Перо думал, что получит преимущество в их дискуссии, упомянув эту цитату. И это было несказанной глупостью, принимая во внимание то, где он находился. Преимущество в дискуссии?

Герцог был стар, он внушал восхищение и ужас. О нем ходило так много слухов. Кое-какие из них, возможно, правда. Если все правда, то он чудовище. Собственно говоря, если все это правда, то он давно уже умер, и Советом Двенадцати руководит демон из потустороннего мира.

Тем не менее его лесть, откровенно неискренняя, вызвала его раздражение. Правда, что две из картин отца республика выкупила у кредиторов, но они тогда сэкономили деньги на искусстве, а не признали мастерство художника.

Однако ему стало труднее поддерживать в себе гнев. «Предложение» – это неожиданно, и приносит облегчение. Его привели сюда, чтобы сделать ему предложение или попросить о чем-то? А почему ночью? Почему его схватили на улице?

Он заставил себя заговорить спокойно:

– Я чтил отца при жизни и чту его после смерти. Молюсь, чтобы Джад даровал ему свет. Что вам от меня нужно? – и потом, когда сам услышал эти слова, то, как резко они прозвучали, прибавил: – Чем я могу помочь Совету?

У герцога было узкое лицо в морщинах и шрамах. Трудно в тени разобрать цвет кожи, но Перо представлял себе, что она бледная, похожая на пергамент. Он снова увидел, что старик улыбается. Он не понял точно, что его позабавило. Возможно, его бравада?

– Вы бы согласились написать мой портрет? – спросил герцог Риччи. Перо с трудом удержал челюсть на месте и не открыл рот. Это потребовало усилий. Он ответил:

– Вы схватили меня ночью, чтобы попросить об этом?

– Конечно, нет! – резко ответил другой член Совета, слева от Перо.

Герцог холодно взглянул на этого человека, потом опять повернулся к Перо.

– Мой портрет предназначен для этой комнаты, его повесят среди портретов других герцогов. Вы его напишете в свое время, в качестве награды, вам заплатят восемьдесят золотых сералей, если вас устроит такая цена.

Устроит? Столько платили величайшим художникам за крупные работы. Это в десять раз больше того, что он получил от Читрани. И для этой комнаты, для палаты Совета? Официальный портрет герцога, который повесят на эти стены рядом с творениями мастеров? У Перо вдруг закружилась голова. Ему необходимо на что-то опереться или выпить.

– Откуда вы знаете мои работы? – еле выговорил он.

– Я не знаю, – откровенно ответил герцог. Он передвинул лежащие перед ним бумаги, поправил на носу очки. – Но у нас есть мнения других художников и… – он бросил взгляд на бумаги – …одного человека по имени Сано, книготорговца, на которого вы, кажется, иногда работаете? У него есть ваши картины?

– Да, – подтвердил Перо. Он боролся с головокружением. Его собственная картина? В этой комнате? – Зачем вы собирали отзывы обо мне?

– Потому что нам нужен художник, обладающий двумя качествами.

Перо понял, что от него ждут вопроса, это напоминало обмен фразами при исполнении антифональной литании.

– И какие это качества? – спросил он.

– Он должен обладать талантом и быть молодым.

– Талантом. Да, ну… да. А почему молодым, господин мой?

Сердце его быстро билось.

– Потому что наш художник должен выглядеть слишком юным, слишком нетерпеливым, слишком стремящимся сделать карьеру, чтобы шпионить. Хотя, разумеется, он именно этим и будет заниматься.

Перо гадал, слышат ли остальные, как бьется его сердце, заполняет ли этот стук всю комнату. Он заметил, что герцог наслаждается всем этим.

– Шпионить за кем? Где?

На этот раз высокий старик во главе стола не улыбнулся. Члены Совета настороженно молчали, глядя на него. Герцог сказал:

– Нас просили прислать искусного художника. Нельзя исключить риск, но это редкая возможность для нашей республики. Нам нужен человек верный, и обладающий мужеством.

– А кто тот человек, которому нужен художник? – спросил Перо.

