Накручивая и скалывая шпильками волосы миссис Ньютон, Поппи прокручивала в голове всевозможные варианты. Первый – Мартин погиб, просто пока она не знает о его смерти. Такие мысли Поппи сразу же гнала прочь; её мозг отказывался верить даже в возможность этого. Второй – Мартин был ненадолго оторван от однополчан, а теперь вернулся на базу, может быть, со сломанной рукой или вывихнутым плечом. Этот вариант нравился Поппи больше всего. О Господи! Если такое случится, Мартин вернётся домой. Слава Богу! Он вернётся, вернётся её прекрасный муж! При этой мысли она улыбнулась.

– Всё хорошо, милая? – клиентка поняла, что мысли Поппи витают где-то далеко.

– Да, миссис Ньютон, – промычала она, зажав во рту четыре шпильки. Пожилая леди кивнула, поправляя пышный бюст. Ей не хотелось идти играть в бинго с кривой укладкой.

Третий вариант – Мартин в самом деле пропал без вести. Что это значит – пропал без вести? В проклятой пустыне, чёрт бы её побрал! Куда он мог запропаститься? Поппи знала, как паршиво он ориентировался на местности – было дело, и не раз, а целых два, когда они отправлялись к востоку, а приезжали в Брент-Кросс. Вечно кружил окольными путями, вместо того чтоб свериться с картой или позвонить приятелю-таксисту. А в песках кто угодно потеряется, не только Мартин. Если он вывалился из внедорожника, его приятели не могли не заметить и не вернуться за ним. Разве только… разве только… У Поппи затряслись колени, она похолодела, шпильки выпали изо рта. Третий вариант нарисовался ей во всей красе. Дыхание сбилось, и всё тело покрылось испариной. Что если Мартин не пропал без вести, а попал в плен? В голове вспыхнул образ Мартина в «летней униформе» – так её называла Поппи. В школе им разрешали в летний семестр вместо джемпера и юбки носить короткое льняное платьице. Поппи обходилась без этой роскоши – летом мама советовала ей закатать рукава и ходить без носков… но всё-таки светлый камуфляж Мартина ассоциировался у неё с этим летним платьицем. Поппи ясно видела его в каске с дурацким ремнём на подбородке и чем-то таким, похожим на микрофон. Его лицо было более загорелым, чем обычно. Мартин кричал: «Сюда! Джонси! Я здесь!», изо всех сил стараясь быть услышанным. Его глаза расширились. Она видела даже белые круги вокруг его зрачков. Он казался испуганным. Был ли он испуган? Он тяжело выдохнул, словно переводя дух – глубоко, резко, гортанно, как спортсмен, получивший удар в живот; из него буквально выбили дыхание. Потом всё потемнело и стихло. Картинка исчезла, осталась только чернота. Поппи всё поняла. Она знала – Мартин в плену, она это видела, вне зависимости от того, хотелось ли ей это видеть. Видение продлилось не больше пяти секунд, но она не сомневалась – так всё и произошло. Она чувствовала.

