В общем странное это было подразделение, словно скопированное со знаменитых белогвардейских офицерских рот. Но такое и сам особист никому бы не сказал, да и другие бы остереглись. Хотя - думали, особенно когда в кино показывали старый фильм "Чапаев" с известным эпизодом психической атаки офицеров - каппелевцев. Попов долго не мог понять идиотов, которые парадным строем шли на пулеметы, хотя Великая война должна была бы отучить от таких эскапад. Потому не удивился, узнав случайно, что в жизни такого парада не отмечено, а у беляков банально не было патронов, потому и не стреляли, атакуя. У чапаевцев тоже патронов было совсем мало, но все же хватило.
Позже, когда самому Попову пришлось выходить из окружения и у него было пять патронов в винтовке и он считался шибко богатым - понял, каково это, воевать без боеприпасов. И насмотрелся тогда на всякое, после чего знал точно - человек на все способен - от высочайшего героизма, когда собой жертвуют за других, до нижайшей подлости, когда друзей кладут, лишь бы свое животишко спасти. Потому, читая личные дела штрафников - старался не удивляться ничему.
Наоборот, Попов старался быть беспристрастным, хотя не может человек свою натуру перепрыгнуть. И да - "ни за что" в штрафбат люди практически не попадали. Во всяком случае, особист такого не видел. Другое дело, что бывало, когда начальство делало из нижестоящих "козлов отпущения" и сваливало на них свои грехи, но и тут уполномоченный СМЕРШ не считал себя вправе быть судьей. Тем более - не зная всех деталей, а в них частенько была самая соль.
Стоявший неподалеку рослый и красивый штрафник, бывший недавно летчиком - истребителем, по своей привычке бурчал какую-то нелепую песенку. Вроде бы, знакомую:
Мы летели, мягко сели,
Присылайте запчастя:
Два тумблера, два мотора,
Фюзеляж и плоскостя!
Почувствовал на себе взгляд, взглянул ответно, усмехнулся. Этот белокурый парень, словно сошедший с плаката, попал в штрафбат за нелепую выходку - застрелив своего однокашника. Тот пошел в туалет, а у летунов была ленивая привычка, чистить пистолеты "по-английски" - выстрелом в небо, делая это где-то раз в неделю, чтобы тараканы в стволе не завелись (да, там, где начинается авиация - кончается порядок). И в этот раз красавец выстрелил не в небо - а в дверку сортирной будочки, считая, что его приятель делает большие дела сидя, и пуля просистит над головой в виде веселой шутки и утреннего привета. А вышло печально, стоявший с малым делом пилот получил пулю точно в затылок. В штрафбат после трибунала красавец явился с почерневшим от горя лицом, остро переживая то, что убил друга. Сейчас немножко пришел в себя, да и сроку осталось у него с неделю.
Сегодняшняя операция должна была списать остаток и если все пройдет, как должно и как задумано - дальше этот орел снова будет воевать согласно своей военной специальности. И при выборе участников меньше всего сомнений у особиста вызвала эта кандидатура. С другим летчиком - а их в команде было двое, оказалось сложнее. Тот, коренастый, молчаливый и с простецкой квадратной рожей, казалось бы такой, что из него можно делать вполне приличные гвозди, струсил и в полете после тяжелой штурмовки, выстрелил себе из пистолета в ногу. Того дурень не учел, что коллега Попова в летной части не из соломы сделан и при осмотре кабины заметил, что есть в обшивке только выходное отверстие, а входного нет, калибр дырки не немецкий ну и так далее. И загремел орденоносец в штрафбат - и, надо сказать, легко отделался, как и многие, попадавшие в это исправительное учреждение. В других условиях и другом месте многие такие проступки карались расстрелом перед строем, но такая штука война - нет в ней равномерности, кому везет, а кому - нет. И многие штрафники считали, что дешево отделались. Хотя и не все. Как заметил Попов, очень себя жалели проворовавшиеся интенданты, а их всегда хватало в батальоне. И житье для них было куда горше, чем для невезучих - но фронтовиков. Впрочем, выслужить чин обратно старались и те и эти.
