Тимофей подошел к туннелю и остолбенел. Навстречу ему спешил Горный. В одной руке у Александра Семеновича огромный кожаный чемодан, в другой — сетка, очевидно, с продуктами.

«Куда это он? А вдруг удирает? Не я ли спугнул его, когда был с Юлькой у Михеича? Как же теперь? Ведь уйдет. А что если подойти, заговорить? Мол, мы встречались тогда на суде. Как он поведет себя? Глупо, конечно, а все-таки…»

Тимофей шагнул к Горному, на секунду взгляды их встретились, и Тимофей понял, что Александр Семенович узнал его. И как раз в эту минуту из туннеля вырвался людской поток. Тимофея оттеснили. Когда люди прошли, Горного уже не было. Тимофей бросился к поезду, несколько раз обошел перрон, но нигде не обнаружил и следа Александра Семеновича.

Промелькнул какой-то человек, похожий на него, тоже с чемоданом и сеткой. Тимофей догнал его. Нет, не Горный.

Тимофей пошел к выходу. Неужели прозевал?

Гриша спит. Он лежит на спине. Ручонки закинуты под голову. Мягкие светлые волосы упали на высокий выпуклый лоб. Тихо-тихо, чтобы не разбудить, Нина целует его в мягкие теплые губы, поправляет волосы.

Как он похож на папу! Папа, что было, папа! Какой шквал пронесся надо мной.

Нина проходит по комнате, садится возле аквариума.

Гурами, что ты все шевелишь своими плавниками? Куда ты спешишь? Как ты поживаешь? Помнишь, я звала тебя Любовью Ивановной?

Любовь Ивановна! Болтливая, корыстная, мелочная. А стряслась беда — и вот она какая, Любовь Ивановна. Доброты и бескорыстия в ней куда больше.

Нина нажимает выключатель. И в маленьком гроте, в центре аквариума, загорается свет. Вмиг оживает крошечное подводное царство.

А ты, дания розовая? Ты же — Тимофей. Ты так же пронизана, пропитана солнцем. Оказывается, ты искал меня, искал после того вечера. Вот чудак! Но ты хороший. Ты не поверил, что я… что я могла взять чужое. Спасибо тебе за все, за все!

Здравствуй, лялиус — Иван Савельевич! И вам спасибо. Вам спасибо за Гришу. Не зря папа называл вас настоящим другом.

Я была неправа, папа. Я была очень неправа. Много-много хороших, много настоящих людей, и бессильны против них даже такие хитрецы, как Горный. А он еще прислал письмо. «Не считай меня злодеем. Я действительно обманывал тебя, но надеялся все перекрыть. Это ведь мелочи для меня. А ревизию сделали внезапно. И мне ничего не оставалось, как подставить тебя. Тут удачно подвернулся случай с часами. Уверяю тебя, когда я просил сделать надпись, ничего об этом не думал. Если будешь работать, лучше смотри, когда получаешь продукты с тарных весов. На них ведь вес каждой гири увеличивается в десять раз. И вообще, будь внимательна. А лучше тебе не ходить в торговлю…»

Мерзавец и шут! Фигляр, как любил говорить папа о таких людях. Он всегда играл. И с часами. Разыгрывал влюбленного, а сам строил свои подлые расчеты. И сейчас где-нибудь играет и комбинирует, если еще не попался.

«Не ходи в торговлю»… Нет, она пойдет. Пойдет! Дело ее теперь прекращено. Сегодня следователь, заменивший Дырина, извинился пред ней. За Дырина, за все причиненные ей неприятности.

Нет, Нина пойдет в торговлю, пусть там трудно, пусть там не все еще делается так, как нужно. Она пойдет туда. Хотя бы для того, чтобы таким, как Горный, как Алла Петровна, стало там тесно.

Нине кажется, что она видит, как наигранно-лениво улыбается своей фальшивой улыбкой Александр Семенович: «Страшно, когда надвигается такая грозная сила».

Будет страшно! Будет! Потому что сила-то грозная, все-таки грозная. Не одна она, Нина, — сила, а вместе с Галей, с Верочкой, с Юрием Филипповичем…

Вместе со всеми!