Ясное дело, она не предполагала, что он понимает по-французски.

— Нет, сестра, я не дьявол, — расхохотался Мастер.

Мама улыбнулась и представила их друг другу.

— Сестра, это его превосходительство Сун Ли, наш с Шарлем общий друг. Ваше превосходительство, это сестра Мари-Анж Габриэль…

Монахиня не ответила. Это была очень вежливая, любезная женщина; ей бы и в голову не пришло умышленно кого-нибудь оскорбить. Однако болезнь сильно повлияла на нее, и теперь она была словно не в себе. Очевидно, что Мастер с ходу оценил ситуацию. Он пристально взглянул на монахиню, затем опустил руку на спинку кровати и осторожно ее тряхнул. Монахиня смотрела на него в недоумении. Пару минут он продолжал потряхивать кровать, после чего заявил:

— Вставай, сестра.

— Он спятил, — произнесла та, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Я не спятил. Сестра Мари-Анж Габриэль, встань! — скомандовал Мастер.

К величайшему моему удивлению, монахиня подчинилась. Она встала, а затем, пару секунд покачавшись на ногах, прошлась по комнате — впервые за несколько месяцев. Потом опустилась на постель и вновь взглянула на Мастера.

— Что происходит? — слабо поинтересовалась она. — Я хожу… Но это невозможно — я же больна.

— В вашей болезни нет никакой необходимости, сестра, — обронил Мастер. — Вот вы себя и вылечили. Больше у вас не будет никаких проблем.

Сестра Мари-Анж и правда поправилась, вернулась в монастырь и прожила затем долгую и счастливую жизнь. Но ей так и не удалось до конца понять, что же произошло. Большинство людей просто не знает, как им быть с чудесами. И монахини — не исключение.

На следующий день Мастер вернулся за мной. Поцеловав маму и Сильви, я вышел с ним на улицу, где в большом черном «ситроене» уже ждал его шофер. Прошлой ночью я долго не мог заснуть, опасаясь, что не удержусь и разрыдаюсь при расставании с близкими. Но сейчас, когда эта минута действительно настала, я не чувствовал особой печали. Не удивлюсь, если Мастер как-то повлиял на мое настроение, успокоив мой разум. Но я так и не спросил его об этом, и теперь мне остается лишь гадать.

Сначала, если не ошибаюсь, мы отправились в Италию, затем — в Марокко, и уже там сели на корабль, отплывавший в Индию. Я мало что помню из этой поездки до прибытия в Бенарес. Все шло гладко и спокойно, но я продолжал жаться к Мастеру, поскольку в душе у меня по-прежнему царил страх. Впрочем, я всегда с легкостью запоминал беседы (позднее это сослужило мне неплохую службу). Вот и тогда мне удалось запомнить кое-что из того, что Мастер рассказывал о Бенаресе.

— У этого города много имен, — объяснял он, — но мне больше всего нравится «Каши», что означает «Город Света». Свое нынешнее имя, Бенарес, он получил относительно недавно — так его назвали британцы. Конечно, это не мой родной город, но я очень люблю его.

— Он такой же красивый, как Париж? — поинтересовался я.

— Он совсем другой, и вдобавок гораздо старше. Ему уже две с половиной тысячи лет, — объяснил Мастер. — Красив ли Бенарес? И да, и нет. Те районы, что победнее, представляют собой жалкое зрелище. Зато другие по-настоящему великолепны. Это очень интересный город, Жермен. Там есть на что посмотреть.

Я загорелся желанием увидеть Бенарес, но с первого взгляда он мне не понравился. Мы приехали в город на поезде, а потом еще шли какое-то время до дома. Путь наш пролегал по ужасающе бедным районам. Вдоль улиц, прямо на земле, лежало множество людей. Их песчаного цвета одежды практически сливались с землей. Я никак не мог взять в толк, почему людям приходится жить в такой нищете и спать на улице.

При взгляде на них трудно было понять, живы они или мертвы. Стоит ли говорить, что зрелище это испугало меня донельзя. Но очень скоро я заметил, что никто не обращает на них никакого внимания. Женщины в шелковых сари, ярких, как оперение тропических птиц, невозмутимо пробирались между телами, распростертыми на земле. Так же вели себя и военные — главным образом англичане, выглядевшие весьма воинственно и импозантно. Внезапно я увидел нечто жуткое: огромная змея скользила по земле прямо в гуще людей. Те лежали тихо и не двигались, позволяя ей проползти мимо. Я замер от ужаса: мне еще ни разу не доводилось видеть змею, кроме как в зоопарке. Мастер положил руку мне на плечо.