Сидящие вокруг стола зашевелились, они предвкушали ответ.

Герцог Риччи произнес тихим голосом, но очень четко:

– Великий Калиф Ашариаса Гурчу. Он желает, чтобы его портрет нарисовал художник с запада. Мы, в свою очередь, хотим послать ему того, кто это сделает. Синьор Виллани, вы поедете ко двору османов, ради Серессы?

Если хоть чуть-чуть повезет, и с божьего благословения, думал Драго Остая, они смогут отплыть домой утром. Ему очень этого хотелось. Однако это во многом зависело от Марина. Драго уважал владельца своего корабля, немного его боялся, но стал бы отрицать, что любит его. Он также знал, что не понимает Марина Дживо, но любой, кто утверждал, будто понимает его, лгал.

Драго был готов к отплытию. Был готов с того момента, как они вошли в лагуну Серессы и пришвартовались у причала для иностранных купцов возле Арсенала, очень рано в этом сезоне, с вином, перцем и зерном на продажу. Первый корабль с востока в конце зимы.

Ему не нравилась Сересса. Никогда не нравилась, сколько бы раз он ни приходил сюда с грузами, которые приносили таким купцам Дубравы, как семейство Дживо, большие деньги, и давали Драго работу в качестве их капитана.

Не существовало никакой скрытой причины его неприязни. Ему не нравились серессцы. Они мало кому нравились на самом деле. Бизнесом Серессы было делать деньги, а не приобретать друзей, они сами так говорили. Эти два города-государства не находились в состоянии войны – Дубрава не могла воевать с более сильной республикой. Дубрава ни с кем не воевала: таким был ее образ жизни. Война обходилась разорительно дорого, и, в любом случае, граждане Дубравы были недостаточно сильными. Они были купцами и дипломатами, наблюдателями, а не воинами. Договоры, переговоры, примирения, взятки – все это необходимо, нужно делиться сведениями с многими (еще один вид взятки). И почти бесконечная хитрость и осторожность (кто-то называл это женской внимательностью) руководили политикой дворца Правителя. Стены Дубравы никогда не страдали от ядер из катапульт или пушек, их корабли в великолепной бухте никогда не горели и не тонули.

Драго знал, что это результат разумной политики, прежде всего. А если капитан, родившийся во внутренних районах, среди людей, склонных к насилию, в дикой Саврадии, мечтает всадить меч в одного из серессцев, прикрывающего нос платком во время осмотра товаров, ну, это исключительно его мечты, не так ли?

Честно говоря, к ним здесь относились высокомерно (как и ко всем), но дела вели честно. Серессцы поклонялись деньгам. Если ты привозил им то, что они могут купить, а потом продать дороже, чем купили, тебя с радостью принимали в этой лагуне. Они будут яростно торговаться, соревнуясь друг с другом, за твой товар, особенно, если ты приплыл одним из первых, – и Драго Остая гордился тем, что привел свой корабль одним из первых. Семья Дживо хорошо заплатила ему за это.

Кроме коммерции, две республики на противоположных берегах Сересского моря объединяли вера в Джада – западная литургия и иконы, изображающие светловолосого сияющего бога, – и общий Верховный Патриарх в Родиасе.

Драго вырос в другой обстановке: в детстве, в деревенском святилище в Саврадии, он видел изображения бога темноволосого, бородатого, худого, страдающего. И еще там проповедовали ересь о любимом сыне бога.

Он не говорил о Геладикосе после того, как переехал в Дубраву мальчиком вместе с родителями, спасаясь от набегов османов. Он впервые увидел море и почувствовал – и это все решило, – что нашел свой настоящий дом, там, среди ярких кораблей, плывущих по зеленым с белыми барашками волнам гавани. Иногда что-то просто знаешь.

А твоя вера принадлежит только тебе, как и твои мечты. По крайней мере, это так, если ты помалкиваешь, и если тебя видят поющим западную литургию в святилище моряков или в торговых колониях джадитов в стране ашаритов на востоке в долгие зимние месяцы, в ожидании весны и благоприятного ветра.