Молча кивнув всем, кто уже толпился в зале, Лигдамис отошёл с Дионисием к окну и стал расспрашивать его о поездке на Боспор. Главк, так и не удосужившись сделать печальное лицо, присоединился к шумному кружку своих молодых приятелей - друзей младшего царевича Палака.

  Скоро зала вокруг ковров, на которые никто не смел ступить, наполнилась скифской знатью в тяжёлых от нашитого золота и самоцветов одеждах. Одними из последних в залу вошли двое старших сыновей Скилура - Марепсемис, которому недавно пошёл пятый десяток, и на три года его младший Эминак, пережидавшие жаркую летнюю пору с семьями и многочисленными слугами в кочевых таборах на берегу Пасиака, в нескольких десятках стадий ниже столицы. Угрюмо кивнув в ответ на раздавшиеся отовсюду приветствия, они обменялись крепкими рукопожатиями с братом Лигдамисом и Дионисием и остались возле них у окна.

  Марепсемис и Эминак, несмотря на то, что были рождены одной матерью - роксоланской царевной Атталой, нисколько не походили друг на друга. Марепсемис был невысокий, плотный, широкоплечий, с большим животом и маленькой круглой головой на короткой жирной шее. Эминак же, как и Лигдамис, фигурой пошёл в отца: высокий, худощавый, жилистый, с продолговатой головой на вытянутой шее. Оба они, по скифскому обычаю, носили длинные, завязанные на затылке в узел, волосы. У Марепсемиса они были густые, волнистые, тёмно-русые, заметно поседевшие на висках. Нижняя часть его лица заросла, чуть ли не до глаз густой, широкой, волнистой бородой и усами, ниспадавшими на грудь на длину ладони. Эминак имел на голове значительно меньше волос, нежели старший брат. Его светло-каштановые волосы над высоким, узким, с большими залысинами лбом были перехвачены изящным, обшитым золотыми звериными фигурками, кожаным ремешком. Усы и борода цвета выгоревшей на солнце травы, были пожиже и поуже, чем у старшего брата, зато на добрую ладонь длиннее. В левых ушах у того и другого висело по массивной золотой серьге с рубинами и смарагдами. (В отличие от старших братьев и Палака, сын эллинки Лигдамис, игнорируя скифскую моду, не носил серьгу ни в левом, ни в правом ухе; также и Дионисий, в противовес младшему брату Главку, обходился без серьги). Круглое, плоское лицо Марепсемиса с маленькими, глубоко посаженными серыми глазками, разделёнными острым, крючковатым, как у хищной птицы, носом, было почти черно от загара. У Эминака лицо было узкое, вытянутое, с глубокими морщинами на лбу и вокруг рта, с широко расставленными под рыжеватыми бровями овальными светло-зелёными глазами и большим, мясистым, горбатым носом.

  Но вот резная дверь в задней стене залы бесшумно отворились внутрь, и приглушенный гул разговоров тотчас оборвался. Взоры почти сотни славных мужей Скифии устремились на дверной проём, в котором через мгновенье появился в тяжёлом, усеянном золотом и самоцветами, парадном царском наряде, только без башлыка, царь Скилур.

  Все в зале тотчас сдёрнули башлыки и склонили обнажённые головы в низком поклоне.

  Опираясь правой ладонью на плечо младшего сына Палака, Скилур ступил на тронное возвышение и, встав посредине, скользнул пристальным взглядом по лицам собравшихся на его зов вельмож, распрямивших, выдержав долгую почтительную паузу, свои крепкие спины. Большинство их не видели своего владыку с начала его болезни и нашли, что он мало изменился: и прежде не отличавшийся полнотой и дородством, усох ещё больше, глубже ввалились щёки и резче обозначились глубокие, как боевые шрамы, морщины на лице. Шею и верхнюю часть груди Скилура украшала великолепная золотая трехъярусная царская пектораль тончайшей работы. За широкий золотой пояс, с висевшими на нём мечом, акинаком и чашей, заткнута тяжёлая, усеянная короткими конусовидными шипами золотая булава - символ царской власти у скифов.

  Следом за Скилуром и Палаком, поспешившим занять своё место крайним в ряду старших братьев справа от царской ступени, в залу вошли Посидей и Иненсимей - брат царицы Опии и начальник царских телохранителей, с раззолоченным царским башлыком в руке, - и встали с левой стороны царского возвышения, покрытого священной шкурой белого быка, на которую никто, кроме царя, не смел ступить под страхом смерти.

