– Что мы ответим? – спросил его любовник. Витрувий был родом из Карша. Светлокожий блондин, голубоглазый и широкоплечий, как многие жители севера, и достаточно умный, чтобы выполнять свои задачи. Он был полностью предан канцлеру, что всегда имеет решающее значение при дворе, и он умел убивать людей.

Канцлер по привычке подергал себя за усы.

– Я пока не знаю. Это зависит от османов, в какой-то степени.

– Как и большинство всех дел, – заметил секретарь Ханс.

Он, строго говоря, был слишком умен для своего нынешнего положения. Нужно будет подумать насчет его повышения до должности государственного чиновника этой зимой. Полезного человека не следует оставлять недовольным.

Савко одарил секретаря редко появлявшейся на лице канцлера улыбкой.

– Ты прав, разумеется, – сказал он. – Налей себе вина. Оба налейте. Ужасный вечер.

Несмотря на погоду, канцлер был настроен благодушно. Во-первых, нога не болела, и он получал удовольствие, разгадывая такие маленькие загадки, как те, что задал им новый посол. Он занимал эту должность уже пятнадцать лет, половину срока правления императора. И знал, что хорошо справляется со своими обязанностями.

Он удержал этого непростого императора на троне и обеспечил ему безопасность, не так ли? Ну, в основном обеспечил. Деньги оставались огромной, трудноразрешимой проблемой, а османы в последние несколько лет продвигались все дальше почти каждую весну.

Савко вскоре получит доклад о состоянии укреплений империи, так как сезон военных кампаний уже закончился. Он не горел желанием прочесть его. Есть вероятность, что большой форт Воберг снова будет осажден следующей весной, а в этом случае там нужно срочно начинать дорогостоящие восстановительные работы.

– Я все равно думаю, что этот новый посол – глупец, – сказал Витрувий, наливая вино.

– Давайте попробуем это выяснить поточнее, а? – мягко ответил канцлер.

Он подумает о пограничных фортах тогда, когда появится соответствующая информация. Часть его искусства заключалась в том, чтоб не приступать к делу, пока он не получит нужных ему фактов. Он был бесконечно уверен в том, что считал определяющей истиной этого мира: власть почти всегда все решает.

Глядя в залитое дождем окно на спускающийся дождливый вечер, Савко дал быстрые, точные распоряжения, касающиеся Орсо Фалери, который, по-видимому, любит женщин, особенно, наверное, в холодные осенние ночи. Проблему отношений с новым послом он мог начать обдумывать сейчас. Он уже делал это прежде, и не один раз.

Нельзя сказать, что Сересса отличалась теплой и солнечной погодой в конце осени. В самом деле, если быть честным, придется признать, что в его городе у лагуны могло быть холоднее, чем в Обравиче. Туман и сырость, пронизывающая до костей, даже во дворце на Большом канале. «На свете не хватит каминов, – думал Орсо Фалери, – чтобы полностью согреть тебя дома мокрой осенью или зимней ночью».

И все равно, все равно. Уехав из дома, острее ощущаешь холод. Таковы люди, таков мир. Незнакомый дом среди чужих людей, темнота сгущается под шум дождя. Поэты писали о таких вещах.

Когда он был моложе, он совершил свою долю путешествий по делам семьи, плавал на восток на их судах (тогда – на судах отца), терпел то, что случается с человеком в море, или в чужих портах, где звон колоколов призывает неверных-ашаритов на молитву.

Однажды Орсо Фалери настоял на поездке в пустыню Аммуз и отправился с охраной в глубь суши из порта Хатиб перед тем, как отплыть домой с грузом зерна. Он смотрел на бесчисленные звезды, сидя у палатки ночью. Вспомнил, что его тогда укусил паук.

Если и есть нечто приятное в старении, так это то, что он теперь достиг момента, когда другие совершают такие путешествия вместо него. Он не жалел о том, что повидал свет. Мужчине нужно, думал он, познать горький вкус чужих столов, жесткость постелей вдали от дома, опасности и лишения, чужеродность дальних краев. Укусы пауков в ночной пустыне.

Это заставляет ценить то, что ты имел дома.

