— В нашем сквере. В восемь. Не убивайся, может, еще… Одним словом, как-нибудь выйдем из положения.
Это «как-нибудь выйдем из положения» и растерянность, которую неловко пытался скрыть Александр Семенович, больше всего сегодня напугали Нину.
Если уж Александр Семенович, с его бесстрашной находчивостью, с его опытом так воспринимает все, значит дело серьезное.
Что опять навязалось на нее? Откуда? Скорее бы уж восемь часов! Остаться наедине с Горным, расспросить его…
— Ты что не слушаешь? Не слышишь, что я говорю?
— Ничего я не слышу, Галя.
— Нинка, слушай, ну нельзя же так убиваться! Все уладится. Вот увидишь — все уладится. Хочешь, я с тобой пойду в детский садик за Гришей. А потом к тебе пойдем, картошку сварим. У меня даже на пару бутылок пива деньги есть. Эх, завьем горе веревочкой…
— Нет, Галя, спасибо. Я одна. И вечер у меня сегодня занят…
— Ну ладно тогда, — неохотно соглашается Галя. — Только ты, смотри, не кисни. Слышишь? Эх, какая-то ты у нас…
Александр Семенович, как всегда, ждет Нину в сквере возле кино. Сегодня он особенно предупредителен и ласков. Пройдя несколько шагов, Нина первая заводит разговор о случившемся.
— Никак, ну никак не могу понять, что могло произойти, — недоумевает Горный. — Фактуры я проверял раз двадцать. Сданные тобой суммы тоже несколько раз только с этим инспектором, будь он трижды неладен, проверяли. Не могла же ты брать деньги из выручки…
— Что? — Нина выпрямилась, как-то странно взглянула Горному в лицо. — Из выручки? Конечно, брала, — с горечью бросает она.
Александр Семенович сказал это как бы утвердительно — «не могла», но был в его утверждении и оттенок вопроса. И этот оттенок небывало оскорбил Нину…
— Да что ты, Нина? Разве я хотел тебя обидеть? Я же только…
— Что — только?..
— Ну знаешь, в жизни всякое бывает. Была нужда, взяла, забыла…
— До свиданья. Мне пора.
Нина стремительно поворачивается, почти бежит прочь от Горного.
— Подожди, подожди, Нина! — Горный догоняет ее.
Нина замедляет шаг. Ей все-таки немного совестно перед Александром Семеновичем. Он действительно и не думал ее обижать, и не было в его словах никакого оттенка…
— Куда ты бежишь? Я даже не сказал, что на завтра тебя вызывает директор торга. На девять утра…
«Ах вот зачем он меня догонял! Вот зачем».
— Хорошо, — сухо говорит Нина. — Не беспокойтесь, я не опоздаю к директору торга…
Горный молча пожимает плечами и останавливается. Нина идет одна. Над городом опускается седой морозный туман. Перед самым уходом зима, может быть, последний раз показывает свою силу.
Нина идет медленно, опустив плечи. Завтра она явится к Юрию Филипповичу. Что она ему скажет? Как объяснит недостачу? Неожиданно надвинувшаяся беда давит ее. Дорога до дому кажется ей небывало длинной. Нина словно передвигается по дну водоема, преодолевая воду, густую и соленую.
Нина встала с тяжелой похмельной головой.
«Недостача». Словно из вчерашнего тумана выплыло все то же тяжелое слово.
«Двести килограммов печенья, и сахар, и конфеты… Чуть не на полторы тысячи рублей». Нина даже похолодела. Как же быть? Огромная в сравнении с ее скромной зарплатой сумма пугала Нину. Как могло случиться? Как доказать, что она не взяла себе, да и никогда не возьмет ни одной копейки? Как доказать, если даже Александр Семенович усомнился. Нет, он не усомнился! Нет, нет! Ей только показалось так! Но почему же он не бросился за ней, почему не стал догонять…
В ночной сорочке, едва закрывающей невысокую грудь, Нина сидела на постели. Часы пробили половину девятого. Надо идти в магазин. Ах да, сегодня ведь не в магазин — к Юрию Филипповичу. Там покупателей нет. Не обязательно рано. И Гриша пусть спит. Она отведет его позже.
Нине стало холодно. Она накинула халат, согрелась. Неодолимо захотелось посидеть, обдумать происшедшее…
В торге Нина оказалась около десяти часов.
— Что с тобой? Где ты была, Нина? — нетерпеливо спросил Юрий Филиппович.
— Дома.
