– Что он делал в этом вашем… как вы сказали, Гильменде? Ведь вы обещали, что он будет в безопасности.
На этот раз заговорил майор:
– Вы должны очень гордиться мужем, Поппи. В качестве спецзадания ему было поручено возглавлять американский патруль.
Поппи смерила его долгим, пристальным взглядом. Все её мысли были только о той бедности, с которой им с самого детства приходилось мириться; Мартин и завербовался-то, чтобы только обеспечить им нормальную жизнь. Когда они были совсем маленькими, он заходил за Поппи после школы, и они вдвоём отправлялись в так называемую зону отдыха – этим звучным термином обозначались ветхие качели во дворе у парковки. Там они выдумывали разные игры – например, раскачиваясь, поднимать с земли ветки или подзадоривать друг друга выкрикивать разные глупости. Когда становилось темно, холодно и все остальные уже пили чай в тепле и безопасности, они чувствовали себя настоящими храбрецами, по очереди вопя «Бум!» всё громче и громче, пока кто-нибудь, высунувшись с балкона, не требовал заткнуться – это только ещё больше веселило их. Мама Поппи никогда не интересовалась, всё ли у дочки в порядке, тепло ли ей, где она и с кем. Даже когда они засиживались допоздна, мать всё равно за ней не приходила. Мама Мартина тоже его не искала, полагая, должно быть, что на улице, среди педофилов и наркоторговцев, он в большей безопасности, чем дома. Поппи и Мартин часто говорили об этом и приходили к выводу, что, если у них родится маленькая девочка или, если уж на то пошло, маленький мальчик, они никогда не разрешат им до поздней ночи бродить непонятно где. Лучше уж пусть сидят у них под боком, учатся подбирать с земли ветки и вопить «Бум!»
– Да, я очень, очень горжусь, что он помогал каким-то американцам делать бог знает что бог знает где. И какое спецзадание? Он пять минут как закончил учиться!
Майор Хелм улыбнулся, но глаз не поднял, так что Поппи не видела выражения его лица.
– Они выбирают самых лучших. Он был отличным солдатом, Поппи.
– Был? Так вы думаете, он погиб?
– Нет… я… он – хороший солдат. – Майор был весь красный. Поппи не стала дожидаться дальнейших избитых фраз.
– У меня больше нет вопросов. – Её голос прозвучал резче, чем ей хотелось бы. Словно она брала интервью и не знала, как закончить. Но это было вежливее, чем сказать: «Уходите. Пожалуйста, уходите». Ей хотелось остаться наедине с собой. Застывшая живая картина была разрушена, когда до обоняния Поппи донёсся едкий запах горелой пищи.
– Вот блин! – Поппи помчалась на кухню. Снимая с плиты сковороду-гриль, она опустила решётку с почерневшим содержимым в полную воды раковину, и внезапно её стошнило на пол; рвотные позывы мучили, пока желудок не опустел.
– Я могу позвонить кому-нибудь, Поппи? – раздался в дверном проёме голос сержанта Гисби. – Кто-то может приехать и побыть с вами?
Поппи покачала головой в ответ на оба вопроса. Она стояла очень прямо, пытаясь освободить от рвотных масс прилипшие к лицу пряди волос. Был только один человек, которого она сейчас хотела видеть, но он был далеко, пропавший без вести в пыльной пустыне на другой стороне земли – если вообще был жив.
– Я не знаю, что он делает, это так далеко… – сказала она, обращаясь к линолеуму в чёрно-белую клетку. Сержант принёс ей стакан холодной воды, помог дойти до дивана. Майор Энтони Хелм неловко сидел, пытаясь поудобнее сложить руки. Он был похож на нежеланного гостя, который слишком много знает.
– Так что сейчас происходит? – продолжала Поппи.
– Мы будем сообщать вам информацию по мере поступления, находиться на связи и оповещать о малейших изменениях…
– Можно, это будет сержант Гисби? – перебила она, вновь оборвав его заученную речь.
– Конечно. Почему нет? – Сержант Гисби посмотрел на Поппи. У него были пушистые усы, которые непременно должны колоться, особенно когда он произносит буквы «Р» и «В», так ей подумалось. – Зовите меня Роб. Я буду рад сообщать вам новости.
На этой фразе усы, должно быть, кольнули его дважды.
– Миссис Термит, мы здесь, чтобы помочь вам чем сможем. Я хотел бы только, чтобы наша встреча произошла при других обстоятельствах.
Поппи улыбнулась и подумала, что при других обстоятельствах они бы и за миллион лет не встретились. Их миры не пересеклись бы, не случись этой чудовищной, немыслимой ситуации, и, уж конечно, знай он хоть что-нибудь о ней, он не стал бы называть её миссис Термит.
– Спасибо. Пожалуйста, зовите меня Поппи. Миссис Термит – это мамаша Мартина, настоящая старая корова.
