- А-а... глянь, не стоит ли кто за дверью, - приоткрыв правый глаз, попросил слабым полушёпотом Канит.

  Просунув между висевшей в дверном проёме вороной конской шкурой и притолокой круглую белёсую голову (утеплённый внутри белым заячьим мехом башлык он держал в руке), Сакдарис зыркнул в коридор. Вернувшись к постели "раненого", он уселся на прежнее место у изголовья и, наклонившись поближе, вполголоса сообщил:

  - Никого... Ну?

  Канит тяжко вздохнул.

  - Я обозвал бабку Госу старой каргой.

  - Ну, ты даёшь! Хе-хе!.. А за что?

  - За то... она ударила палкой Лиса.

  Дрожащей от слабости рукой Канит погладил морду своего любимца, свернувшегося калачиком у самого его лица.

  - Ну и, значит, правильно тебе всыпали. Старших надо почитать. Хе-хе-хе! - хохотнул Сакдарис, скрывая досаду, что Канит не захотел сказать ему правду. - Ну, ладно, братуха, я пойду.

  - Угу, - согласился Канит.

  - Ну, давай, поправляйся. Не переживай - дня через три-четыре всё заживёт, как на собаке! Хе-хе-хе!

  Натянув на голову башлык, Сакдарис потрепал Лиса по загривку и шмыгнул за дверь.

  Сакдариса мельком увиденная в кошаре старого Хомезда красавица Зобена тоже не оставила равнодушным. Несколько раз, в погожие деньки (Сакдарис не любил почём зря мёрзнуть или мокнуть), он наведывался в кошару Хомезда, будто бы с поручениями отца проверить, всё ли в порядке с овцами, но увидеть Зобену не удавалось - та пряталась в шатре, избегая показываться на глаза сыну хозяина. Поняв, что с красавицей пастушкой у него не выгорит, чем таскаться, подобно Каниту, изо дня в день к дальней кошаре, ленивый Сакдарис предпочёл утешаться ласками более доступных и покладистых девок и бабёнок из Таваны.

  Разъезжая на другой день после происшествия с Канитом во главе дозорного отряда по обращённому в сторону Таврских гор краю южного плато, Скиргитис небрежно поинтересовался у ехавшего рядом Сакдариса, что это за пастушка, из-за которой вчера пострадал зад Канита. Сакдарис охотно рассказал о пурге, застигшей их в начале зимы на этом плато во время охоты, и как, набредя на кошару старика Хомезда, они обнаружили там, среди навоза, настоящий самоцвет - молодую вдову старшего внука старика, убитого недавно на Боспоре вместе с Савмаком, в которую Канит сразу же втрескался настолько, что даже надумал на ней жениться, не добыв голову первого врага, за что и получил вчера от вождя такую порцию "горячих", что не сможет сесть на коня ещё дней десять, хе-хе-хе!

  Заинтересовавшись, Скиргитис пожелал взглянуть на эту кралю. Устроив своему отряду привал над обрывом Напита, Скиргитис поскакал с братом и двумя телохранителями к расположенной неподалёку кошаре старика Хомезда.

  Поравшиеся на подворье девушки, заметив спускающихся по косогору всадников, подумали сперва, что это скачет Канит, два дня уже не появлявшийся возле кошары, но узнав сыновей хозяина, быстренько юркнули в один из шатров. Но Скиргитис был не из тех, от кого можно было так легко улизнуть. Небрежно ответив несколькими словами на традиционные вопросы о здоровье и благополучии хозяина и его домашних и подобострастные поклоны выбежавшего встречать хозяйских сыновей старика Хомезда, Скиргитис, в свою очередь, поинтересовался всё ли благополучно в кошаре и много ли хозяйских овец уже пало. Не слушая испуганных бормотаний старика, въехав во двор, он пружинисто спрыгнул с покрытой ярким, как персидский ковёр, чепраком конской спины в утоптанный множеством ног и усыпанный мёрзлыми конскими "яблоками" снег. Сунув узду в руки Хомезда, он велел позаботиться о кобыле и, не дожидаясь приглашений, уверенно вошёл в шатёр, куда минуту назад скрылись девушки. Так же кинув повод своей буланой кобылы Хомезду, Сакдарис поспешил за старшим братом. Двое их телохранителей, привязав к кибитке рядом с хозяйскими своих коней, остались пока снаружи.