— Змея не тронет тебя, Жермен, — произнес он.

Подняв руку, он изогнул ее, издав при этом странный звук. Я был поражен: как можно издавать звуки собственной рукой? Змея тоже услышала его. Она поднялась вертикально вверх, затем вновь опустилась на землю, повернулась и уползла прочь. Бедно одетые ребятишки подбежали поблагодарить Мастера. Я понял, что его хорошо знают в этом районе.

— Видишь, Жермен, змея просто ползла по своим делам. Не нужно ее бояться и думать, будто она хотела кого-то укусить. У нее вовсе не было такого намерения, — с улыбкой произнес Мастер.

Такими же были и другие его уроки. Он никогда не говорил: «Смотрите, сейчас я сотворю чудо; внимательно следите за мной». Нет-нет, он хотел, чтобы мы смотрели не на него, а на то, что важно было увидеть и усвоить. Неудивительно, что ученики никогда не прерывали наставника и относились к его словам с величайшим вниманием: само его присутствие было для нас неиссякаемым источником обучения, весьма увлекательного и приятного.

Наконец мы добрались до дома. Это было просторное жилище с большим садом, в котором росли различные цветы и деревья. Какой же пышной казалась эта зелень по сравнению с аккуратными садиками Парижа! Мастер познакомил меня со своими близкими, а затем отвел в мою комнату, окна которой выходили в сад. Я переоделся в местную одежду — очень удобную, из чистого хлопка, — после чего присоединился к остальным за великолепным ужином.

На несколько недель Мастеру пришлось уехать в Малайзию и Окинаву, где у него тоже были школы. Все это время я оставался с его женой, замечательной и очень доброй дамой, к которой я проникся горячей любовью. В доме жило много родственников Мастера, в том числе сестра его жены и ее женатый сын, у которого, в свою очередь, было пятеро детей. Двое из этих пяти были примерно моего возраста и отнеслись ко мне очень дружелюбно. К тому же в расположенной по соседству школе находилось еще больше ребятишек. Наконец, в доме постоянно гостили дети из других мест и даже других стран. Я как раз застал группу из Тибета: все эти ребята ходили в шафрановых одеждах и постоянно щебетали, как птицы.

И вот дети, приходившиеся Мастеру родней, решили познакомить меня с Бенаресом. Поначалу я был так испуган, что вообще не хотел никуда идти, однако гордость оказалась сильнее. Не желая показать страха, я заставил себя отправиться вместе с остальными. Чем больше я видел, тем интереснее казалось мне это место. Первым, что они показали мне, были гаты. Бенарес расположен у реки Ганг, и повсюду можно видеть каменные ступени, спускающиеся прямо в воду. По обеим сторонам этих лестниц находятся крохотные храмы, так что люди, пришедшие для омовения в Ганге, могут зайти в храм прямо из воды. Многие приносят сюда цветы и зажигают масляные лампы, которые пускают затем плыть по течению. Это часть ритуала, позволяющего смыть с себя грехи и печали собственной жизни. Дети рассказали мне, что гаты и их храмы были выстроены давным-давно членами королевской семьи.

Как-то раз один из старших братьев устроил для нас настоящее приключение. На рассвете мы сели в лодку и поплыли вниз по Гангу. По пути мы смогли полюбоваться на некоторые из больших храмов. Один из них, посвященный Господу Шиве, был настолько позолочен, что буквально пылал в утреннем свете. Меня удивило, сколько людей уже было на ногах в этот ранний час. Купающиеся приветливо махали нам руками, и отовсюду доносился звон храмовых колоколов.

Бенаресский университет произвел на меня не меньшее впечатление — и не потому, что я был исполнен научных дерзаний (в моем-то нежном возрасте!), а потому, что там, как сказали мне мои новые друзья, преподавал Мастер. Это было большое, внушительное заведение, основанное в 1916 году, — пожалуй, крупнейшее в Азии на тот момент. Я надеялся, что Мастер, вернувшись домой, устроит мне экскурсию по университету… что он и сделал.