Как только краешек алого щита Гойтосира показался над холодными, тёмными, будто окрашенными кровью волнами далеко на востоке, десять тысяч скифов, как и было условлено (дабы не разбудить раньше времени греков, сигнальные барабаны решено было не использовать), одновременно ринулись к стене от одной приморской башни - до другой. Выбегая из разделяющих пригородные клеры узких улочек на прилегающий к городской стене широкий луг, скифы молча несли к погружённой в густую утреннюю тень городской стене длинные, широкие внизу и сужающиеся кверху лестницы, по которым могли подниматься рядышком сразу по три-четыре воина. Каждую лестницу несли по тридцать пеших воинов с круглыми щитами на предплечьях и длинными копьями в свободных руках, а позади них ехали на конях с луками наизготовку по двадцать самых метких стрелков. Разумеется, с лестницами шли простые племенные воины, а прикрывали их с коней опытные сайи, племенные скептухи, сыновья и близкие родичи скептухов и вождей.
Как и было решено вчера на совете у Марепсемиса, наибольшее число лестниц было направлено на ближайшие к трём городским воротам прясла стен. Ведь главное было - захватить и открыть для конницы хотя бы одни ворота, - и дело будет сделано!
Застигнуть защитников города врасплох, конечно же, не удалось. Многочисленные наблюдатели на башнях тотчас подняли тревогу, созывая отдыхавших внизу товарищей на стену громкими криками и звоном мечей о металлическую отделку щитов. Вскоре из-за стены поднялись дымные хвосты от заполыхавших стараниями женщин и подростков под казанами с водой и чанами со смолой костров. Стремголов рассыпавшиеся по куртинам и башням защитники открыли беспорядочную стрельбу из-за каждого зубца по катящейся на город, словно сорвавшийся с горного склона селевый поток, серой массе скифов с множеством огромных лестниц, вселявших почти во всех, кто их видел, особенный ужас. Ехавшие за своей пехотой скифские всадники обрушили на зубчатое ограждение башен и стен смертоносный дождь стрел. Серые, поросшие на стыках мхом и травою камни окрасились кровью первых убитых и раненых.
Марепсемис, едучи вместе с тысячником Камбисом позади сотни своих телохранителей, активно участвовавших в обстреле вражеской стены, отстранённо наблюдал за стремительной атакой на главные западные ворота Феодосии. Эминаку он поручил руководить штурмом южных ворот, около которых открытое пространство было заметно уже, чем у западных, - всего-то сотня с небольшим шагов. По ту сторону Деметриной горы полоска земли между городской стеной и каменными оградами усадеб ещё больше сужалась и была вся утыкана каменными плитами надгробий, куполами склепов и росшими между ними то тут, то там старыми и молодыми кипарисами, изрядно затруднявшими продвижение атакующих.
Здесь на штурм шли хабы и напиты под командой своих вождей Госона и Скилака, имевшие вместе около 5 тысяч воинов. Перед долгожданной атакой Савмак рассчитывал быть среди тех, кто первым поднимется на вражескую стену со щитом в одной руке и разящим мечом в другой. Наверняка о том же мечтал и его друг Фарзой, наступавший с хабами в трёх сотнях шагов левее. Но у их отцов было, разумеется, по поводу сыновей иное мнение. Скилак приказал Савмаку и Ариабату держаться неотлучно рядом с ним и оберегать бежавших впереди пешцев меткими стрелами. Управляя продвигавшимся зигзагами между надгробий Вороном одними ногами, Савмак, тщательно выцеливая, пускал стрелу за стрелой в мелькавшие между зубцами темнобородые лица. Сумел ли он в кого-то попасть выяснится лишь после захвата города и осмотра трупов.
