Конечно, любит. Иногда она думает, что маленькая девочка, лишенная радостей жизни мерзкой матерью все еще живет в ней, хотя прошло уже столько долгих и безумных лет. Но некоторые вещи остаются неизменными. Она все еще любит музыку, обожает гламур и жить не может без чертового эскимо. Обделенная им в детстве, глупо пытается наверстать эту потерю сейчас.

Она встает и направляется в душ, прихватив халат. Сегодня она не задерживается, не тратит время на банные процедуры. Он так же спешно моется, оставляя ванную комнату как раз тогда, когда она надевает чулки, а затем платье. Из душного номера они не просто выходят, это больше похоже на побег. Круэлла хорошо знает его, еще лучше – себя, прекрасно понимая, что до самого утра им не уснуть и они будут сидеть в каком-нибудь кафе до самого его закрытия, а потом облюбуют лавочку, чтобы снова бросаться колкостями друг в друга. Идеальное свидание. А ведь если разобраться, таких свиданий было всего два, включая это, и оба – совсем недавно, уже в Сторибруке. Эх, проклятая ненормальная жизнь! Видимо, никогда им не научиться обыденности хотя бы в отношениях друг с другом.

Город Большого Яблока накрыл хмурый вечер, впрочем, воздух довольно теплый и Круэлла не зря остановилась на легком манто. Сквозь кожу перчаток она чувствует легкое прикосновение его сухих пальцев. Она давно уже перестала следить, где они, по сути, ей абсолютно плевать, куда они забрели, потому что они вместе. Она привыкла следовать за Темным, даже если они играют в гонку на опережение. Он был достойным ее во всем – делил с ней Тьму, был идеальным соперником и восхитительным любовником, хорошим другом и опаснейшим врагом.

То, чего она ждала от бурной жизни, воплощал он целиком и полностью. Потому она не обращает внимания ни на что вокруг, разве что глаза слепят огни, мириадами рассыпающиеся в ночи. Эскимо вкусное, Круэлла с наслаждением ест мороженное, наплевав на то, что это уже вторая порция. За столько лет, что они с Голдом знакомы, она уже привыкла, что он видел те ее стороны, которые не видел никто. Они ему хорошо знакомы, так к чему скрывать от него их, или ненавидеть его за это? Наверное, это нормально, ведь и ей Голд знаком таким, каким не знаком никому другому.

Первые звезды, сияющие в небе, означают начало ночи. Очередная ночь в Нью-Йорке. Очередная ночь, позволившая ей определить, что ее состояние на протяжении последних восьми недель было вовсе не свободой, а просто тягостным одиночеством. Она могла называть это как угодно, суть не менялась. Она загнала себя в клетку, была одинока и просто не могла снова почувствовать прекрасный вкус города, который так любила всегда. Свободу, как ни странно, она обрела только рядом с Голдом, в его руках, одна из которых обвилась вокруг ее талии сейчас.

Круэлла удивлена своим мыслям, но больше их не боится. Все, наконец, должно быть по-другому, иначе. Они слишком измучили друг друга за все годы знакомства. Терпения и сил доставлять друг другу еще больше проблем и мучений нет ни у нее, ни у него. Хватит. С этим пора заканчивать. Но для этого, кажется, ей нужно спросить у него о ее главном демоне.

- Дорогой, я кричала во сне?

Он обращает на нее взгляд. Задумался, сказать ли ей правду, или солгать. Она усмехнулась. Без эмоций, без драмы. Значит, у нее снова случился кошмар, ночные истерики вернулись. Что ж, она знала. И все-таки она хочет услышать ответ. Ей нужно его подтверждение.

На его лице – сомнения, которые она спешит развеять:

- В твоих интересах сказать правду, Румпель.

- Да – сомнения мгновенно сменяются почти вселенскими страданиями, когда он снова смотрит ей в глаза. Он берет ее за руку, пытаясь сказать еще что-то, но Круэлла лишь качает головой: не стоит. Она поняла все, что хотела, узнала все, что ей было нужно знать от него на этот раз.

Ей снова снятся кошмары? Она пока не уверена. Один дурной сон ничего не значит. Хотя от того, что он приснился вообще, хорошего мало.

Голд сконфужен, тяжело дышит, повесил голову. О нет. Она задала этот вопрос вовсе не для того, чтобы посеять грусть. Хватит между ними грусти! Потому, улыбнувшись, Круэлла вновь скользит ладонью в его ладонь, выбросив обертку от мороженного в мусорный бак, мимо которого они сейчас проходили. Коротко поцеловав его в лоб, она показывает, что разговор закончен.

К счастью, Румпель в этот раз не стал с нею спорить. И это не может не радовать.

