Скилур в ответ чуть слышно вздохнул, по-прежнему глядя куда-то мимо Атталы. Что он может совершить ради осуществления своего самого заветного желания? Предложить ей сейчас бежать с ним в Скифию? Навряд ли она согласится.

  - Будущей весной мне исполнится девятнадцать, - продолжила Аттала, не дождавшись от него, кроме обречённого вздоха, никакого ответа. - Сегодня мать объявила мне, что весной выдаст меня за одного из сыновей наших вождей. Я же всегда хотела и мечтала стать царицей, как моя матушка. Быть женой обыкновенного племенного вождя я не желаю!

  Услышав эти слова, Скилур живо вскинул тотчас загоревшиеся надеждой глаза на решительное лицо царевны и даже приоткрыл рот, чтобы предложить-таки ей совместный побег в Таврику, чтобы стать там его женой и скифской царицей. Но Аттала неожиданно подняла руку и прикрыла ему рот жёсткой, холодной, пахнущей лошадиным потом ладонью. Поймав в озябшую ладошку слетевший с его жарких губ робкий поцелуй, она продолжила оттаявшим голосом:

  - Поэтому я решила дать тебе шанс, скифский царевич. Я отпускаю тебя... Езжай в свою Скифию и, если ты вправду любишь меня... у тебя есть целая зима, чтобы стать царём и прислать ко мне сватов. А я уж постараюсь, чтобы матушка и Гатал согласились на наш с тобой союз...

  В тот же день полный радужных надежд Скилур, вооружившись луком и акинаком, ускакал на паре подаренных Атталой резвых, выносливых коней на закат - к Тафру. Обретя нежданную свободу, он не хотел терять ни одной лишней минуты из отпущенного ему срока, а разыгравшаяся во второй половине дня не на шутку снежная непогодь была ему только на руку.

  Когда на другой день царица спросила у Атталы, куда подевался её скифский раб, та, понимая, что если скажет правду, то мать, рассердясь, может немедля отдать её в жёны Тешубу, не моргнув глазом, солгала, будто послала Скилура отыскать в царских табунах и объездить для неё нового коня взамен запаленного солового. Когда же Скилур не объявился в Кремнах и спустя три-черыре дня, вновь призванная матерью к ответу Аттала спокойно ответила, что, должно быть, её раб, воспользовавшись случаем, сбежал в свою Скифию. Она ведь думала, что смогла приручить его, но, видно, сколько волка ни корми, а собачьей верности от него не дождёшься. Покачав недоверчиво головой, Амага отпустила дочь и в тот же день отправила к скифскому царю послов с приказом разыскать и вернуть сына Агара обратно в Кремны.

  Добравшись до Тафра, Скилур был остановлен у полуразрушенного укрепления (царица Амага запретила его восстанавливать) скифским сторожевым отрядом. Объявив, что он старший сын царя Агара, бежавший из роксоланского плена, Скилур в сопровождении десятка узнавших и радостно приветствовавших его воинов-сайев поспешил в Неаполь Скифский к правившему теперь скифами царю Карзоаку - двоюродному брату прежнего царя Агара по материнской линии. Но дядю Карзоака внезапное появление в восстановленном из руин царском дворце племянника, которого он сразу узнал, несмотря на то, что тот за два прошедших года здорово повзрослел, совсем не обрадовало. Тем более что прыткий юнец, едва поздоровавшись, поспешил заявить о своих правах на царскую золотую булаву как единственный законный наследник из колаксаева рода.

  - Это ещё надо спросить у наших вождей и воинов, захотят ли они назвать тебя своим владыкой, - с ядовитой ухмылкой на фиолетовых губах возразил Карзоак.

  - Вот и давайте спросим! - потребовал Скилур. - Я за этим и приехал.

  Карзоак разослал гонцов к вождям подвластных племён, призывая их с дружинами приехать в ближайшее новолуние к священному камню Ария, чтобы рассудить его с неожиданно вернувшимся из роксоланского плена сыном прежнего царя Агара.