Он в полной мере оценил это сегодня вечером. Дождь, начавшийся во второй половине дня, так и не прекратился. Посол подумал, что дождь может перейти в снег, который, по крайней мере, превратился бы в мягкий белый покров на голых ветвях деревьев, но пока этого не произошло. В Обравиче было просто мокро и холодно. И ветрено. Ветер дул с севера, в нем чувствовалась зима. От него дребезжали окна.

«Могли бы устроить в мою честь пир», – подумал он. Его первый официальный вечер в качестве посла, документы вручены и приняты. Его могли бы принять, как следует. Конечно, за ним бы наблюдали и обсуждали бы его на таком пиру, но и он бы наблюдал и судил тех, с кем познакомился. Именно так это и бывает, в конце концов. Сила оценивает силу.

Вместо этого он сидел в резиденции посла, ниже дворца, но на том же берегу реки, один, не считая слуг. Часовой мастер остался во дворце. По-видимому, император пожелал поселить его среди своих людей искусства и ученых. Это хорошо. Фалери не доверял часовщику. Он не был одним из его людей. Он взял с собой только одного слугу, Гаурио. Другие слуги ему достались вместе с домом. Они жили здесь, обслуживая того посла, который поселился в нем на этот год. Или на два года – да избавит Джад его жизнь и душу от этого.

Тем не менее, Фалери получил удовольствие от еще одной вполне приемлемой трапезы. Очевидно, повар знает свое дело. Неожиданное благо. Он выпил очень хорошего вина – своего собственного. Он привез с собой три бочки красного кандарского, и может выписать еще. В отчетах писали всякие ужасы, что в Обравиче чаще всего подают эти бледные кислые вина каршитов или пиво, – ни от одного цивилизованного человека нельзя требовать, чтобы он пил эти напитки целый год. Или два года. (Ему необходимо перестать думать об этом.)

Он находился в комнате, обставленной как кабинет, на первом этаже. Прочный письменный стол, кресло за ним, кушетка, терраса, выходящая на юг с видом на реку, – ею пользовались в более теплое время года. Камин приличных размеров, два массивных кресла по обеим сторонам от него, большой стол, сундуки для вещей с замками, картины из Серессы на стенах. На одной из них, кисти раннего Виллани, была изображена лагуна на рассвете: лодки на яркой воде, два святилища со сверкающими куполами, колонны со львами, Арсенал, едва виднеющийся справа. Эта картина будет вызывать у него тоску, подумал он.

Вьеро Виллани умер в начале этого года. Говорили, что он кашлял кровью, но это не чума. Хороший художник, по мнению Фалери. Не из числа величайших, но искусный мастер. Самому послу принадлежали две работы Виллани. И сегодня, глядя на картину (его дворец находится чуть левее от этого места), он угрюмо поднял бокал, салютуя этому изображению и этому человеку.

Не каждый может стать мастером. Можно построить достойную жизнь и на более низком уровне достижений. Ему показалось, что это важная мысль. Но он осознал, что ему не с кем ею поделиться.

Он уже соскучился по Аннализе. Они бы усадила его у огня, налила для них обоих по новой чаше вина, с сочувствием выслушала бы его рассказ об этих шести преклонениях колен и об императоре со слабым подбородком, который хлопал в ладоши, как ребенок, когда раздался перезвон их часов и воин ударил турка.

Потом она бы пошла наверх, в постель, распустила бы свои великолепные волосы и согрела его волшебством своей юности, пока солнечный бог гонит свою колесницу под миром и защищает человечество от всего того, что может напасть на него в ночи.

Фалери допил свое вино. Налил еще одну чашу. Интересно, где она сегодня ночью? И одна ли? Он надеялся, что одна. А потом услышал стук в дверь снаружи, из дождя и мрака.

После Фалери отослал женщину домой. Не без труда, так как она оказалась теплой и податливой в постели, но это была игра правящих дворов, а не страсть, и пусть они здесь не считают, что так быстро узнали его цену.

По правде говоря, этот прием был слишком прозрачным. Такая прямолинейность – почти оскорбление. Или, возможно, просто северная топорность. Фалери спросил насчет женщин у мужчины с соломенными волосами (и узнал его имя: Витрувий), и – о, смотрите, как удивительно! – в ту же ночь у его двери появилась девушка в сопровождении телохранителя, надушенная, в зеленом шелковом платье с глубоким вырезом, которое он увидел после того, как она сбросила мокрый, темный, плотный плащ с капюшоном.