Оцепеневшая Поппи вышла из салона, не зная, как теперь быть, кому и что сказать. Вряд ли даже «Нэшионал географик» примет её слова всерьёз. Как она объяснит своё видение? Над ней только посмеются. Белая полоса вдоль дороги отделяла машины от быстро мчавшихся велосипедистов в обтягивающих лосинах. Шагнув на проезжую часть, Поппи застыла. Не слыша криков недовольных водителей, требовавших убраться с дороги, она стояла у разметки, забыв обо всем: о клиенте, шампуне, незаконченной работе – и тут внезапно в приёмной зазвонил телефон. Поппи услышала звонок даже сквозь шум машин. Ответила Кристина – как обычно, делано радостным голосом. У неё была раздражающая манера в конце предложения поднимать интонацию на целую октаву вверх и сильно напирать на звук «С». Людям непосвящённым она казалась солнечным человеком, всегда счастливой и любезной особой, но этот образ не имел ничего общего с действительностью. На самом деле она была нудной и гнусной. Надо было видеть Кристину, когда она считала дневную выручку, зажав в зубах сигарету, грязный дым которой клубился к волосам, придавая им оттенок жёлтого. Её лицо кривилось, когда она говорила с сигаретой во рту, лишь слегка приоткрывая рот, чтобы выдавить слова; зубы у неё были кривые и коричневые от никотина. У Кристины не было детей, к великой радости Поппи, – мать из этой женщины вышла бы вроде той, что была у самой Поппи, а это уж о чём-нибудь да говорит. Кристина часто говорила ей: «Ты мне вместо дочки, раз у меня её нет», и Поппи думала – слава Богу, что нет. Разница между Кристиной и Шерил была только в одном – первая строила козни, вторая сеяла распри. Если выбирать из них двоих, вышла бы ничья. Обе получили бы ноль баллов. Как Люксембург и Латвия на Евровидении. Но у Поппи была причина работать здесь, поэтому она терпела. Салон располагался на первом этаже дома, где она жила, поэтому путь до работы был недолгий. Через две улицы теперь поселилась бабушка, а ещё через дорогу находилась автомастерская, в которой работал Мартин, пока не решил сменить профессию. Весь её мир можно было обойти за пять минут – разве не чудо? Но, как говорится, лучшие планы людей и мышей часто идут вкривь и вкось. Кристина роняла пепел на журнал записей. Ей уже перевалило за шестьдесят, но она по-прежнему одевалась так, как если бы природа подарила ей вечно юное тело; она была из тех женщин, которые, пожалуй, могли бы показаться симпатичными, будь у них чуть больше доброты, чуть меньше макияжа, чуть больше стиля, чуть меньше жадности и намного больше овощей и фруктов в рационе – лучше органических. У неё было одно выражение лица для клиентов, другое – для персонала, и множество СОВЕРШЕННО других выражений лица и голоса, если она говорила с мужчиной – любым мужчиной. Будь ему шестнадцать или восемьдесят шесть, для Кристины он был жертвой. Поппи видела, как большие и сильные строители с Ист-Энда, приходя в парикмахерскую за жёнами, при виде Кристины ёжились от страха, как малыши. От неё пахло грязным телом; как бы она ни мылась и ни поливала себя духами, избавиться от этого аромата было невозможно. Так пахнет от людей в конце трудового дня, если они тяжело работали в тёплой одежде. Приторная туалетная вода, которой Кристина пыталась заглушить вонь, не помогала и лишь добавляла крепости в этот коктейль.

– Салон красоты «Ножницы», с вами говорит его владелица Кристина. Чем могу быть полезна?

Каждый раз, слыша эту фразу, Поппи ёжилась. Неизменно ёжилась, хотя должна была давно уже привыкнуть. Кристина отвечала на звонки до десяти раз в день. Работая в «Ножницах» шесть лет, в среднем триста тринадцать дней в году, Поппи могла отпраздновать юбилей в восемнадцать тысяч съёживаний.

– Поппиэтотебя! – взревела Кристина, и этот рёв перекрыл шум машин. Стало ясно – на другом конце провода не клиент. Поппи побрела обратно в салон. Нежный голос её начальницы слышала вся улица и, должно быть, добрая половина соседней. Женщина, которую обслуживала Поппи, углубилась в журнал, из её причёски торчали шпильки. Вряд ли она заметила отсутствие парикмахера; должно быть, задремала, ссутулившись. Или умерла. Кристина, сунув Поппи трубку, указала накрашенным ногтем на клиентку: «Поживее!» Поппи не обратила на начальницу внимания. Порой так было лучше для них обеих. Ещё не слыша голоса в трубке, Поппи уже знала – это сержант Гисби.

Повисла тишина. Словно оба в молчаливом танце скользили вокруг главного вопроса, всячески стараясь его обойти.

– Как вы там, Поппи?

– Я…

Она не находила слов, чтобы ответить на простой вопрос сержанта. Как она здесь? Поппи читала со скоростью четырнадцатилетней, когда ей было всего шесть, и словарный запас у неё был потрясающий – так гласил отчёт об учебной успеваемости. Но сейчас у неё не было слов. Она не знала, как описать свои чувства.

– …хорошо.

– Замечательно. Рад, что вы держитесь. Боюсь, пока никаких новостей, но я хотел бы зайти к вам после работы. Вам удобно?

Удобно? Не то чтобы у неё были другие планы, а если бы и были – разве могли они значить хотя бы половину того, о чём он мог ей рассказать? Скажем, о том, жив её муж или мё… мё… или нет.

– Отлично, Роб. Я буду дома после шести.

– Роб? – оживилась Кристина. – После шести? А что, интересно, сказал бы Март о джентльменах, навещающих тебя после шести, пока он бог знает где сражается за страну?