависимости – любой, в том числе материальной. Плотно промокнув полотенцем лицо, я вышла в комнату, готовая появиться перед чужими глазами.

Спустя десять минут я расположилась на террасе, вооружившись каталогом с вложенной стопкой фотографий, снабженная высоким стаканом холодного кофейного напитка, на который уговорила меня Мария, с ноутбуком, исполнявшим роль словаря, и занялась переводом ранее созданных описаний. К моему удивлению, Тери пробежалась по ним правками, кое-где заменив несколько слов, а в основном оставив веселые смайлики на полях моих заметок и восклицательные знаки с изображением поднятого большого пальца руки. Я невольно улыбнулась, живо представив жестикуляцию Тери при оставлении таких забавных комментариев.

Работа шла трудно, была явно кропотливой, но я специально выбрала сложную ее часть, и не прогадала. Покусывая ручку, я выискивала подходящие слову на хинди синонимы на английском. Шерстила интернет на предмет мягких, изящно звучащих, словосочетаний. Морщила лоб над аналогами в стихах, оценивая достаточную звонкость и точность слов, их невесомость, воздушность, или же наоборот вес, приземленность, передающих определенную эмоцию. Размышляла над их наполненностью, достаточностью. Удовлетворенно радовалась складывающимся бусинкам чужих слов, медленно, с натугой, но сплетающихся кружевами видимых мне образов. Вежливо отмахнулась от Марии, принесшей через несколько часов моей работы целый поднос сладостей и прохладительных напитков. Погрузилась в работу целиком, с головой, не замечая красивейшего заката, окутавшего целой палитрой оттенков желто-красного игрушечную Флоренцию. Не видела подсвеченных заходящим солнцем прозрачных облаков, красивых, словно цветные перышки. И только закончив перевод трех образов – да, всего трех! – я поняла, что выжата досуха непривычной работой и перевела усталый взгляд на уже догоравший закат. Мери, как раз в очередной раз выглянувшая в расположенную прямо передо мной дверь, радостно показала кому-то в глубине дома большой палец, и, снова забавно цокая языком, принялась что-то выговаривать мне, от волнения даже забыв, что я не знаю итальянский. Экспрессивная речь звучала так красиво, что я против воли заслушалась, пока она собирала на поднос разгруженные ранее на столик забытые сладости и соки. Наконец, почувствовав вопросительную интонацию в ее голосе, я машинально ответила – Si!

Мария взглянула на меня лукавыми глазами и расхохоталась, что-то прокричав в сторону дверей. Оттуда сразу же появился мальчишка лет четырнадцати, нагруженный подносом с исходящими ароматами блюдами. Мария, делая вид, что не замечает моего оторопелого вида, расставила передо мной тарелки и пожелала аппетита, уже на английском. Деловито подхватив предыдущий поднос, она удалилась, всем своим видом выражая удовольствие от удавшейся шалости. Я улыбнулась, поняв, что меня разыграли этим потоком слов на итальянском языке с единственной целью – накормить. Впрочем, еда так одуряюще пахла, что я почувствовала дикий голод, и набросилась на принесенные вкусности, наслаждаясь каждым кусочком и чудесным видом вечерних холмов на горизонте.

Накатившая сонливость вкупе с апатией заставили меня кое-как подняться и добраться до спальни. Стянув одежду, я в одном белье забралась в кровать, крепко обняла подушку, и рухнула в тяжелый, мечущийся сон.

Арнав.

- Аман? Аман! – я начинал злиться на молчание своего заместителя. – Ты хорошо меня расслышал?!

- Да, сэр. – Его голос звучал неуверенно, но я не придал этому значения, повторив еще раз для надежности. – Ты должен выяснить, кто из знакомых, друзей, подруг или родственников моей жены живет в Италии. Срочно! День-два – это максимум. Понятно?

Уже более уверенное – Да, сэр.

- Хорошо. Еще не забудь контролировать ход известного тебе дела. – иносказательно закончил я. Такие вещи, как рейдерство, не должны обсуждаться по незащищенному от прослушек телефонному каналу. В свое время именно благодаря телефонной прослушке мы выявили сотрудника Зары в нашей организации. К тому же, всю необходимую информацию он уже получил и начал работу, прислав краткий отчет о первых шагах, а также анализ ситуации от того самого специалиста. – Отбой. Стоп, Аман. – вспомнил я еще об одном своем застывшем на месте проекте. – Что по Тери Свон? – неловкая заминка Амана не осталась без моего внимания. – Что происходит, Аман? Какого черта ты сегодня невлашной? – жесткость моего тона, похоже, привела его в чувство.

- Сэр, мы работаем над этим. Есть подвижки, точнее – намеки на подвижки в решении этого вопроса. – туманно высказался мой сотрудник. – Извините, пока не могу сказать точнее. Но как только информация уточнится, я сразу сообщу.

Я удивленно поднял бровь, слушая торопливую речь, несвойственную Аману.

- Не по телефону, мистер Райзада. – уточнил Аман, и я согласился, уповая на то, что всегда свойственная разумность незаменимого заместителя не дала сбой в неподходящий момент.

- Хорошо, отбой.

Ну что же, Кхуши… не сегодня, так завтра детектив выяснит все о твоем местонахождении, и, когда я тебя найду, мы поговорим… о доверии. Произнесенные тогда, в загородном клубе, слова жены – я доверяю – крепко засели в моей голове. Я обкатывал их как голыши в прозрачной горной, суетливо бегущей речке, шумной, говорливой, мелкой. Льдисто, холодно, с глухим перестуком и всплесками колкой воды...

Сунул руки в карманы, привычно сжимая кулаки, словно пытаясь вернуть привычного себя – себе. Никогда раньше я не мыслил образами. Но чувства вытаскивали из меня то, что было непривычно. Сами чувства были – непривычны. Сложно было подобрать слово для терзающих меня сейчас ощущений. Мне было… обидно? Я никак не мог подобрать менее эмоциональное слово для обозначения испытываемого чувства. Пусть так. Я поморщился от обнаженности чувств, таких неприкрытых и откровенных, неразумных. Дорога из них, ведущая в никуда, была такой шаткой, ненадежной… а я уже не мог свернуть, не мог повернуть назад, делая первые неуверенные шаги, страшась, как ребенок, неизведанного.