  В назначенный день вожди всех 14-ти скифских племён, осевших в Таврике, явились со своими скептухами и конными воинами на священное поле у царской столицы. Проехав в сопровождении отборной сотни сайев вместе с юными сынами и племянником от городских ворот к увенчанному мечом бога войны массивному камню, Карзоак в парадном царском одеянии поднял зажатую в правой руке булаву и, дождавшись, когда смолкли приветственные крики, спросил выстроившихся широким полукругом вождей, скептухов и воинов, хотят ли они, чтобы он передал эту царскую булаву вернувшемуся из роксоланского плена сыну прежнего царя Агара? Того самого Агара, который два года назад своими неразумными действиями привёл Скифию к невиданному разгрому и разорению! Хотят ли они теперь вверить свою судьбу этому трусливому юнцу, у которого не нашлось мужества ни погибнуть с честью в бою, ни хотя бы пасть от собственного меча, как поступил его отец? И который вместо этого вымолил у роксоланской царицы себе жизнь и два с лишним года прожил в позорном рабстве у роксолан, а теперь, когда наконец решился на побег, он требует отдать ему власть, чтобы, пылая злобой и жаждой мести, начать новую убийственную войну с вдесятеро более многочисленными племенами роксолан.

  Тщётно Скилур подымал руку, прося тишины, чтобы возразить на лживые обвинения дяди Карзоака, ставшие для него полной неожиданностью. Он сдался в плен не из трусости и малодушия, а чтобы спасти от роксоланских облав множество укрывавшихся в плавнях озера Бик воинов, женщин и детей. И царская власть ему нужна не для мести и новой войны с роксоланами, а чтобы взять в жёны царевну Атталу и установить с могущественными роксоланами прочный мир и союз. Но его оправданий никто не слушал. Вожди, скептухи и простые воины подняли крик и гвалт: одни требовали предать опозорившего славный род скифских царей сына Агара смерти, другие - изгнать его навсегда за пределы Скифии, третьи - вернуть закованным в рабские цепи его хозяйке - царице Амаге. Однако выпускать опасного соперника живым из рук Карзоаку страх как не хотелось, а настаивать на казни собственного племянника ему было как-то не с руки. С притворным добродушием Карзоак попросил негодующих воинов пощадить несчастного юношу, в жилах которого, как-никак, течёт благородная кровь Колаксая. Он с радостью примет сироту в свою семью и будет растить и воспитывать наравне с собственными сынами. "А там вскоре, - думалось ему, - какой-нибудь несчастный случай, которыми так богата жизнь, отправит его вслед за отцом, в ту страну, откуда никому нет возврата..."

  Эти планы Карзоака нарушило неожиданное появление в скифской столице посланцев царицы Амаги. Пригрозив скифам войной, они потребовали вернуть своей владычице её беглого раба. Делать нечего: наложив на Скилура крепкие путы, его передали роксоланам, и Скилур опять оказался в Кремнах.

  Представ перед царицей, юным царём и своей бывшей хозяйкой Атталой, надежды которой он не смог оправдать, Скилур, готовый к пыткам и казни, гордо вскинув голову, заявил, что убежал, чтобы вернуть себе державу отца и попросить у царя Гатала и царицы Амаги в жёны царевну Атталу, которую он полюбил больше жизни.

  Амага обратила вопрошающий взгляд на старшую дочь.

  Разочарованная и огорчённая постигшей Скилура неудачей, Аттала нашла в себе смелость признаться, что сама отправила его в Скифию добывать отцовское царство, и если бы ему это удалось, - охотно бы пошла за него замуж.

  Отвесив дочери звонкую оплеуху за то, что лгала своей матери и царице, Амага объявила, что хочет она того или нет, а весной станет женой Тешуба. Что до сына царя-отравителя Агара, то весной, когда в Кремны приплывут греческие купцы, его продадут в рабство грекам - там он узнает по-настоящему, что значит быть рабом. А до того часу пусть посидит под неусыпной стражей на хлебе и воде в пустой зерновой яме на заднем дворе.

  Аттала приняла решение царицы-матери с молчаливой покорностью, но в ту минуту, когда на щеке её горела тяжёлая материнская пощёчина, она бесповоротно решила, что поступит наперекор воле матери, чего бы это ей ни стоило.

  Очутившись в глубокой холодной яме, Скилур решил, что дальнейшая жизнь утратила для него всякий смысл, и ему ничего не остаётся, как уморить себя голодом. Улёгшись на твёрдом, как камень, глиняном дне ямы, он не притронулся к объедкам, которые бросали ему сверху раз в день, как собаке, охранники, о чём те и доложили через пару дней матушке-царице.