- Она уехала! Она, сокровище моей души! Все, все погибло!
Так закричал он, увидя господина Элиаса Рооса на пороге его квартиры.
- Творец небесный! - воскликнул господин Элиас Роос, задергав парик. Христина! - завопил он на весь дом. - Христина! Христина! Негодная девчонка! Преступная дочь!
Конторщики засуетились с испуганными лицами; бухгалтер смог только выговорить:
- Но, го-го-сподин Роос!
А Роос все кричал:
- Христина! Христина!
Наконец сама фрейлейн Христина, закончив примерять соломенную шляпку, выбежала к ним и в недоумении спросила, улыбаясь, о чем так вопит ее родитель.
- И где ты шатаешься? - накинулся на нее господин Элиас Роос. - Зять меланхолик! Ревнив, как турок! Прошу вперед сидеть дома, а то долго ли до беды! Вот он сидит и кричит о том, что его невеста сбежала!
Христина с удивлением посмотрела на бухгалтера, который многозначительным взглядом указал ей на стоявший в конторе шкаф, где у господина Элиаса Рооса были спрятаны успокоительные капли.
- Дай принять их твоему жениху, - сказал он, зашагав на свое место.
После этого Христина сначала отправилась в свою комнату переодеться и закончить разборку белья, затем, переговорив с кухаркой насчет воскресного жаркого и с любопытством выслушав несколько городских новостей, а уж только потом поспешила узнать, что было нужно ее жениху.
Ты знаешь, без сомнения, любезный читатель что положения, подобные тем, в каком находился Траугот, имеют свой естественный, последовательный ход. За отчаянием наступает период мрачного уныния, переходящего затем в кризис, после которого начинается чувство умеренной скорби, мало-помалу вылечиваемой действием благодетельной природы.
Раз Траугот, будучи именно в этом периоде умеренной скорби, сидел на Карльсберге. Перед ним, как прежде, шумели морские волны и серой пеленой расстилался туман, но уже не таковы, как тогда, были его думы о будущности. Исчезло без следа все, чего он так желал и на что так надеялся.
- Ах! - говорил он сам себе. - Обман, горький обман было мое призвание к искусству! Образ Фелицитаты оказался ложным призраком, который манил меня к тому, что было только плодом безумной фантазии больного горячкой! Но теперь все кончено. Назад, в проклятую конуру - решение это неизменно!
Траугот стал опять ходить в контору, работал с жаром, и день его свадьбы с Христиной был снова назначен. Накануне этого дня Траугот был опять в Артусовой зале и не без прежней горькой скорби рассматривал таинственные фигуры старого бургомистра с пажом. Вдруг заметил он того самого маклера, которому Берклингер предлагал продать свои бумаги. Почти безотчетно бросился Траугот к нему и спросил:
- Скажите, пожалуйста, знали вы того замечательного старика с черной курчавой бородой, который прежде часто бывал здесь вместе с прекрасным мальчиком?
- Еще бы не знать, - отвечал маклер, - это старый сумасшедший художник, Годфрид Берклингер.
- В таком случае, - подхватил Траугот, - не знаете ли вы, куда он уехал и где живет теперь?
- Еще бы не знать, - продолжал тот, - он давным давно поселился со своей дочерью в Сорренто!
- С дочерью Фелицитатой? - крикнул Траугот так неожиданно громко и горячо, что все окружавшие их оглянулись.
- Ну да, - отвечал спокойно маклер. - Ведь это она и была тем хорошеньким мальчиком, постоянно ходившим со стариком. Половина Данцига знала, что это девочка, несмотря на то, что старый сумасшедший воображал, будто никто об этом не подозревает. Ему кто-то предсказал, что он умрет насильственной смертью, едва дочь его выйдет замуж, вот он и выдумал, дабы это предотвратить, выдавать ее всем за мальчика.
Пораженный простоял Траугот несколько минут, а затем пустился бежать куда глаза глядят - в поле, в лес, лишь бы не быть на одном месте.
- Несчастный! - кричал он. - Она была тут, возле меня! Тысячу раз я сидел с ней, чувствовал ее дыхание, держал ее нежную ручку в своих, смотрел ей в глаза, слушал ее речи - и потерял все! Так нет же, не потерял! За ней, за ней! В страну искусства! Узнаю перст провидения! Вперед, в Сорренто!
Он побежал домой. Господин Элиас Роос попался ему навстречу. Он схватил его за руку и потащил за собой в комнату.
- Я никогда не женюсь на Христине, - кричал Траугот. - В ней, в ней одной роскошь и великолепие! Ее волосы цвета волос Иры на картине в Артусовой зале! О Фелицитата, Фелицитата, возлюбленная души моей! Вижу, как ты простираешь ко мне руки! Иду, иду! А вы знайте, - обратился он вновь к растерявшемуся негоцианту, тряся его за плечи, - знайте, что никогда не увидите меня более в вашей проклятой конторе. Какая мне нужда до ваших глупых книг и тетрадей? Я художник! Великий художник! Берклингер мой учитель, мой отец, мое все, а вы - ничто! Решительно ничто!
И он опять стал тормошить Элиаса Рооса, кричавшего между тем во все горло:
- Караул! Люди, помогите! Зять помешался! Компаньон беснуется! Помогите, помогите!
Вся контора сбежалась на крик старика. Траугот выпустил его из рук и, обессиленный, упал на стул. Все кинулись к нему, но вдруг он вскочил и закричал опять с диким, блуждающим взглядом:
- Что вам от меня надо?
Все отшатнулись и с испугом бросились к дверям, а господин Элиас Роос первый. Через некоторое время за дверью послышался шелест шелкового платья и кто-то спросил:
- Скажите, милый господин Траугот, вы в самом деле сошли с ума или только шутите?
Это была Христина.
- Я вовсе не сошел с ума, мой дорогой ангел, но вместе с тем нимало не шучу, - отвечал Траугот, - потому прошу вас, успокойтесь, но только знайте, что завтрашней свадьбы не будет. Я на вас не женюсь ни завтра, ни когда-либо.
- Ну и не нужно, - спокойно отвечала Христина. - С некоторого времени вы мне вовсе не нравитесь; кроме вас найдутся многие, которые почтут за особенное счастье назвать невестой богатую и недурную собой фрейлейн Христину Роос. Прощайте!
С этими словами она ушла. "У нее на уме бухгалтер", - подумал Траугот.
Успокоившись, он отправился к Элиасу Роосу и коротко объявил, что он никогда не будет ни его зятем, ни компаньоном. Господин Элиас Роос легко примирился с этой новостью и даже с сердечной радостью объявил в конторе, что, благодарение Богу, он наконец отделался от сумасбродного Траугота; а Траугот в это время был уже далеко от Данцига.