Так вот этот летчик, после лечения раны-самострела попавший в штрафбат, огорошил при собеседовании Попова тем, что выстрелил не по трусости, а от усталости, был уверен, что слишком уж у него дела хорошо идут - 15 боевых вылетов подряд - и ни царапинки даже на самолете. Может и врал особисту, а может и впрямь заскочила извилина за извилину, что бывает на войне и сам себя уверил человек, что в следующем вылете - угробится. И сам не понял - что сделал. Как затмение нашло, тем более - что выстрелил-то в себя уже с боевого задания возвращаясь. И при том не дурак - знал, что пулька, пробив кабину две дырки оставит - а вот подишь ты.
Про плакатного красавца полагал, что и на того умопомрачение накатило, ан оказалось все иначе, хоть и проще - накормили эскадрилью жирной свининой на ужин и - проза жизни - прослабило гордых орлов не на шутку. И будучи утром раздражен тем, что приятель заскочил быстрее в будочку и что-то засиделся там, красавец от понятного нетерпения и стрельнул. Поторопил, что называется.
- Сейчас - то лучше бы в штаны напрундил, чем такое. Да тогда на 100% процентов был уверен, что Вадька сиднем сидит... - вздохнув, признался бывший летчик.
Попов твердо знал, что 100% уверенность годится только в одной аксиоме - все люди когда-нибудь помрут. Все остальное быо куда расплывчатей и туманней. Потому и сейчас оставлял некоторую долю сомнения, что может быть, кто-то и засбоит. Хотя по уму уже известно было, что немцы войну проигрывают, ан вот пожалуйста - перебежчики.
Хотя и участок фронта спокойный и в обороне стоят и наши и немчура и даже вот стреляют редко... И потому поток бегунов к врагу надо пресечь. Дюжина штрафников да их взводный, довольно своеобразный круглолицый парень - в тылу щеголеватый и ухоженный, а на передовой одевавшийся весьма растрепанно, за что получал внушения от командиров своих. Вот и сейчас он красовался странным картузом, который при ближайшем рассмотрении оказался люто мятой фуражкой старого образца, гимнастеркой с тремя громадными заплатами и подобными шароварами. Впрочем, остальные штрафники тоже выглядели весьма расхристанно - двое в шинелях без ремней, враспояску, остальные - кто во что горазд, любой строевик от такого зрелища бы языком своим подавился. Зато все - с сидорами, торбами и противогазными сумками, тяжело обвисшими.
Попов встрепенулся, следом зашевелились и обтрепаи. Артиллеристы, наконец, наладили свою связь. Теперь оставалось только ждать и наблюдать. Штрафники и взводный гуськом скользнули по ходу сообщения в траншею бывшей самой передовой, дальше была ничейная земля с жидковатым и сильно драным проволочным заграждением в один кол - и на взгорочке - немецкие уже позиции. Все это украшалось парой десятков разномастных воронок, в основном - старых, то есть - тихое место.
Смершевец глубоко вздохнул - из траншеи один за другим выскакивали его подопечные, задирая сразу же высоко обе руки в которых - в строгом соответствии с немецкими рекомендациями из заткнутого репродуктора - были зажаты далеко видные белые ленточки бинтов. И галопом вразнобой, словно пуганутые овцы, кинулись к немецким окопам.
Потер ладошки, они мерзли, когда волновался. Вроде бы никаких утечек быть не должно, предупредить немцев никак не могли, но не удивился бы, если б сейчас плотным пулеметным огнем немцы срезали бегущих. Поймал себя на мысли о том, что вот так - с поднятыми руками - вид они имеют непривычный и неприятный. На горушке этой небольшенькой самое малое четыре машинки станковых, да пара - ручников, судя по данным пехотинцев. Шверпункт обороны. Прожевать чертову дюжину бегущих в полный рост по открытому полю - задачка детская. Но немцы не стреляли. Зато с нашей стороны бахнул сначала один винтовочный выстрел, в тишине показавшийся особенно громким и раскатистым, потом второй , потом уже пяток стволов, потом - с десяток.
