Огромная серая стена оказалась боковой стороной камня ануннаков. Должно быть, мы выбрались из расщелины, находившейся под большим камнем. Это значило, что мы покинули чуждое измерение и вновь очутились на земле.

— Так вот что имел в виду Тадж, когда сказал, что заставит большой камень взлететь? — поинтересовался я.

— Весьма поэтическое описание нашего странствия, — улыбнулся Мастер.

— Мастер, на мне больше нет белой одежды! Это вновь те вещи, которые я оставил в доме Шейха.

— Разумеется. Это касается не только тебя, — он кивнул на остальных участников нашей группы, которые уже стояли у огромного камня в своей обычной одежде.

— Так ради чего мы пришли сюда? Ясное дело, не для того, чтобы помочь Таджу добыть сокровища.

— Мы здесь ради книги, Жермен. И эта книга стоит наших трудов — даже малоприятной встречи с глупцами-афритами. Мы безуспешно искали ее в течение многих поколений и лишь недавно услышали о том, что находится она здесь, в этом измерении. И вот теперь нам удалось обрести копию одной из ценнейших в мире книг.

— Это то, что вы печатали на своих листках? О чем же она?

— Это один из немногих экземпляров того, что может по праву считаться едва ли не древнейшей написанной книгой. Ты даже не представляешь, насколько ее ценят ануннаки. Называется она «Книга Рамадош».

Странная дрожь пробежала у меня по спине при имени этой древней книги: ее звучание будто колоколом отозвалось в моем сознании. На мгновение мне показалось, что я завис на краю темной теплой бездны, которая мерцала бесчисленными звездами и таила в себе нечто, что было древнее самой Вселенной. Но видение исчезло, и Мастер продолжил:

— Со временем тебе будет позволено заниматься по ней. В ней содержатся знания, которые смогут в один прекрасный день спасти человечество от его безумия. По крайней мере, я надеюсь на это всем сердцем. Ну а теперь пора возвращаться в Дамаск! Водитель нас уже заждался.

Политические беспорядки на Ближнем Востоке привели к тому, что атмосфера здесь стала неблагоприятной для бизнеса, и мамины советчики порекомендовали ей возвращаться в Париж. Судя по всему, французское правительство уже не придерживалось того курса, который вынудил маму уехать в свое время на Ближний Восток, а потому она могла безбоязненно вернуться домой. Мы с Сильви были вне себя от радости.

Конечно, нам жаль было расставаться с друзьями и той беспечной жизнью, которую мы вели в Дамаске, однако я получал прекрасную возможность осуществить свою мечту, поступив в Парижский университет. Что касается Сильви, которой как раз исполнилось пятнадцать, то все ее мысли были поглощены модой, красивыми вещами и романтическими свиданиями. Втайне она мечтала о том, как закажет себе кучу платьев в лучших домах моды, будет встречаться с элегантными молодыми парижанами, которые, разумеется, не останутся равнодушны к такой космополитической и повидавшей мир юной особе, и пить кофе с новыми подружками в очаровательных маленьких кафе на Елисейских полях. При этом мне как-то не приходило в голову, что с поступлением в университет после продолжительной жизни на Ближнем Востоке могут возникнуть некоторые проблемы. Также и Сильви напрочь забывала о том, что мама может без восторга отнестись к ее тайным желаниям. На тот момент это не имело для нас ни малейшего значения, и мы с нетерпением ждали отъезда.

Первым делом были отправлены письма монахиням, обустроившим на время нашего отсутствия в нашем парижском особняке детский приют и больницу. Тогда же я начал готовиться к поступлению в университет — этот процесс отнимал немало сил и времени.

После долгих размышлений, консультаций с мамой и обширной переписки с Мастером я решил заняться изучением философии и литературы. Я знал, что с радостью погружусь в университетскую жизнь, но втайне был также доволен тем, что до начала академического года оставалось еще несколько месяцев: было ясно, что послаблений не будет и заниматься придется в полную силу. Сильви также могла рассчитывать на несколько месяцев свободной жизни, поскольку в школу ее собирались отдать в начале нового учебного года, а не в середине этого (что не особо приветствуется во Франции). Она обещала помочь маме устроиться на новом месте, а поскольку Сильви, несмотря на свои романтические мечтания, была девушкой умной и практичной, мама знала, что может всецело на нее положиться.

