Только несколько человек слышало, как Джон Томас провоцировал Ашера на драку.

Когда директор спросил у Эмилии, приставал ли к ней Джон Томас, она покачала головой. Она не посмотрела Ашеру в глаза. Не сказала ни слова.

Как она могла это объяснить?

Когда мы выходили из кабинета директора, Ашер поймал её взгляд.

— Эм…

— Не нужно, — настойчиво произнесла Эмилия. Я мысленно перевела её слова: Не спрашивай у неё, о чём говорил Джон Томас. Не спрашивай, почему она не сказала директору правду. – Ты наконец-то добился того, чтобы тебя отстранили, — сорвалась она. – Теперь ты счастлив?

— Я просто… — начал было Ашер, но Эмилия не дала ему закончить. Она опустила руку на его грудь и оттолкнула его.

— Я тебя об этом не просила.

На уроке «Говоря о словах» покрытый синяками Джон Томас объявил, что он будет работать со мной в паре.

К нам подошел Генри.

— Настоящий мужчина никогда не предполагает, что кто-то захочет быть его напарником, — произнёс Генри. Он одарил Джона Томаса взглядом, от которого по моей спине пробежали мурашки. – Настоящий мужчина спрашивает.

Судя по голосу Генри, на самом деле, он говорил не о парной работе на уроках.

— Настоящий мужчина не принуждает. Не давит, — продолжил Генри. – Он не может просто взять то, чего хочет. Он спрашивает, — ещё несколько секунд Генри пристально смотрел на Джона Томаса, а потом он повернулся ко мне и продемонстрировал пример. – Хочешь вместе поработать над этим заданием, Кендрик?

Если бы взглядом можно было убить, то после того, как я посмотрела на Джона Томаса Уилкокса, он бы уже лежал в могиле.

— С радостью, — сказала я Генри, отворачиваясь от сына конгрессмена.

К сожалению, в классе было нечетное количество учеников, а значит, Джон Томас мог присоединиться к любой группе. Он явно не принимал слова Генри близко к сердцу. Он посчитал их призывом к бою.

— Жаль, что так случилось с Ашером, — небрежно произнёс Джон Томас. – Он всегда был немного безбашенным.

Какой-то миг я размышляла о том, стоило ли ударить Джона Томаса самой и быть отстраненной от учебы на две недели.

— Ашер вернется в школу через пару недель, — полностью контролируя свой голос, произнёс Генри. – А вот ты, — продолжил он, глядя на Джона Томаса так, словно он видел его насквозь, — останешься полным разочарованием для каждого, кто решит тебе довериться.

Слово «разочарование» всегда било Джона Томаса по самому больному месту.

— А что думаешь ты, Тэсс? – придя в себя, спросил Джон Томас. – Ты разочарована?

— Нет, — сказала я. – Я не доверяюсь людям вроде тебя.

На несколько секунд повисла ещё одна напряженная пауза.

— Вы знали, что в Хардвике ведутся записи? – спросил Джон Томас. – О лекарствах, диагнозах, психическом здоровье… — он замолчал. – Вы не поверите, сколько девочек в этой школе отправляются в клиники расстройства пищевого поведения, когда говорят, что едут в летний лагерь. А ваша маленькая подружка Вивви? – продолжил Джон Томас. – Она – интересная личность.

Когда-то Вивви рассказала мне, что девятый класс давался ей нелегко. Она не уточняла, но я знала, что в этой истории были замешаны антидепрессанты.

После всего, через что Вивви прошла в этом семестре, мысль о том, что Джон Томас скажет кому-нибудь о ней хоть слово, заставила меня пожалеть о том, что Ашер не ударил его ещё сильнее.

Генри опустил руку мне на плечо, напоминая мне о том, что Джон Томас пытался сделать со мной то же самое, что он сделал с Ашером: спровоцировать меня на драку, подтолкнуть меня к грани.

В эту игру можно играть и вдвоём. Лучшая часть меня попыталась воспротивиться, но быстро проиграла.

— Забавно, — произнесла я, глядя Джону Томасу в глаза. – Я видела твоего отца в пятницу вечером. Ему явно было очень уютно с женщиной, которая не была твоей матерью.

— Тэсс, — Генри вложил в одно единственное слово столько осуждения. Не опускайся до его уровня. Не играй в его игру.

