Вернувшись на другой день вместе с Главком во дворец, Левкон сообщил Палаку о своём желании перебраться к Посидею, который готов приютить его вместе с его телохранителями в своём доме. Левкон пожаловался, что в огромном царском дворце ему неуютно и скучно, а там он сможет занять себя чтением философских книг (вчера он обнаружил у Посидея прекрасную библиотеку), а главное - учёными беседами с почтенным Посидеем, до которых он большой охотник.

  Палак, не понимавший, как можно тратить время на подобную чепуху вместо того, чтобы наслаждаться жизнью с красивыми рабынями (ну ладно Посидей - он-то уже старик!), рассмеявшись, исполнил просьбу боспорского царевича, к которому успел проникнуться искренней симпатией. А чтобы развеять скуку, Палак предложил поехать пострелять в полях зайцев, а если повезёт, то и зверей покрупнее - лисиц, волков, косуль или сайгаков. Главк и толпившиеся вокруг царя друзья встретили его предложение шумным одобрением. Чтобы не уронить себя в глазах скифов, Левкон, не любивший кровавые охотничьи забавы, вынужденно принял брошенный Палаком вызов посостязаться в меткости.

  Когда, вооружившись луками и взяв с собой охотничьих собак, охотники весёлой гурьбой выехали через Западные ворота из Неаполя, их неожиданно догнала сестра Палака Сенамотис, встреченная хором восторженных приветствий. Покосившись на пристроившуюся коленом к колену с левого боку к Левкону сестру, Палак лишь криво ухмыльнулся.

  Осмотрев по дороге мавзолей царя Скилура и вонзённый в макушку чёрной от копоти скалы огромный бронзовый меч Ария, Левкон попросил Палака рассказать, как происходят жертвоприношения скифскому богу войны. Затем охотники свернули с дороги в покрытые высокой стернёй поля, спустили повизгивавших от нетерпения собак и, развернувшись широкой загонной дугой, достав из горитов луки и стрелы, погнали коней галопом на запад.

  Три часа спустя, весело хохоча и подначивая друг друга, они возвращались назад на потемневших от пота, роняющих мыльные хлопья лошадях, увешанных по бокам длинноухими заячьими тушками. У некоторых, кроме зайцев, на конских холках и крупах лежали серые волчьи шкуры. Палаку, помимо шести ушастых, удалось подстрелить лису. Бросив скептический взгляд на трофеи прискакавших на зов царского барабана Левкона и неразлучной с ним Сенамотис (боспорцу удалось подстрелить аж трёх зайцев, царевне - четырёх), Палак, ехидно улыбаясь, протянул сестре за длинный пушистый хвост рыжую лисью шкуру.

  - Это, конечно, не чёрный волк, что подарил тебе красавчик Савмак, но на шапку сгодится! Хе-хе-хе! А кстати, ты знаешь, что юный сын вождя напитов погиб при штурме Феодосии? - спросил Палак.

  - Жаль, славный был мальчик, - бесстрастно ответила Сенамотис, любовно поглаживая на конской холке унизанными перстнями пальчиками мягкий лисий мех.

  - Да, добрый был бы воин, если б не погиб так рано...

  И Палак по пути к видневшемуся далеко на востоке Неаполю рассказал Левкону, как минувшим летом юный сын вождя напитов, расстреляв в долгой погоне за огромным чёрным волчарой, раза в два большим обычных серых волков, все стрелы, потеряв меч и уронив акинак, думая, что гонится за оборотнем-тавром, не растерялся и убил зверя костяной рукоятью плети. Левкон догадался, что чёрная волчья шкура, на которой он провёл свою первую ночь в Неаполе, и была тем самым подарком царевне храброго скифского юноши, и невольно залился краской стыда, вспомнив о своей первой, пусть и бессознательной, измене возлюбленной Герее.

  Когда по приезде в Неаполь царевич Левкон вдруг попрощался с царём, царевной и всей охотничьей компанией и постучал рукоятью плети в калитку посидеева дома, для Сенамотис это стало полной и весьма неприятной неожиданностью. Довольная улыбка сменилась на её лице разочарованием и огорчением. Проведя минувшую ночь в одиночестве (Луксора не в счёт), она готовилась этой ночью вновь оседлать Левкона, опоив его за ужином купленным у старой ведуньи Нельмы приворотным зельем, как вдруг выяснилось, что, забыв о своём обещании, Палак дозволил ему перебраться из дворца к Посидею! Женское чутьё подсказало Сенамотис, что Левкон сбежал к Посидею из-за неё, чтобы не изменять больше своей обожаемой Герее. Глупец! Но что же теперь делать? Похоже, что он ускользнул от неё, как скользкий вьюн из рук. Неужели между нею и тем, о ком она столько лет безнадёжно мечтала, всё так и ограничится одной-единственной ночью?

