- 'Записи магистра некромантии Ларсена Гнилостного'

Ой, как мне не понравилось это: 'Гнилостного'. Чего хорошего мог написать автор с таким прозвищем? А глянуть очень любопытно.

Кончиком пальца я тронул обложку. Твёрдая, будто шелковистая. Я потянул за уголок, намереваясь открыть книгу, и чуть не подпрыгнул от голоса Тобуса:

- 'А почему мы помним, что там,' - он ткнул пальцем в сторону маленького окошка, - 'луна, а здесь,' - он перевёл палец на 'Записи',' - книга. Но не помним ни своих имён, ни кем были?

- 'Избирательная амнезия,' - буркнул я.

- 'Вот-вот, про амнезию мы помним...'

- 'Слушай,' - я старался говорить спокойно, хотя очень хотелось изругаться нехорошими словами, - 'ты посмотри, что вокруг, а я посмотрю книгу!'

Я не мог объяснить ему, почему меня так тянуло к ней. Да и себе, если честно. Мне даже показалось, что при прикосновении к обложке в мой палец проскочила маленькая искорка, словно книга признала меня своим.

- 'Одному смотреть вокруг страшно,' - возразил Тобус, - давай сначала вместе посмотрим книгу, а потом - вокруг.'

- 'Ну, давай,' - неохотно согласился я.

Неохотно потому, что, опять-таки, казалось, что эта книга предназначена только мне. И никто, кроме меня, не должен не только перелистывать страницы, но и поднимать обложку.

Я опять подцепил уголок, краем уха слыша, как сопит за спиной Тобус, как переминается с ноги на ногу, дрожа от холода.

Да я и сам дрожал. Толи от холода, толи от какого-то нервного напряжения, толи от предвкушения чего-то невероятного, толи от страха.

Обложка книги с мягким стуком опустилась на крышку саркофага, а я с предвкушением уставился на первую страницу. И не смог сдержать вздоха разочарования. Изжелта-голубоватый в лунном свете лист заполняла какая-то замысловатая вязь письмен. Да, я помнил письмена и вязь, но прочесть написанное не мог. Обидно стало до слёз, я непроизвольно шмыгнул носом.

- 'И зачем делать такой красивый переплёт, если внутри пустая бумага?'

Ну конечно, Тобус. А я-то уже и позабыл о нём в предвкушении тайны.

- 'Может, не бумага, а пергамент,' - пробормотал я. И не известно отчего добавил, - 'а, может, вообще человеческая кожа.

Тобус за моей спиной как-то сдавлено пискнул. А я, вдруг почувствовав, как вмиг повлажнели ладони, неожиданно хриплым голосом поинтересовался:

- 'Почему пустая бумага?'

- 'Ну, пустая, в смысле чистая.'

Я повернул голову, искоса взглянул на бледное пятно, видимое в темноте, его лицо, хмыкнул. Верно, книга 'открывается' не всем...

Когда я отвернулся от Тобуса и вновь взглянул на книгу, письмена в ней изменились. Страницу покрывали вполне узнаваемые буквы, вот только слова из них не складывались... Ну, не правильные, не читаемые, не понятные. Например, что такое 'ыегрле марсэ таргу'! Я не понимал, не воспринимал, но продолжал пробегать глазами по строкам, и слова оседали в памяти серебристыми нитями, затягивая и затягивая в омут... Неизвестного? Неизбежного?

- 'Ты что, надеешься, что к концу книги тебе напишут послание?' - голос Тобуса, дрожащий из-за стучавших от холода зубов, выдернул меня из сумеречного омута.

- 'Нет.'

Я вдруг сразу почувствовал, как замёрз. Мои зубы выбивали такую же чечётку, как и у Тобуса.

- 'Книгу мы твою посмотрели, теперь пойдём оглядимся.'

- 'Пойдём.'

Я захлопнул книгу, поднял. Весила она как десяток кирпичей, я с трудом удержал её на весу, сунул в подмышку, придержал рукой, огляделся.

За то время, что мы здесь провели, ничего не изменилось. Та же небольшая комната, голые стены, маленькое окошко...

Шаркая по ледяному полу, как древние старики, мы обходили комнату по периметру. Холодно неимоверно. Пальцы на ногах, даже если я их сгибал, ничего не чувствовали.

- 'Тут из стены что-то торчит,' - Тобус покивал направо.

Он скрючился чуть ли не вдвое, сберегая остатки тепла. Да и я сам выглядел не лучше, семеня за ним. Такой же замёрзший и скрюченный. Но я нёс Книгу!

