Слезая перед табором с коня, он всё же не утерпел и скосил осторожно глаза из-за плеча Лигдамиса в сторону Амаги и с неудовольствием заметил, что та вовсе и не глядит в его сторону, а ласкает взглядом широкую спину Марепсемиса. Должно быть, она по-прежнему уверена, что царская булава Скилура достанется его старшему сыну. Что ж, в таком разе её вскоре ждёт жестокое разочарование...

  Тасий со всеми родными и роксоланскими вождями сразу направился к стоявшей в центре лагеря золотой колеснице Скилура. Положив на повозку свои дары - богато отделанный золотом и самоцветами меч и золотой сосудец с драгоценными заморскими благовониями, Тасий и Плина пожелали Скилуру и Аттале доброго пути и попрощались до будущей встречи в стране предков. Отвесив им последний поясной поклон, Тасий и Плина печально отошли прочь, а погребальную повозку обступили с поклонами и дарами их дети, невестки, а потом, в свой черёд, и все остальные.

  Исполнив этот горестный обряд, роксоланы вышли за кольцо охраны. Здесь их уже ждал пожилой евнух в женской одежде, с толстым безволосым бабьим лицом, пригласивший царицу Плину и царевен пожаловать в гости к царице Опие и скифским царевнам. Царя Тасия и трёх его сыновей провели к костру скилуровых сыновей, где в огромном бронзовом казане весело булькало ароматное варево. У соседних костров нашлись места и для остальных роксолан.

  Тасия с почётом усадили посредине расстеленного по такому случаю пушистого красно-зелёного ковра. По правую руку царя сели Марепсемис, Эминак, Медосакк и Скифарб, по левую - Лигдамис, Палак и Гатал. Скифские повара в этот вечер расстарались на славу: под конец затянувшегося аж до полуночи ужина животы гостей и гостеприимных хозяев от обилия съеденного и выпитого раздулись, как у беременных женщин.

  Палака весь вечер так и подмывало спросить Тасия, помнит ли он данное три года назад обещание. Но заводить речь о женитьбе в то время, когда всего в полусотне шагов отсюда лежит непогребённое тело отца, ему было неудобно, сам же Тасий не обмолвился об этом ни словом.

  Наутро, после лёгкого завтрака, скифские царевичи проводили роксоланских гостей из своего стана к реке. Помахав на прощанье друг другу руками, правители скифов и роксолан разъехались в разные стороны.

  Тем временем золоторогие волы были впряжены в царскую колесницу, казаны и тарели вымыты и уложены в кибитки, костры затоптаны, кони взнузданы и осёдланы, а люди ждали лишь команды, чтобы тронуться в путь. Как только царевичи и вожди заняли свои места позади похоронной повозки, Марепсемис дал отмашку Тинкасу, и царский бунчук, развеваясь, поплыл по синему утреннему небу от Каменной могилы навстречу полуночному ветру.

  Когда Палак, проводив гостей, скакал с братьями от реки к голове колонны, его поманила к открытому задку своей длинной шестиколёсной кибитки, которую она делила с дочерью Сенамотис и четырьмя служанками, царица Опия.

  - Ну что, сын, не передумал ещё жениться на Амаге? - спросила она, глядя на Палака с мелькнувшей и тут же погасшей на губах улыбкой.

  - Нет, матушка, не передумал. Я не нарушу наказ отца, - ответил Палак, разглядывая гриву своего коня.

  - Может тебе вчера больше приглянулась одна из её младших сестёр?

  - А что, Амага по-прежнему не хочет идти за меня? - Палак бросил на мать короткий встревоженный взгляд. - Ты говорила с ней обо мне?

  - Да. Я сказала ей, что скоро скифы посадят тебя на шкуру белого быка и спросила, желает ли она стать тебе верной любящей женой, не заняты ли её девичьи мысли кем-нибудь другим? Или она готова уступить своё право стать скифской царицей одной из младших сестёр?

  - И что же? - спросил Палак с показным равнодушием и, вновь опустив печально очи долу, стал оглаживать коня по крутой шелковистой шее.

  - Амага ответила, что не привыкла отказываться от своих обещаний. Если Палак станет царём, может, если захочет, присылать к ней сватов... Гордая девушка! От такой вряд ли дождёшься покорности, - вздохнула Опия, имея в виду скорее себя, чем сына.

