Annotation
Политов Зяма
Политов Зяма
Будь мужчиной, малыш
Вечером в пятницу в заведениях обычно шумно. Но, если ты не жмот и располагаешь парой лишних монет, тебе вполне по силам найти уютное местечко, где можно спокойно поговорить.
- Мы обтяпаем это чёртово дельце в пять секунд. Ты ж меня знаешь. - Крич, мой дядя, заслоняется пивной кружкой, давая мне время подумать. Кадык его мерно вздрагивает: вверх-вниз.
Я знаю. Но я сомневаюсь. С тех пор, как не стало отца, ближе Крича у меня никого нет. Я верю дядьке, как себе. И всё же. Речь идёт о моей шкуре, не о дядиной.
Вокруг приятный полумрак. Ровно настолько, чтоб ощущать себя в царстве теней, но не терять связи с собеседником. Я вижу дядькины усы - его гордость, ставшие ещё пышнее от обрамляющей их пивной пены. В этом месте подают настоящее пиво.
Сам я смакую виски. Не знаю, откуда они достают натуральный. Тот самый скотч. Дерут сумасшедшие деньги, но для тех, кто умеет ценить вкус, это не имеет значения. Тем более, я шикую не на свои. Для того, чтобы завести наконец собственный капиталец, надо слушаться дядю. Что я и пытаюсь делать, не слишком, правда, успешно.
Я всё ещё тяну с ответом, хотя дядя буравит меня глазами. Я не вижу, я чувствую давление кожей. Сам дядя принимает решения мгновенно. Иногда я думаю: ему в мозг вживили суперкомпьютер, сродни тем, что моделируют погоду в метеоцентре.
Я делаю вид, что увлечён красивым голом. Футбол здесь тоже настоящий. Во всю дальнюю стену - будто сидишь на трибуне. Похоже на популярную нынче голографическую забаву, но уж кому как не мне отличить в кадре живых игроков от программных супергероев. Чемпионом мира я становился трижды. Это роднит меня с легендами тех времён, когда бельё сушили во дворах пятиэтажек, а автомобили чадили угаром. Пеле, Роналдо, Беккенбауэр - в эту галерею неплохо вписывается имя Род Велич. Но и только. Былые кумиры окончили дни в достатке.
Держись за футбол, Род, - говаривал мне дядька всякий раз, когда речь заходила о моём будущем. - С твоей праведностью, сынок, тебе не выжить в этом мире.
Он был, как всегда, прав. Пока моя левая (да и правая) била словно из пушки и прицел был точен, от зарплаты до зарплаты я вполне дотягивал. Подобные заведения я, конечно, мог бы позволить себе лишь по великим праздникам, но дядя, родное сердце, частенько устраивал мне праздники за свой счёт. Каждый его приезд в наш город мы заваливались в клуб или бар и кутили ночь напролёт. Выбирали места подороже, где подавали бифштексы из мяса, благородные напитки из ячменя, где мелодичные звуки извлекали из дерева и меди. Синтезаторы не для нас. Бренчат ли они электронной музыкой или готовят идентичные натуральным яства из пищевых гранул.
Уверен, у дяди тоже есть свой кодекс чести. Иначе - с его суперкомпьютером в голове - он давно завладел бы всем миром. Ну или хотя бы прикупил соток пять земли и построил домишко за городом. Из настоящих брёвен. Поначалу я считал дядю обыкновенным лентяем, не признающим иных благ, кроме хорошего пива и живого тягучего блюза. Его извечная поговорка про лишнюю жадность казалась мне просто блажью и красивой позой. Позже я пришёл к мысли, что "блажь" его - это трезвый расчёт. Никогда он не брался за дело, отмеченное в уголовном кодексе как особо тяжкое преступление. Все его проделки тянули максимум на годик-другой исправительных работ. Но я не помню, чтобы дядю хоть раз вызывали в полицию даже в качестве свидетеля, не говоря уже о предъявлении ему какого-либо обвинения. Везунчик, что тут скажешь. В глаза да и, признаться, за глаза я частенько величал дядю непризнанным гением, не разделяя, впрочем, его взглядов на жизнь.
Полгода нищеты после окончания футбольной карьеры заставили меня измениться. Когда порой два дня во рту не бывает маковой росинки, трудно заставить себя удержаться от соблазна прихватить то, что - как говорит дядя - плохо лежит. Даже если это плохо лежит в чужом кармане.