Когда волна пеших скифов подкатилась к стене на расстояние в полсотни шагов, сверху, помимо стрел, посыпались градом мелкие камни и дротики, от которых носители лестниц, как могли, прикрывались щитами. Не всем это удалось. Переступая через упавших товарищей, остальные за считанные минуты добежали до стены (благо, что уверенные в своей безопасности феодосийцы поленились выкопать перед своим городом ров), подняли на дыбы с помощью привязанных за верхние ступени арканов лестницы и прислонили их к шершавой каменной кладке. Прикрываясь сверху щитами и подпирая снизу друг друга, атакующие неловко полезли с копьями наверх. Верхние перекладины лестниц как раз упирались в зубцы: неапольские плотники не ошиблись. Да и как могло быть иначе после того, как Марепсемис пообещал их повесить, если лестницы не достанут до верха? Перестраховавшись, они сделали лестницы даже немного длиннее, чем нужно.
Несмотря на то, что скифские всадники держали верхний край башен и стен под непрестанным обстрелом с полусотни шагов, греки, прячась за зубцами, сбрасывали на карабкающихся по лестницам скифов тяжёлые камни и заранее положенные сверху на зубцы толстые брёвна (изобретательная придумка Никия), лили на них из ковшей с длинными ручками кипяток; обваренные с диким криком срывались вниз, сбивая лезущих следом товарищей. А главное, греки отпихивали лестницы от стен железными рогатинами и позаимствованными у домохозяек рогачами. Лишившись опоры на стену, лестницы, облепленные гроздьями скифов, с грохотом падали плашмя назад или вбок - скользя вдоль стены и сбивая соседние лестницы.
Через полчаса лихая атака скифов всюду захлебнулась. В тех немногих местах, где им всё же удалось залезть на стену, они были убиты и сброшены вниз прежде, чем товарищи поспели им на подмогу. Вскоре все двести лестниц валялись у подножья стены вместе с сотнями убитых и покалеченных скифов. Под градом сыпавшихся сверху камней и горшков с горящей смолой (дротики, похоже, к этому времени все были израсходованы), конные и пешие скифы отхлынули от стены, как разбившийся о могучий, несокрушимый утёс водяной вал. Многие уносили убитых и раненых товарищей, утаскивали лестницы, но не меньше половины их - по большей части сломавшихся при падении - так и остались лежать брошенными возле стен. Скифским всадникам, опустошившим к тому времени свои колчаны, оставалось лишь бессильно взирать на отступление своих пеших товарищей и ликование на стенах и башнях обезумевших от счастья греков.
Лесподия начало штурма застало возле Больших ворот, близ которых он и переночевал, почти не сомкнув глаз в ожидании возможной ночной атаки. Так же скоротали долгую холодную ночь, греясь у горевших под стеною костров в доспехах и с оружием наготове, все феодосийские мужчины, от 13-летних подростков до 70-летних стариков, и большинство женщин. Ночь выдалась тёмная, будто по небу разлили чернила, и, чтоб дозорные не прозевали подкрадывающихся врагов (особенно, если опять, как минувшей ночью, наползёт туман), кто-то предложил завести на стены сторожевых собак. Так и было сделано, и рядом с чуткими псами дрожавшие под плащами на холодном ветру часовые, вслушиваясь в непроглядную тьму за стеной, сразу почувствовали себя куда спокойней и уверенней. Другая умная голова, узнав об острой нехватке рогатин, предложила товарищам вооружиться для отпихивания вражеских лестниц печными ухватами.
Когда на рассвете скифы, словно бесчисленные полчища серых крыс, хлынули из всех щелей с сотнями длинных лестниц на приступ, все две с половиной тысячи защитников города в несколько минут оказались на стене, шепча побелевшими губами молитвы и обещая щедрое вознаграждение богам, если те помогут пережить это страшное утро. Ехавшие позади пехотинцев с лестницами скифские всадники стрел не жалели: стрелы пролетали между мерлонами столь часто, что нельзя было даже на миг выглянуть наружу, не рискуя получить скифскую стрелу в глаз. Тем не менее, феодосийские лучники отвечали стрельбой с верхних площадок башен и узких бойниц, но их жидкие стрелы могли остановить хлынувшую на город скифскую лавину не больше, чем комариные укусы разъярённого быка.
Когда передовые скифы приблизились к стене на расстояние броска, гекатонтархи скомандовали притаившимся за мерлонами воинам метать во врага дротики и заранее припасённые увесистые камни. И хоть большинство метало их наугад, скифы бежали столь густо, что многие камни и дротики всё же находили себе жертву.
