Если старшие воины - почтенные обладатели серебряных топориков, степенные отцы семейств - предпочитали отлёживаться и отсиживаться в шатрах и возле костров, метая кости и лениво потягивая из чаш вино или пиво, либо ходили в гости к приятелям и знакомым из других племён, сговариваясь женить после похода на Боспор (если милостью Ария он таки состоится) сына или выдать замуж дочь, то молодёжи, с бурлящей в жилах горячей кровью в тесном таборе не сиделось.

  Торопливо позавтракав, молодые спешили разбрестись со Священного поля по ближайшей округе. Одни шли осматривать главный город Скифии (особенно северяне, многие из которых оказались здесь впервые), дивились конной статуе царя Скилура на центральной площади, ходили по неприступным стенам и обрыву, откуда открывался захватывающий вид на всю округу. Другие наполняли дома местных греков, с утра до ночи торговавших прелестями своих рабынь, или осаждали окружавшие Священное поле кибитки с продажными красотками. Большинство же, прихватив уздечки, спускались на раскинувшееся к северу от плато до самого Палакия обширное пастбище, на котором под присмотром слуг паслись многотысячные табуны. Там молодёжь резвилась и забавлялась вовсю: одни боролись на траве, другие - сидя на конях, третьи - скакали наперегонки, сидя или стоя в полный рост на голых конских спинах (некоторые удальцы состязались друг с другом в самом сложном и зрелищном виде скачек - стоя на спинах пары коней). А ещё - перетягивали аркан (куда ж без этого!), прыгали на конях в длину через овраг и в высоту через телегу, пытались поразить стрелами со ста шагов, стоя на месте, или на скаку с вдвое меньшего расстояния привязанных бечёвками к воткнутым в землю копьям голубей и воробьёв, которыми стрелков в изобилии снабжали местные мальчишки. Каждое племя всеми силами старалось доказать своё превосходство над другими на глазах у наблюдавших за их игрищами с окрестных высот вождей, скептухов, отцов, старших братьев, матёрых воинов-сайев, смешливых девушек, восторженных подростков и детей.

  Савмак в то утро не пошёл с братьями гулять: огладив ласково тосковавшую на привязи по табуну и утраченной воле белую кобылицу, завалился спать в отцовском шатре. Вылез из шатра он, когда из висевшего над костром против входа котла вовсю потянуло сладким духом варёного мяса. Напившись из бурдюка воды, сходил за шатёр проведать свою кобылку, справил малую нужду. Обойдя вокруг шатра, сел возле входа, прислонясь спиной к натянутой между жердями воловьей шкуре, и стал молча глядеть, как Тирей варит обед.

  На душе у Савмака было пасмурно, как на затянутом от края до края низкими серыми облаками небе. С восторгом вспоминая мягкое, глянцевое, тёплое тело Сенамотис, он в то же время страдал от болезненной, как укус тарантула, сердечной раны. Ведь он так хотел, чтобы однажды царевна Сенамотис стала его женой! Мечтал заслужить её любовь военными подвигами... А оказалось, что его опередил Ториксак. Смеет ли он становиться на пути старшего брата? Увы - куда ему до Ториксака! Обхватив руками поджатые к подбородку колени, Савмак болезненно переживал крушение своей мечты...

  Невесёлые думы Савмака прервал приезд отца и дяди Октамасада, всё утро наблюдавших с края плато за забавами молодых в долине Пасиака. Вскоре окутанный дымами сотен костров огромный табор стал наполняться гомоном и смехом проголодавшейся молодёжи.

  Рассевшись на чепраках вокруг угасавшего помалу костра, Скилак, Октамасад и другие старшины напитов - всего девять человек - осторожно сёрбали из своих чаш горячий наваристый бульон, ожидая, пока вынутые ножами из котла куски дымящегося мяса малость остынут на широких, как тарели, лепёшках. Танасак хвастал, что сегодня к нему подходил уже четвёртый знакомый скептух - на сей раз из племени авхатов (трое других были из хабов, фисамитов и сайев) - с предложением женить сына на его дочери, так что после войны с греками он с Ишпакаем поедет выбирать невесту. Вдруг Танасак, бросив взгляд на дорогу, умолк на полуслове и переменился в лице.