  - Ладно, мать. Сейчас не время думать о новой жене. Ещё целый год впереди, - закончил разговор Палак и, тронув пятками коня, поскакал догонять старших братьев.

  Через три дня - на 14-й день после выезда из Неаполя - Скилура привезли в Атеев городок на краю непролазных донапровых плавней, неподалёку от тех мест, о которых он вспоминал незадолго до смерти. Здесь была крайняя северная точка его прощального похода.

  За эти дни, пока чёрные волы неспешно влачили царскую колесницу от Герра к Донапру, заметно похолодало. Северные ветры заволокли голубой небесный купол тяжёлой свинцовой пеленой. Заморосившие с беспросветного неба холодные дожди возвестили о приходе на смену горячему лету унылой осени.

  Сопровождавшие Скилура скифы, ещё недавно спавшие на чепраках у костров под одним на всех звёздным шатром, теперь ночевали в походных шатрах из конской и воловьей кожи. Даже царевичи со дня смерти отца обходили стороной уютные кибитки своих жён: во всей Скифии, в знак великой скорби по своему царю, мужья и жёны на 40 дней отказались от любовных утех.

  От Атеева городка, где со Скилуром и Атталой попрощались паралаты, скорбный царский поезд двинулся вдоль низкого левого берега Донапра на юго-запад.

  Из восьми северных скифских племён три - паралаты, катиары и савдараты - осели вдоль левого берега Донапра от порогов до устья. Остальные пять обитали на той стороне в плодородных низовьях Донапра и сливавшегося с ним у самого моря Гипаниса. В дневном переходе ниже по течению от Атеева городка стояли напротив друг друга племенной центр катиаров Серин на левом берегу и город Сарбак - столица одноименного племени - на правом. Между ними на середине реки лежал длинный песчаный, поросший верболозом остров, благодаря которому это место являлось самой удобной и безопасной в нижнем течении Донапра переправой.

  Здесь на 16-й день похода царский поезд перебрался на правый берег. Царскую колесницу с волами, жрецами, неистово звенящими металлом, отпугивая страшных водяных духов, царевичами и их конями, а также кибитки с пугливо попрятавшимися в них царевнами и служанками, и обозные повозки катиары и сарбаки, толкаясь в дно длинными шестами, полдня перевозили на двух больших огороженных жердями плотах. Сайи, племенные вожди и скептухи, держась за длинные гривы и хвосты своих коней, без особого труда одолели великую реку вплавь в два захода: сперва с левого берега на остров, затем с острова на правый берег.

  Простояв остаток дня и ночь у каменных стен Сарбака, где их усердно и обильно потчевали местный вождь, скептухи и всё племя, в следующие четыре дня сайи провезли царя Скилура вкруговую по землям амадоков, азагаров, алазонов и исиаков и вернулись назад к переправе.

  На земле алазонов, оседло живших у слияния Гипаниса и Донапра-Борисфена с морем, царский поезд сделал остановку напротив Ольвии, которую по договору с царём Скилуром оберегал от набегов враждебных западных племён полуторатысячный скифский гарнизон. Вся правящая верхушка города во главе с архонтом Никератом в тёмных жалобных одеждах переправилась на украшенных траурной кипарисовой зеленью кораблях через лиман и поднесла со слезами своему многолетнему покровителю и защитнику свои скромные прощальные дары. От лица городской общины Никерат поставил у ног покойника небольшую, богато отделанную золотом и перламутром шкатулку с сотней новеньких золотых статеров, с именем и чеканным профилем царя Скилура. Не в пример боспорским дарам, подношением ольвийцев сыновья Скилура остались весьма довольны.

  Обратная переправа с правого берега Донапра на левый опять заняла из-за женских кибиток большую часть дня, ставшего уже почти равным ночи. На следующий день царь двинулся от Серина в земли савдаритов, лежавшие в устье Донапра напротив земель исиаков и алазонов. Затем участники похоронного шествия двинулись в обход Гилеи - густого лесного массива в дельте вливавшегося в Эвксин тремя многоводными потоками Донапра, и в два дня добрались до Тафра.