Мы остановились, силясь разглядеть 'что торчит'. Сюда не доставал лунный свет, мрак был почти полный. Но на стене действительно что-то было. Что-то выступающее...

Тобус совершил героический поступок: он отнял руку от плеча, которое таким незамысловатым образом согревал, и стал шарить по стене, надеясь на ощупь определить, что мы видим. Через несколько секунд послышался какой-то скрип, и он воскликнул:

- 'Факел!'

- 'Только зажечь его нечем,' - добавил он упавшим голосом.

Я перехватил его руку - он собирался отбросить то, что нашёл, отобрал. Это была не простая деревяшка. Что-то вроде цоколя из камня или металла, мои замёрзшие пальцы не могли определить, о потом уже, в цоколе, неверное, дерево, более мягкое, пропитанное какой-то липкой гадостью.

Да, огонь - это хорошо, огонь - это жизнь, это тепло, это свет. И как досадно, что мы не можем его получить! Я выругался сквозь зубы.

...Тьма не стала темнее. Луна не дотянула свой свет до нас из маленького подслеповатого окошка. Я не зажмуривался, но словно на внутренней поверхности век вспыхнули серебристые нити, сплетаясь в узор непонятных, непринятых, но таких естественных слов: 'В'рейк Инз Лин Ку'. Я просто машинально повторил.

И факел в моей руке вспыхнул ярко, ослепительно, каким-то неестественным ярко-зелёным пламенем, мгновенно высветив толстые слои пыли и паутины по углам нашего убежища, чернильно-чёрный саркофаг и Тобуса, испуганно отпрыгнувшего от меня.

- 'И... что... это... было?' - заикаясь, спросил Тобус.

- 'Не, знаю,' - точно также заикаясь ответил я. Моя рука, державшая факел ощутимо дрожала, но отнюдь не от холода. - 'Зато теперь есть свет, но тепла я что-то не чувствую.'

Действительно, зеленовато-изумрудное пламя не дарило тепла, только освещение, и лязгать зубами и ёжиться мы не перестали.

- 'Там - выход,' - покивал Тобус куда-то в сторону.

Я направил туда факел и увидел чернильно-чёрный арочный проём. Очень высокий, словно входящие сюда, в этот склеп, были великанами, метра под три ростом.

- 'Идём?' - как-то неуверенно спросил Тобус.

Я поудобнее пристроил тяжеленную книгу, прижимая её локтем к боку. Она была не теплее камня под ногами, рёбра медленно леденели.

- 'Ну не жить же здесь мы собрались. Идём.'

Чем ближе мы подходили к выходу (входу?), тем явственнее давила монолитность камня. Словно мы входили не под своды высокого проёма, а протискивались через узкий лаз под нависшей над нами грудой камня, спрессованной годами. Поэтому, когда мы миновали арку, разом облегчённо вздохнули.

- 'Как-то неприятно,' - Тобус оглянулся через плечо, - 'думал, что рухнет.

- 'Да уж,' - пробормотал я, отлично его понимая.

И повыше поднял факел, осматриваясь. По сравнению с предыдущей комнатой одного саркофага, мы оказались в большом зале. Света факела не хватало для освещения стен и потолка, причудливые тени от наших фигур прыгали где-то вдалеке, на невидимых нам стенах. От этого становилось жутковато. Мерещилось, что там, за краем неверного, такого беззащитного зелёного света, притаились чудовища. И в любой момент готовы броситься на нас - голых и беспомощных.

Мы как-то одновременно с Тобусом потрясли головами, откидывая мысли о кошмарах прочь, переглянулись уже с бодрыми улыбками и шагнули вперёд.

Метрах в двух от нас стоял большой сундук. У меня сложилось стойкое впечатление, что это - именно сундук, ларь для хранения. А полукольцами вправо и влево от этого сундука отходили гробы. Да, гробы, а не саркофаги, какие-то поменьше, не особо значительные, чем тот, первый, который мы видели раньше.

- 'Тринадцать гробов,' - тихо сказал Тобус.

Мне кажется, что он даже дрожать перестал. Мерзко тут было. Словами не определить. Вроде тот же зыбкий полумрак, тот же леденящий холод, та же гнетущая тишина. Но я не мог отделаться от ощущения настойчивых ждущих взглядов со всех сторон. Словно кто-то древний (именно древний!), не в силах помочь и направить, смотрит на тебя, пытаясь хоть взглядом подтолкнуть к верному решению.