Сегодня дядя решил пристроить мою собственную жизнь. Если бы, - говорит, - ты не упрямился как осёл!
- Взгляни трезво, - говорит дядя.
Если бы...
Но я не скажу, что, как бы плохо в данный момент моя жизнь ни лежала, это обстоятельство делало её для меня менее ценной. И вряд ли я был согласен, чтобы мою никчёмную жизнь прибрал к рукам какой-нибудь ушлый дохляк, даже если он способен распорядиться ею неизмеримо лучше.
Кроме того, я не узнавал собственного дядю. Куда делись принципы? Раскрытие задуманной им аферы сулило - при неблагоприятном исходе судебного процесса - смертельную инъекцию. А мне с трудом верится, что у дяди хватит сбережений на толкового адвоката.
- Тьфу! - дядя плюёт через плечо и стучит по дереву. - Типун тебе на язык, малыш.
Дядя упорно зовёт меня малышом, хотя во мне сто девяносто семь от пола и тридцать три от роду. Это немножко раздражает, но стариков разве переделаешь. В отместку я обзываю его старым пердуном. Это бесит его: в свои пятьдесят семь он считает себя непревзойдённым ловеласом. Боюсь, в сексуальной самооценке компьютер ему бесстыже врёт. Что-то мне подсказывает, что, выдерни из цепочки - впалая грудь-пивной животик-седая плешь - платиновую кредитку, в дядиной постели сильно похолодает. Может, я ошибаюсь.
- Всё обставим чисто. - Дядины усы топорщатся от удовольствия. - Смотри, малыш. Тебе только и надо: заявиться в его чёртовы чертоги и согласиться на чёртову операцию. Всё. Остальное, чёрт побери, я возьму на себя.
- Браво. - Я театрально хлопаю в ладоши. - А может, поменяемся ролями? Я смоюсь с деньгами и буду ежегодно приносить цветы на твою могилку. У тебя, между прочим, та же группа крови.
- Тьфу! - на этот раз дядя натурально брызжет слюной и расплёскивает пиво. - Опять двадцать пять! Неужели ты считаешь его круглым идиотом?!
Как же! Да. Обязательно. "Вы круглый идиот, мистер Макдауэл?" - меня так и подмывает задать дядин вопрос стройному брюнету, раскуривающему сигару в кресле напротив. С минуту как - в окружении поклонов, "простите" и "прошу соблаговолить" - я сопровождён в его кабинет в пентхаусе вызывающе величественной башни. Башней проткнули тучи и вонзили в самые небеса, не иначе, чтоб пощекотать нервы богу.
Вопрос рвётся наружу, царапая в нетерпении гортань. Но я сдерживаю натиск. Я ищу формулировки под стать этому золочёному лоску.
- Вы ничего не перепутали, сэр? - начинаю я так. Как бы издалека, но на самом деле перепрыгнув через все мыслимые светские прелюдии.
- Хм, - отвечает Макдауэл с сиплой, кажется даже напускной хрипотцой, - я ожидал подобного вопроса, мистер Велич. Но, признаться, не с порога. Что ж, уважаю вашу хватку. Да. Три миллиона. Если вы имели в виду сумму контракта.
"Святые угодники! - у меня всё-таки перехватывает дыхание. - Именно, дьявол тебя забодай! Я имел в виду сумму".
Вслух же я лишь мычу, изображая беспомощными жестами что-то вроде облака или кудрявого барашка. Любой на моём месте потеряет дар речи. Одно дело - увидеть цифру с шестью нулями на бумаге, невесть откуда взявшейся у дяди-авантюриста. И совсем другое - услышать из уст джентльмена с безупречной репутацией в деловом мире.
Брюнет терпеливо ждёт. Аромат сигары щекочет мне ноздри, возвращая способность к общению.
- Могу я теперь поинтересоваться, мистер Велич, кто вы и что, со своей стороны, могли бы мне предложить. - Брюнет склоняет голову набок и пронизывает меня взглядом.
- Бросьте, мистер Макдауэл! - говорю я намного увереннее. - Не думаю, что вы впустили меня сюда, не узнав предварительно мою подноготную до малейшей детали. А товар - вот он, перед вами. Желаете пощупать?