— Рыжие волосы, — продолжила я. – Синее платье. Ей явно нравилось тяжело дышать в волосы твоего отца, когда он гладил её по шее.

Лицо Джона Томаса замерло.

— Ты не знаешь, о чём говоришь, — напряженно произнёс он.

— Может, мне спросить о ней твоего отца? – я подалась вперед. – Я могу сказать ему, что ты упомянул что-то об их отношениях на уроке.

Мои слова угодили в цель. Судя по выражению лица Джона Томаса, он знал об отношениях его отца с этой женщиной, а его отец знал, что он знал.

— Он тебе не поверит, — сказал Джон Томас.

— Думаю, мы оба знаем, что это не так. Особенно, если я упомяну о том, что ты распускал слухи о семье Генри, — я облокотилась на свои ладони. – Конгрессмен очень наблюдателен, — я повторила слова, сказанные Джоном Томасом на благотворительном ужине. – Ты узнал о семье Генри от своего отца. И почему-то мне кажется, что он будет не слишком рад услышать, что ты распустил язык. Знание – это сила, — небрежно произнесла я, — и вот ты раздаешь силу конгрессмена. И ради чего? Каких-то школьных выборов, в которых ты всё равно не победишь?

Я видела Джона Томаса вместе с его отцом всего один раз, этого хватило, чтобы догадаться, что конгрессмен предпочтет самую малую долю политической власти школьным проблемам своего сына.

— Ты будешь держать свой рот на замке, — выдавил Джон Томас.

Я улыбнулась.

— Как думаешь, будет сложно организовать небольшой разговор с конгрессменом? – риторически спросила я. Джон Томас напал на Генри и Ашера. Он терроризировал Эмилию. Угрожал Вивви. Я была не против ответить на это собственной угрозой.

— Если ты ещё раз навредишь кому-то из моих друзей, — я склонилась вперед, чтобы моего лицо оказалось в дюйме от его лица, — я тебя похороню. И твой собственный отец бросит горсть земли в твою могилу, потому что Генри прав, — мой голос был едва ли громче шепота, но от этого он звучал ещё более резко. – Ты – разочарование.

ГЛАВА 25

Генри не сказал ни слова о том, как я использовала конгрессмена Уилкокса против его собственного сына. А я не сказала Генри, что иногда люди вроде Джона Томаса принимали порядочность за слабость.

Если для того, чтобы Джон Томас понял, что нападать на моих друзей было плохой идеей, мне нужно было запачкать руки – пусть будет так. Если бы я могла наказать его за то, что он сделал – и всё ещё делал – с Эмилией, если бы я могла заставить его заплатить, не заставляя её делать то, чего она явно не хотела – я бы так и сделала.

Настало время ланча, но я была не голодна. Вместо этого я вышла во двор. Я собиралась сесть за столик, но мои ноги продолжили шагать – мимо часовни, мимо Художественного центра Максвелла, на футбольное поле. В ноябре в Вашингтоне было холодно, но в моей крови жила Монтана. Холод беспокоил меня не больше, чем парни вроде Джона Томаса Уилкокса.

Подставив своё лицо ветру, я обдумала то, что я сказала Джону Томасу – и его реакцию на мои слова. Когда-то Айви сказала мне, что фиксерам приходилось уплачивать цену. Учитывая то, что Джон Томас сделал с Эмилией, то, что он сказал Ашеру и то, с какой самоуверенностью он заявил, что отец Генри был алкоголиком, притворяясь, что он не хотел расстраивать нас этими новостями…

Я не собиралась сожалеть о том, что нанесла ответный удар.

Не собиралась гадать о том, каким человеком это меня делало.

Через какое-то время моё лицо онемело от ветра. Когда я зашагала назад к главному школьному зданию, я была уверенна в одном. Если Джон Томас скажет хоть слово о Вивви, если он хотя бы посмотрит в её сторону, и я должна буду выполнить свою угрозу – я так и сделаю.

Я направилась назад к кафетерию, но выбрала длинную дорогу. Мимо компьютерных лабораторий, мимо библиотеки… Я замерла.

Я услышала звук. Резкое бульканье, напоминающее шум воды в трубе.

Не считая меня, коридор пустовал. Дверь в библиотеку была приоткрыта.