- Ты произнес уже довольно слов, - сказал Башир, - но одного ты мне не объяснил, а именно: при чем здесь твое появление в моем доме?
- После всего, что я сказал, оно ясно как день. Я пустился в экскурсию на Соляное озеро - отыскать вехи, потерянные старым Тотлебеном и ускользнувшие от молодого Тотлебена и его невольных компаньонов, так как они искали клад по новой тропе. Я нашел эти приметы, несмотря на некоторые осложнения (профессор покосился на марабу). Но у самой цели встретилось неодолимое препятствие, а именно: камень, пущенный в мою голову.
Марабу поднял над головой руки и громко сказал:
- Прости мне, любимец звезд! Прости мне, вышедший сухим из Чертова Купанья!
- Не будем больше об этом говорить, - сказал профессор. - Довольно долго я оставался без сознания. Когда я очнулся, было уже поздно. Заходящее солнце отсвечивало во множестве кроваво-красных соляных кристаллов, - я определил их количество приблизительно в сто центиллионов - сумма, почти равная бумажной наличности их Германского банка. Я поднялся и ощупал себя. Оказалась лишь рана на голове. Мне удалось по наступлении тьмы выбраться на главную тропу Соляного озера. Отсюда верблюд пошел ровно, как заведенные часы. Понемногу взошла луна, и Соляное озеро стало желтым и зеленым, как искрящийся кошачий глаз. Верблюд по-прежнему шел как заведенный и сам выбирал дорогу. Еще не оправившись от потрясения, я не мог им управлять; но все шло гладко. Наконец мы прошли последний, опаснейшим пояс, там, где накануне я выкупался в иле, и вступили в пустыню. Здесь верблюд почувствовал себя дома, и мы делали по три километра в час. У меня было время обдумать свое положение. Будущее представилось мне весьма туманным. Клад был потерян, друзья исчезли, исчезло даже то, что связывало меня с сигарного цвета спутником, - я разумею коврик. Еще раз Башир захотел его прервать, но профессор продолжал без передышки:
- Я приближался к оазису, когда от песчаного холма отделилась чья-то фигура. Человек держал за узду верблюда. Он трижды поклонился до земли. Он передал мне кошель с сокровищами и другой кошель с золотом и сказал... Что ты сказал?
Марабу, впивавший слова рассказа с почтительной дрожью, поднял руки и просто сказал:
- То же, что и теперь! Прости, любимец звезд! Сжалься, хозяин и повелитель коврика!
- Совершенно верно, - сказал профессор. - Дело в том, что, очнувшись на островке, я, между прочим, хватился коврика, того самого коврика, о котором я уже упоминал, коврика, которым я завладел накануне по всем правилам искусства. Но на острове коврика не было. Так, по крайней мере, мне показалось. Но должно быть, я ошибался. Когда появился мой смуглый друг и приветствовал меня поклоном под сенью песчаного холма, я увидел коврик под моей седельной лукой.
- Тебе вернул его джинн, - прохрипел марабу. - Я кидал в тебя каменьями! Я взял коврик силой! Но не силой, а хитростью, не покупкой, а кражей, не правдой, а обманом - так переходит из рук в руки священный ковер.
Здесь я, Ибрагим, сын Салиха, осмелился вставить слово дрожащим голосом:
- Племянница моя Амина, - сказал я, - только что рассказывала о чудодейственном коврике, принадлежавшем некогда трем багдадским нищим. Он переходил из рук в руки именно так, как объяснил марабу. Наверное, это тот самый ковер, о котором идет речь.
- Безусловно, - сказал профессор. - Итак, мой смуглый друг поднялся и приветствовал меня упомянутым поклоном. Что я сказал тебе, марабу?
- Ты сказал, господин: "Видишь коврик? Я сначала его не заметил, а теперь вижу. А ты его видишь, марабу?"
- Правильно. А что ты ответил, марабу?
- Я ответил: "Вижу и повинуюсь. Он добыт хитростью, кражей и обманом. Коврик твой, и сила коврика к твоим услугам".
- А я что ответил?
- Ты сказал: "Я хозяин волшебного коврика и хочу видеть его джинна. Вызови джинна!"
- Правильно. А ты что ответил?
- Я сказал: "Господин, этот джинн свирепого вида. На него нельзя глядеть без содрогания. Это - невероятный джинн, чудовищно злобный, и Аллаху угодно было наделить его всей силой, доступной джиннам. Не нужно, господин, отмени свое приказание!"
- Так ты сказал. Верно! Тогда я спросил тебя, видел ли ты сам джинна. Ты видел его?
- Часто, господин, но не чаще, чем было нужно. Вид его таков, что люди бросаются ничком на землю, чтоб от ужаса не потерять сознания. Страшный пар струится из его ^ноздрей и ядовитого насмешливого рта. Он может раздавить, как червяка, человека, который его потревожил. Не надо джинна, отмени свое приказание, господин!
Марабу говорил с шипением, как шипят сырые дрова, и глаза его пылали неистово. Все, кто был в комнате, от Башира до вооруженных людей, содрогнулись. Профессор выждал мгновение и снова обратился к марабу.
- Что сказал я тогда? - спросил он, понижая голос.
- Господин, - закричал марабу,- ты сказал: "Пусть земля и небо разверзнутся, пустыня станет морем и все черти вылезут из своих купален, все равно, вызывай джинна!"
Все в комнате содрогнулись. В наступившей мертвой тишине профессор прошептал:
- На это я ответил: "Два моих друга странствуют в опасности бесчисленных ночей. Ты, марабу, открыл мне это сам. рассыпая песок на коврике. Я хочу знать, в чем заключается опасность. Я хочу знать, где эта опасность. Я хочу знать, где мои друзья. Вызови джинна!" А ты что ответил?
- О хозяин коврика, не стоит заклинать джинна. Я знаю, где твои друзья. Прежде чем ты отнял у меня ковер хитростью, кражей и обманом, я прочел это в узорах песка с помощью духа. Ради этого не стоит тревожить страшилища.
Все присутствующие испустили стон облегчения. Все, от вооруженных людей до Башира, боялись, что рассказ дойдет до заклятия джинна и что будет описано его лицо. Профессор сказал:
- Так сказал ты, а я крикнул: "Ты знаешь, где они? Веди меня к ним немедленно!" И тогда ты привел меня в этот дом. в дом Башира, сына Абдаллы.
Он помолчал немного и, повысив голос, прибавил:
- Башир, сын Абдаллы, в восьмом колене сын Абдаллы, сына Башира, я рассказал тебе, как я сюда попал и почему я здесь в неурочное время.
Башир обмахнулся веером.
- Ты рассказал мне сказку, как Амина. И одного ты не сказал: зачем ты, собственно, сюда пришел?