Наше прибытие в Париж было ознаменовано радостью от встречи со старыми друзьями. Да и дела в целом начали складываться вполне удачно. Мама помогла монахиням организовать переезд приюта и больницы в монастырь, сопроводив это щедрыми пожертвованиями. Признательные монахини быстро освободили наш дом, ну а ремонт не занял у нас много времени: в наше отсутствие здесь поддерживался идеальный порядок. После того как детскую мебель и прочие приспособления переправили в монастырь, нам почти не пришлось ничего обновлять. Очень скоро мы перевезли сюда мебель и картины и зажили обычной жизнью.

Спустя несколько месяцев я без особых проблем поступил в университет и с головой окунулся в занятия. Мама занималась виноградниками в Эксан-Провансе. Другие ее дела также шли весьма успешно и не встречали никакого противодействия со стороны правительства.

Следующие два года прошли у меня под знаком университетской жизни. Я продолжал регулярно переписываться с Мастером и получал от него весточку по крайней мере раз в месяц, однако ничего нового он мне не поручал, объясняя это тем, что в настоящий момент я слишком занят и было бы неправильно отвлекать меня от учебы. Он также просил меня не беспокоиться, поскольку в свое время мы непременно вернемся к нашим занятиям. Я продолжал практиковать методы самообороны, однако в жизни моей не происходило ничего нового, пока Мастер не прислал мне очередное письмо.

Дорогой Жермен, не знаю, сказала ли тебе твоя матушка, но очень скоро вас ждет приятный сюрприз. Через две недели в Париж приезжает Рабби Мордехай, старый друг вашей семьи, с которым меня также связывает искренняя дружба. У него для тебя много интересных новостей. Не знаю, помнишь ли ты его вообще? Когда вы виделись в последний раз, ты был еще совсем ребенком, но мне думается, очень трудно забыть такого человека, как Рабби Мордехай…

Да уж! Забыть Рабби Мордехая было так же трудно, как пережитый тайфун или землетрясение. Эта яркая личность, обладающая неистощимым запасом энергии, производила неизгладимое впечатление на всякого, кому посчастливилось с ней встретиться. Я прекрасно помнил этого здоровяка с длинной белой бородой, громыхающим голосом и сердечным смехом. Он всегда был весел, всегда в хорошем расположении духа. Я не сомневался, что узнаю его с первого взгляда, и с радостью настроился на предстоящую встречу. Я тут же отправился к маме, чтобы расспросить ее о нашем госте.

— Я что, забыла сказать тебе? Ну и ну! Я совсем потеряла голову за этими делами. Встреча с Рабби Мордехаем — всегда большая радость для нас.

Спустя две недели я вернулся домой из университета около семи вечера. Стоило мне распахнуть дверь, как до ушей моих донесся громогласный хохот. Итак, Рабби Мордехай наконец-то приехал в Париж! Изменилась даже атмосфера в нашем доме, будто заряженная новой, необычной энергией. Рабби тут же окликнул меня из другой комнаты, но как он догадался, что это именно я, для меня и по сей день остается загадкой.

— Ну наконец-то! Я уж думал, не дождусь тебя! — в дверях гостиной появился здоровенный мужчина. В следующее мгновение он обнял меня так, что кости затрещали. Затем, слегка отстранившись, он принялся разглядывать меня своими пронзительными серозелеными глазами, такими яркими, что многие, поймав его взгляд, спешили потупиться. Рабби Мордехай совсем не изменился: все та же белая борода, длинная и густая, почти до пояса; то же черное одеяние, прочно слившееся с его обликом. Помню, он рассказывал мне, что люди, видевшие его со спины, думали поначалу, что это священник. Когда же он поворачивался, они видели, что перед ними раввин… но тоже не совсем обычный. Лично мне этот человек представлялся скорее похожим на русского крестьянина, но наделенного высочайшим интеллектом. Словом, Рабби Мордехая не так-то просто было причислить к той или иной категории.