Она очнулась. Обнаружив себя взятой в охапку его объятий, подавлено стонет. Голова снова раскалывается так, будто ее били молотком. Гул отдается в виски. Она трет лоб, напрасно пытаясь прийти в себя. Ей не просто холодно, ее бьет озноб. Судорожно вздохнув, она принимает протянутую Голдом таблетку, проглатывая ее. Попытка запить лекарство водой провалена: вода истошным кашлем и рвотой выходит из ее желудка прямо на постель, вместе с лекарствами. Ее бьет озноб.

Она все еще дрожит, когда до нее, наконец, возвращается способность понимать хоть немного, что происходит. Это был только сон. Она видела дурной сон, в котором они с матерью поменялись местами. Мадлен убила ее в этом сне, и любовалась ее трупом. Ей хотелось сказать, что это неправда, невозможно, что так не может быть, и она жива. Но язык просто к нёбу прилип. А дальше – забвение, словно черная пропасть, захватило ее сознание и очнулась она уже на руках у любовника, протягивающего ей воду и успокоительное.

Она все еще дрожит, когда, покрепче взяв ее в плен своих объятий, Голд снова опускается на постель. От мягких прикосновений к ее коже и теплых поглаживаний спины она вздрагивает. Она не узнает собственного голоса, когда не просит, нет – приказывает ему:

- Завтра мы возвращаемся в Сторибрук, дорогой.

Он ничего не отвечает, совсем никак не реагирует, кроме как бросив на нее короткий, ничего не значащий взгляд. Тем не менее, в нем Круэлла читает сомнения.

- Не говори мне, что ты об этом не думал.

Он качает головой, будто не верит, что она могла произнести эти слова. Конечно же, он думал и знает, что ей об этом известно. Он не может оставить магию, не может отказаться от нее. Там его дом. Впрочем, с уст его слетает совсем другой вопрос:

- Почему?

И, почти ни секунды не думая, Круэлла отвечает единственно возможное, единственное, что считает правильным:

- Там наш дом, Румпель. Мы едем домой.

========== Глава 62. Привет из прошлого ==========

Он знал ее секрет, самую большую ее тайну. Круэлла Де Виль тоже может быть беззащитной. В это сложно было поверить, об этом невозможно было даже подумать, никто бы не посмел предположить такого о ней, но это был факт. Она тоже бывала беззащитной.

Ее слабость Румпельштильцхен знал всегда. Не в любви к выпивке, не в кинофобии заключался ее страх. Она люто, истерически, дико боялась матери. Даже спустя много лет после убийства, даже мертвой. Она боялась Мадлен и это – пожалуй, единственное, что могло бы выбить опасную психопатку из колеи. Оказалось, что в этом же была и ее беззащитность. Когда финальная стадия их бурного романа, включающая постель, только началась, они изматывали друг друга так, что сон для Круэллы и привычная дрема-оцепенение для Темного были самым желанным подарком. Она отключалась на его груди или на соседней половине кровати, свернувшись щетинистым клубком, а он впадал в свое странное состояние, которое по неопытности многие могли бы принять за кому. Потому кошмары не врывались в ее сны. Теперь же, когда страсть, хоть и была столь же полноводна и безумна, как раньше, все же давала им шанс на отдых, прошлое врывалось в их ночи безумным вихрем. Мать снилась ей постоянно. Румпель терпел, давал таблетки, гладил, целовал, рассказывал сказки, в которых главный герой в конце всегда убивал родителя, а то и обоих. Круэлла, конечно же, знала, что это – ложь, выдумка, но ей нравилось это слушать. Он приносил ей час с успокаивающими травами, пел песни и читал книги, часто – столь любимого ею Фитцджеральда. Теперь он должен был благодарить Круэллу, что ему было, чем занять себя во время ночной бессонницы. Он надеялся, что что-нибудь из этого обязательно поможет, но прошло уже почти три недели с тех пор, как они вернулись в Сторибрук, три недели с момента ее нью-йоркского кошмара, а ничего не менялось. Стало, напротив, только хуже, значительно хуже. Конечно, каждое утро Круэлла была полна присущей ей бравады, но получалось это все хуже и хуже. Она стала бледной копией себя. И без того острые скулы теперь стали напоминать заточенные ножи, нещадную головную боль она уже почти не могла скрывать, каждое утро заливаясь кофе, как целебным снадобьем, к тому же, ее раздражение, особенно с утра, достигло почти катастрофических масштабов. Дома была перебита дорогая посуда, утром они почти не разговаривали, завтракала она плохо, пила еще больше обычного. Ложась спать, никогда не жаловалась, но Голд знал, читал по глазам, что она смертельно боится новых кошмаров, которые все приходили и приходили, терзая ее мозг. Недавно у нее начали дрожать руки, да так, что не скрывали ни перчатки, ни более сильная хватка. Удержать чашку над столом и то было теперь крайне проблематично и стоило ей больших усилий.