Он кивнул, не зная, что на это ответить. Обсудив, как они будут связываться с Поппи и обо всём ей сообщать, мужчины тихо и быстро покинули её дом. Роб Гисби был за рулём, майор на заднем сиденье предавался размышлениям. Роб понял, что и Хелму жалко Поппи ничуть не меньше, чем ему самому. Энтони был поглощён мыслями о новой знакомой; её непритязательность и принятие более чем скромных условий жизни были ему непонятны. По-видимому, всё дело было в нехватке ума. Слава богу, его было не так-то легко сбить с толку, иначе он до сих пор жил бы под одной крышей с мамочкой. Эта мысль заставила его содрогнуться. Он пробежал пальцами по блестящим пуговицам мундира, ощутимого свидетельства офицерского чина – до сих пор этот факт удивлял и радовал Энтони. Вид у него был скрытный, словно его в любую минуту могут разоблачить. «Фараонов фаворит на сапфир сменил нефрит», – проговорил он себе под нос слова, помогавшие избавиться от акцента жителей Ньюкасла, оставить его в другой эпохе, где сам он был другим человеком.
Энтони Хелм был неправ. Амбиции у Поппи и вправду были скромные, до её горизонта можно было дотянуться рукой, её мир – обойти пешком: восемьсот метров от входной двери в любом направлении. Но она была умна. Не так, как умны члены Менсы, доктора наук и специалисты в области высшей математики, но достаточно умна, чтобы понимать, почему люди поступают именно так, а не иначе. Она ушла из школы в шестнадцать, прекрасно понимая, что дальнейшее образование бессмысленно для таких людей, как она. Вы спросите – если она такая умная, так почему же она не поступила в университет, не получила целую кучу дипломов, чтобы хорошо устроиться в жизни? Учителям, работодателям и специалистам по трудоустройству она всегда давала один ответ – в этом не было никакого смысла! Они, как по команде, вздыхали, стучали по планшетам резинками карандашей и смотрели на неё с досадой, давая понять – они-то лучше знают. Но она стояла на своём – откуда им было знать, что лучше для Поппи Дэй? А она – знала. Цель жизни Поппи – следить, чтобы никто не выпал из маленького и нелепого семейного гнезда. Поэтому она никогда не смогла бы понять иерархии в научном мире. Здесь всё было просто – если она поступит в университет, некому будет разбирать всевозможные сложные рецепты, выписанные Доротее. Некому будет следить, чтобы она не забыла принять ежедневные таблетки и не отправилась бродить по главной улице, натянув на голову трусы. Некому будет заполнять холодильник продуктами и оплачивать счета. И так далее; этот список продолжался бесконечно, обязанностям не было конца. Дома несколько раз на дню нуждались в Поппи. Конечно, на это обыкновенно выдвигался аргумент – если бы она отправилась учиться, скажем, на врача или юриста, то всю семью в скором времени ждало бы блестящее будущее. Может быть, это так и было, но всё-таки не давало ответа на вопрос – кто вместо неё будет стирать грязные бабушкины простыни, кто станет приводить в чувство маму и закрывать дверь на ночь, пока Поппи строит блестящее будущее? Она была умна – поэтому поняла, что такова её жизнь, и ничего тут не поделаешь. Характер у неё был жизнерадостный, и она не сильно расстраивалась, но порой задумывалась о том, как могла бы сложиться её жизнь, родись она при других обстоятельствах, будь у неё возможность получить высшее образование и стать тем, кем она хотела… Впрочем, она тосковала не больше других; попробуйте найти хотя бы одного человека, который не размышлял бы о том, как всё могло сложиться, будь у него возможность выбора, другое окружение, другая работа, которая помогла бы, скажем, уберечь от опасности любимого человека… Прижав колени к подбородку, Поппи сидела на диване, совершенно онемев. Она ожидала истерики, по меньшей мере, вспышки гнева, и никак не могла предположить, что впадёт в оцепенение, целиком её поглотившее. Всё, что Поппи могла, – крутить обручальное кольцо большим пальцем той же руки и повторять его имя. Март… Март… Эта успокаивающая мантра должна была вызвать в памяти его образ. Комната вновь была пустой, словно военные и не приходили. Неужели так будет и с Мартином? Словно его никогда не было на земле? Квартира стала тихой – здесь больше не шумел телевизор, и двое мужчин не заполняли своим присутствием маленькое пространство. Четыре года назад это пространство было домом для их маленькой семьи – весьма необычной, но всё-таки семьи. Кто-то сам покидал её, кого-то забирала смерть – и в конце концов осталась одна Поппи. Мама, Шерил, никогда не была с ней жестока, намеренно пренебрежительна или демонстративно ехидна. Вместе с тем она не была ни ласковой к своей маленькой девочке, ни гордой за неё. Не радовалась, видя её, не интересовалась, как прошёл день. Не делилась событиями своей жизни, не секретничала, не удосуживалась убрать с дивана одежду, чтобы малышка могла сесть. Не причёсывала дочке растрёпанные волосы, не подстригала ногти, чтобы Поппи их не обгрызала. Голодной она была или сытой, лежала в постели или допоздна засиживалась возле мамы на канапе, была ли приготовлена на завтра чистая школьная форма – все эти вопросы Шерил не занимали, поэтому ими пришлось заниматься самой Поппи.