  Боспорский лекарь не обманул: выпив его чудесное зелье, Скилур впервые за много дней спал без боли, а когда утром боль вернулась, испил чудесное зелье вновь, и раздирающий нутро острыми когтями лютый зверь опять затих, а старый царь почувствовал такой прилив сил, что мог бы подумать, что к нему вернулось прежнее здоровье, если бы грек не предупредил, что это ненадолго. Тем не менее, лекарство Эпиона позволило Скилуру снова встать на ноги, облачиться для пущего эффекта в сверкающий царский наряд и обратиться к своим сородичам и лучшим воинам Скифии с прощальной речью.

  Хриплым, но громким и внятным голосом, Скилур пожелал всем собравшимся, назвав их своими детьми, здоровья, силы, мудрости и всякого добра.

  - Все вы уже знаете, что скоро я проеду свою последнюю дорогу по скифской земле... По своей доброй воле вместе со мной отправится в этот путь моя старшая жена Аттала. Другой моей жене Опие я велел остаться на земле и вырастить внуков, прежде чем соединиться со мною в стране предков. Ваше уважение и почтение к царице Опие должно остаться таким же, как было при мне...

  Скилур повернул голову вправо, где стояли плечом к плечу возле царской ступени четверо его сыновей.

  - Скоро воинам двадцати двух скифских племён предстоит избрать себе нового царя. Им есть из кого выбирать. Семя славного колаксаева рода дало добрую поросль: вон каких четырёх богатырей я оставляю после себя беречь землю и воду скифов! Каждый из них добрый воин и мудрый вождь. Каждый достоин вознестись на шкуре белого быка над головами скифов. Но если бы вы спросили меня, в чьи руки я хотел бы передать эту царскую булаву, - Скилур твёрдой, как прежде, рукой поднял высоко над головой свою булаву, - я бы ответил: в руках Палака. Долгие раздумья привели меня к убеждению, что из четырёх моих сынов как раз Палак больше других способен сделать державу скифов ещё сильнее и богаче. Потому я хочу, чтобы вы донесли эти мои слова до ушей отсутствующих тут вождей и каждого из ваших воинов. Слышите, дети мои?

  - Слышим, батюшка-царь! - дружным хором откликнулись все, кроме царевичей, на бесстрастных лицах которых во время речи отца не дрогнул ни один мускул.

  - Исполните мою последнюю волю?

  - Исполним, отец-владыка!

  - Добро, - на губах Скилура мелькнула довольная улыбка. - А вам, сыны мои, я наказываю, когда проводите меня к предкам, жить между собою дружно, по-братски, и повиноваться тому, кого скифы изберут своим владыкой-поводырём так же, как повиновались мне. Помните, что вражда и разбрат в царской семье - самая страшная беда, что может постигнуть нашу державу. Пока род Колаксая един - скифов никому не одолеть! Слышите меня?

  - Слышим, батько! - разом ответили четыре царевича под острым отцовским взором.

  - Поклянитесь же именем великого Ария на своих мечах, что никогда не взденете их друг на друга.

  Царевичи достали из драгоценных ножен мечи и, держа их перед собой остриями вверх, один за другим произнесли, начиная с младшего, слова привселюдной клятвы:

  - Клянусь великим Арием, повелителем всех воинов, никогда не поднимать этот меч...

  - И любое другое оружие, - подсказал Скилур.

  -...и любое другое оружие на моих братьев Марепсемиса, Эминака и Лигдамиса. И да постигнет меня кара могучего Ария, если я когда-либо нарушу эту клятву по своей воле!

  Палак, уверенный, что именно в его руки перейдёт вскоре отцовская золотая булава, произнёс слова клятвы весьма охотно. Под устремлёнными на него во всех сторон взглядами двух сотен пристальных глаз, он надрезал на левой руке подушечку большого пальца, приложился губами к окропленному кровью стальному клинку и бросил его обратно в ножны. Старшие братья последовали его примеру.

  Как только Марепсемис вложил свой меч в ножны, Скилур объявил, что последние свои дни на этом свете он хочет прожить в родной степи, и со всеми попрощался. Вновь опершись на услужливо подставившего плечо Палака, царь сошёл с возвышения и вышел во двор. Старшие царевичи и все остальные молча повалили следом.