  Савмак сидел с наполненной бульоном чашей в руке вместе с Ариабатом, Скиргитисом и их женатыми сверстниками - старшими сынами обедавших за соседним костром с вождём скептухов, - явившимися к обеду, в отличие от увлёкшихся удалыми игрищами юнцов, без опоздания, и молча слушал их разговоры о грядущей войне.

  - Ох, и позабавимся с пленными гречанками! - мечтательно закатив глаза, воскликнул 22-летний Конаксис, сын умершего два года назад Госона - среднего брата Скилака и Октамасада. Товарищи ответили ему дружным гоготом.

  - Ишь, раскинул аркан! - прогудел, давясь смехом, Ариабат. - Так они и будут тебя дожидаться! Все греки наверняка сбегут от нас за Пролив.

  - Эх! Лучше было бы напасть на них зимой, когда Пролив замёрзнет!

  - Пойди, скажи об этом Палаку, умник! Хе-хе-хе!

  - А что, парни, по-моему, вполне разумная думка! Почему бы и в самом деле не подождать пару месяцев и не обойти боспорские стены по льду?

  - Пусть, вон, Савмак подскажет это Палаку. Он же вхож теперь в царский дворец, не то, что мы! Что скажешь, братуха? - хлопнул ласково Савмака по плечу Ариабат.

  - Думаю, будет лучше, если об этом скажет царю наш отец, - смущённо возразил Савмак.

  - А что, если зима окажется тёплой? - предположил со своей неизменной язвительной ухмылочкой Скиргитис, вообще не веривший, что дело дойдёт до войны с Боспором, и убеждавший мечтавших о подвигах и богатой добыче товарищей, что Палак отправил в Пантикапей Главка только лишь для того, чтобы припугнуть трусливого Перисада и вытрясти из него побольше золота.

  На какое-то время разговоры стихли, сменившись чавканьем жующих с хрустом варёную баранину челюстей.

  - А знаете, я, кажется, догадался, почему Палак не стал нападать на Боспор без предупреждения, как предлагал Скиргитис, и не станет дожидаться зимы, как советует Стимфарн, - возобновил разговор Ариабат.

  - Ну?

  - Из-за сатавков. Думаю, что он втайне договорился с их вождём Оронтоном, что отдаст ему в жёны свою сестру Сенамотис и посадит его своим подручным царём в Пантикапее.

  - Ну, допустим.

  - Не дошло ещё?.. Что будут делать сатавки под угрозой нашего вторжения? Или сразу перейдут на нашу сторону, или уйдут за Длинную стену, а затем ударят внезапно в спину грекам и откроют нам ворота Длинной и Малой стен и самого Пантикапея! Так что никакие посидеевы тараны нам и не понадобятся! Разве что для Феодосии.

  - Ловко!

  - Хитро придумано!

  - О! А вот и наши молодые подоспели! - заметил Скиргитис идущих между шатрами младших братьев с конным Ишпакаем во главе.

  Левая рука Ишпакая, обмотанная от согнутого локтя до запястья белым лоскутом, висела на перекинутом через шею поясном ремне. Подъехав, он осторожно соскользнул с конской спины на правую ногу и, отдав повод подбежавшему отцовскому слуге, сделал среди всеобщего удивлённого молчания несколько шагов в сторону отца, сильно припадая на левую ногу. Скользнув быстрым взглядам по лицам вождя и скептухов, он наткнулся на округлившиеся в немом вопросе глаза отца и, виновато уткнувшись очами в землю, уныло пояснил:

  - Вот... упал... сломал руку...

  - Конь Ишпакая задел передними копытами бортик телеги. Ишпакай кувыркнулся вместе с конём через шею и, упав, сломал левую руку возле запястья и сильно расшиб колено, - звонким, радостным тоном доложил из-за его левого плеча подробности происшествия Сакдарис.

  - Местные отвели нас к живущей на краю селища знахарке. Она соединила сломанные кости, смазала рану, остановила кровь, обложила руку толстой дубовой корой, обмотала руку и ободранное колено лоскутами и велела приехать завтра к ней на перевязку, - добавил из-за правого плеча Канит.

  - Конь уже подустал, вот и не перепрыгнул, - молвил в оправдание Ишпакай.

  - Что ж, такое с каждым может статься. В другой раз тебе и другим нашим сорвиголовам будет наука, - сказал примирительно вождь, выразительно поглядев на Канита. - Ну, ступайте обедать.