— Дома? — директор помолчал. — У меня однажды, лет двадцать назад, недостача случилась на сумму — это я запомнил на всю жизнь — на сумму пятьдесят два рубля одиннадцать копеек. В старых деньгах, конечно. Так я ночь не спал. А утром за три часа до открытия магазина прибежал выяснить. Три часа на морозе стоял. Да… А некоторым ничего, спят, как солдаты в госпитале.
— Извините, Юрий Филиппович, — проговорила, путаясь, Нина. — Я… я считала… что…
Юрий Филиппович смягчился.
— Ну, расскажи, что там стряслось? Откуда недостача?
— Всю ночь думала, не могу понять.
— Должна же ты хотя бы предполагать.
Нина молчала.
— Да, рано, видно, мы тебе присвоили звание-то, — снова жестко сказал Юрий Филиппович. — Ну что случилось? Может, вешала небрежно, с походом?
— Я аккуратно вешала. Вы видели, как…
— Да, с весов такая сумма не набежит… — вслух размышлял директор. — Ну, а выручку ты аккуратно сдавала?
«Все думают о том же! Все о том же!» Нина опустила плечи.
— Аккуратно, но что я могу доказать…
Зазвонил телефон.
— Арбитраж? Нет, не забыл. Сейчас приеду, — сказал директор в трубку.
— Ну вот что, Нина. Сейчас я уезжаю. Очень важное дело. А ты подумай, откуда все-таки могла взяться такая недостача. Зайдешь ко мне завтра в это же время. Но без опоздания…
Нина вдруг заторопилась в магазин. Учет, вероятно, кончился. Как там без нее? Покупатели нервничают.
Служебный ход был закрыт. Нина вошла с главного. И, пораженная, остановилась у дверей. На ее рабочем месте была другая продавщица. Уже немолодая, она энергично орудовала у весов. Галя Воронцова, бросив своих покупателей, подбежала к Нине.
— Такой закон, — виновато, как будто сама выдумала этот закон, пояснила она. — Тебя не имеют права допускать к весам, пока все не выяснится.
Нина молча вышла. Еще один незаслуженный удар нанесла ей судьба. А Горный! Неужели он не мог даже предупредить ее, чтобы не ходила в магазин, чтобы не испытала еще и этого унижения. И сейчас он даже не пытается найти ее, поговорить с ней…
Куда же теперь? Что теперь делать?.. И вот снова, как после смерти отца, Нина сидит в халате возле своего аквариума. Те же грустные, одинокие мысли приходят к ней.
Давно уже она не оставалась надолго со своими рыбками. С тех пор, после папиной смерти. Впрочем, не так уж давно, всего какие-то полгода отделяют Нину от тех дней. А сколько нового горя, обид нанесли ей люди. Сколько… Нет, не стоит думать об этом. Вообще, не надо думать. Как хорошо не думать! Вот они, молчаливые друзья. Они ни о чем не спрашивают, им не нужно ничего объяснять.
— Как поживаете, Николай Савельевич? — мысленно обращается Нина к лялиусу. — А вы, Любовь Ивановна, все такая же поворотливая, хотя и солидная. Вас-то я вижу каждый день. А вот тебя, Рыжий, — Нина смотрит на розовую данию, — тебя так ни разу нигде и не встретила. Теперь, наверное, я бы и не узнала тебя. Ты, конечно, уже забыл незнакомую чудачку, которая послала тебя за мороженым и исчезла. А ты, Леночка…
Как хорошо сидеть возле аквариума! Не думать ни о чем…
Вечером прибежали Галка и Верочка. Нина ждала, что они принесут какую-нибудь весточку от Горного. Весточки не было. Но зато девушки рассказали, как Горный в присутствии Гали звонил начальнику торга и рьяно отстаивал Нину: «Не допускаю мысли, чтобы она могла украсть». Нину резануло это слово — украсть — но все-таки ей стало немного легче от того, что Александр Семенович воюет за нее.
Девушки расспрашивали о том, что сказал Юрий Филиппович. Радовались, что дело попало к нему. «Он разберется. Поможет. Да и самим надо. Мы же знаем тебя». Говорили очень долго, горячо, особенно Галя.
— Надо бороться, надо доказывать, — то и дело повторяла она. И вдруг спохватилась: — Вот с кем надо поговорить, с Зубом. Завтра же пойду к нему.
Девушки ушли поздно. Нина проводила их. Потом, сделав порядочный крюк, завернула в тот сквер возле кино, который они с Александром Семеновичем называли «нашим»: может быть, он ждет ее там.