  Любезно поздоровавшись с порога с застигнутыми врасплох его вторжением женщинами, Скиргитис, мельком скользнув взглядом по зардевшимся в отблесках тлеющего лёгким дымком в очаге полена лицам сестёр-малолеток, впился клещами в колыхавшую на руках по другую сторону очага хныкавшего младеня молодку. Вошедшему следом за Сакдарисом старику Хомезду, пригласившему сыновей и слуг хозяина в соседний шатёр перекусить и обогреться, успевший удобно умоститься на кошме около Зобены и гревший, глядя на неё с кошачьей улыбкой, над огнём озябшие на морозе руки Скиргитис велел тащить угощение сюда, поскольку им, молодым, скучно со стариками, и из рук хорошеньких девушек еда и питьё для них будут вдвое вкуснее и слаще. Зобену, хотевшую было идти носить вместе со свекровью и золовками из соседнего шатра еду рассевшимся вокруг очага мужчинам, Скиргитис удержал за руку возле себя, сказав, что проворные сестрички справятся и без неё, а она пусть лучше покормит своего проголодавшегося младеня. Но полюбоваться, как Каниту, своей нагой грудью она ему не дала, сказав, что недавно кормила. И правда, скоро малыш затих и уснул, согретый и укачанный ласковыми материнскими руками.

  За обедом Скиргитис, обнажив в широкой улыбке белые зубы, спросил старика Хомезда, слыхали ли уже здесь о забавном происшествии, случившемся пару дней назад в доме вождя? И он, смеясь, рассказал, как младший сын вождя вдруг огорошил родителей заявлением, что хочет привести в отцовский дом жену - вдову какого-то пастуха, да ещё и с дитём! Ну, вождь, понятно, вскипел: сперва, мол, засранец, привези домой голову убитого врага, а потом уже приводи жену! А чтоб лучше дошло - всыпал "жениху" десятка три добрых плетюганов, так что бедняга Канит ещё дней пять не сядет на коня! Оба брата и их телохранители радостно заржали, за компанию с ними тоненько, по-стариковски, захихикал и Хомезд. Зобена, с которой во всё время своего рассказа не сводил липкого взгляда Скиргитис, уставя глаза на дремавшего в плетёной корзинке между нею и Скиргитисом младеня, покрылась пунцовой краской.

  К своему сожалению, Скиргитис не мог долго засиживаться - пора было возвращаться к дозорному отряду.

  Оглянувшись со взгорка на стойбище, Сакдарис спросил брата, как ему понравилась молодая вдова.

  - Да, у Канита губа не дура, - ответил без улыбки Скиргитис.

  Остановив коня, он помахал вскинутой над головой плетью глядевшим им вслед со двора девушкам (Зобена выйти из шатра не соизволила). Его прощальный жест тотчас повторил Сакдарис.

  - Кобылка, что надо, - сказал Скиргитис. - Хочешь ей вставить, а, братуха? Ха-ха-ха!.. Пожалуй, нужно забрать её себе. Моей Иктазе не помешает ещё одна служанка.

  - А она пойдёт?

  - Ещё бы не пошла! Стоит только поманить... Знает теперь, что с Канитом ничего не вышло. Пусть Канит ищет себе девок среди своих пастухов, а на наших рот не разевает! Верно, брат?

  - Верно!

  - А заартачится - потянем на аркане. Н-но, пшла, зараза! - Скиргитис свирепо рубанул толстый мохнатый круп своей игреневой кобылы, как раз надумавшей шумно опорожнять кишечник. Четверо всадников, нахлёстывая коней, стремглав полетели по неглубокой снежной целине к укрывавшемуся в молодом соснячке на южном краю плато дозорному отряду.

  Стараниями няньки Синты, заботливо смазывавшей по четыре раза на дню исполосованный зад страдальца целебным снадобьем на основе медвежьего сала, Канит уже через три дня почувствовал себя лучше. Так и не дождавшись за эти дни, как втайне надеялся, появления в их доме Зобены, на четвёртый день он проснулся с чувством какого-то смутного беспокойства и гнетущей душу тревоги. Виной тому, должно быть, был приснившийся ему в эту ночь чудной и зловещий сон.

  Во сне ему привиделось, будто он, крича от восторга и азарта, летит во всю конскую прыть, так что ветер свистит в ушах, по зелёному весеннему лугу на савмаковом Вороне, испытывая беспредельное счастье оттого, что чудо-конь Савмака теперь принадлежит и послушен ему. Вдруг справа, на пологой макушке древнего кургана, он замечает собирающую в сочной молодой траве цветы девушку и поворачивает к ней. Скоро он, с радостно забившимся сердцем, узнаёт Зобену. Наконец-то он застал её одну вдали от кошары!