  Вечером, подкараулив, когда Палак, отужинав зайчатиной и всласть напившись вина в узкой компании ближайших друзей, отпустив их по домам, направился в свою семейную "конюшню", Сенамотис перехватила его и, схватив за руку, затащила в пустующие покои Атталы. Приблизив соблазнительно приоткрывшиеся губы к его губам и крепко прижавшись тугими грудями к его груди, она запустила руку ему в штаны и отыскала там гладкую кожаную рукоять его двушаровой "булавы".

  Вернувшись много вёсен назад не по своей воле из Пантикапея в Неаполь, юная Сенамотис познакомила младшего на два года брата со всем многообразием любовных услад, придуманных изобретательными греками. Да и позднее, когда Палак из мальчика превратился в мужа, связанные крепкой взаимной симпатией брат и сестра при каждом удобном случае с удовольствием возвращались к старому.

  - Хочешь заполучить в свой табун прекрасную Герею? Не отпускай Левкона! Он страстно любит свою жену. Предложи ему завтра узнать так ли сильна её любовь к нему. Пусть он напишет Герее, что ты не отпустишь его, пока она сама не приедет сюда за ним.

  - Он ни за что не согласится!

  - Тогда пусть Симах напишет ей от твоего имени. Если Герея любит его так же сильно, как он её, то приедет.

  - А если нет?

  - Тогда Левкон останется твоим пленником, и ты отдашь его мне в мужья. А не захочет быть мне мужем - станет моим рабом.

  - А ты, оказывается, зла и коварна, как гадюка, сестричка! - воскликнул восхищённо Палак и, наморщив лоб, погрузился в раздумья. - Ну ладно, будь по-твоему! - молвил он через минуту, когда дружеские чувства к Левкону и данное ему слово перевесило желание завладеть его прекрасной женой.

  Приоткрыв перламутровые губы в медовой улыбке, Сенамотис опустилась на корточки, приспустила с Палака штаны и с видимым удовольствием медленно вобрала в свой глубокий, как змеиная пасть, рот его набухший и отвердевший "конец"...

  Вызвав на другой день Левкона во дворец, Палак в присутствии многочисленных друзей предложил испытать, насколько сильна любовь к нему его жены. Если она не побоится приехать в Неаполь с послом и деньгами Перисада, Палак клянётся отпустить её и Левкона обратно на Боспор, дав им в награду талант золота.

  - А если она не приедет? - спросил Левкон, явно застигнутый врасплох этим неожиданным предложением дружески расположенного к нему царя. Для всех присутствующих, кроме Симаха, оно также стало полной неожиданностью.

  - Тогда я отпущу тебя лишь после того, как твоя жена или твой брат пришлют мне проспоренный тобой талант золота. Ха-ха-ха! - рассмеялся довольный собою Палак. Его смех, кто вполголоса, кто громко, подхватили его друзья, быстро оценившие находчивость и хитрость своего царя, придумавшего, как, не нарушая слова, содрать с греков лишний талант золота.

  Секунду-другую подумав, Левкон ответил, что он заранее признаёт себя проигравшим в этом споре и готов сейчас же написать жене и брату, чтобы они прислали в Неаполь ещё один талант золота вдобавок к двум оговоренным. Скрыв за улыбкой разочарование, Палак ответил, что писать пока ничего не надо, и отпустил Левкона, предложив ему ещё раз хорошенько подумать: талант золота - немалое богатство!

  После того, как Левкон ушёл, Палак велел Симаху написать письмо Герее, известив её, что Левкон будет отпущен, только если она приедет в Неаполь.

  - Конечно, шансов, что она приедет, не много, но почему бы не попробовать? - заключил он.

  - Она приедет лишь в том случае, если будет уверена, что Левкона в самом деле отпустят! - воскликнул Главк. - Палак, позволь я сам отвезу это письмо! Клянусь, я сделаю всё, чтобы убедить Герею приехать в Неаполь, а сам останусь в Пантикапее заложником!