— Нет-нет, никаких вопросов, — ответил я.

— Никаких вопросов? — повторил он.

— Нет.

Без сомнения, это стало для меня еще одной проверкой. Настаивая на том, что у вас нет вопросов, вы как бы отождествляете себя с улемами. Он кивнул и проводил меня к машине, заявив, что мы едем в отделение Ложи.

Как ни странно, я чувствовал себя абсолютно спокойно. Второй человек сел за руль, и мы отправились в наше короткое путешествие. Доктор Фарид дал мне свою визитную карточку. Как оказалось, мой спутник — бывший глава Синдиката иностранных корреспондентов. Выходит, по профессии он был журналистом. Проговорив минут двадцать — двадцать пять, мы прибыли наконец к старому, ничем не примечательному зданию, расположенному на такой же обычной, ничем не примечательной улице. Трех-четырехэтажные дома были выкрашены в песочный цвет (или какой-то другой, не менее скучный оттенок) и выглядели совершенно одинаково. Лишь некоторые выделялись высокими, похожими на арки воротами. Прохожих и машин на этой пыльной улочке было совсем мало, и только редкие пальмы скрашивали столь унылый пейзаж.

Мы вошли в просторное фойе, в дальнем конце которого находилась черная деревянная дверь. За ней оказалось сразу два коридора: один вел направо, другой — налево. Мы свернули направо и скоро очутились еще в одной комнате, где за конторкой сидел какой-то человек Он взглянул на меня со скучающим видом, который отличает всех без исключения канцелярских служащих, и попросил заполнить самый обычный формуляр. Как только с этим было покончено, он поставил на документ две печати. Затем, достав не особо чистую холщовую сумку, он попросил меня сдать кольца, часы, бумажник, пояс, подтяжки, очки и прочие аксессуары. Я без восторга отнесся к тому, что мне нужно было отдать дорогие платиновые часы, такие хрупкие и изящные, особенно когда увидел, как небрежно обходится этот клерк с моими вещами. Тем не менее я воздержался от замечаний. Во время этой утомительной процедуры, пока все мое внимание было сосредоточено на служащем с его просьбами и формулярами, доктор Фарид куда-то исчез. Я поинтересовался, куда пропал мой провожатый, но клерк сказал только, что скоро я вновь увижусь с ним, и попросил пройти в соседнюю комнату.

Вся эта процедура начала меня раздражать. Я готов был испытать почтение, восхищение и даже страх перед величием организации, окруженной таким количеством слухов. Но пока что я не испытывал ничего, кроме скуки и недоумения. Без сомнения, я обладал в их глазах каким-то весом, ведь меня собирались посвятить в тайное общество, о котором отзывались с неизменным почтением и даже страхом. Доктор Фарид заявил, что они поджидали меня десять лет. Так какого дьявола тут происходит? С какой стати со мной обращаются как с каким-то беженцем, который пожелал навсегда осесть в Эфиопии?

Комната, в которой я сидел, была отделана темным деревом и отличалась спартанской обстановкой. Вдоль стен стояли деревянные стулья: на один из них я и опустился. Помимо этого, в центре комнаты находился совершенно пустой столик — ни газет, ни журналов. Типичная приемная, которую можно встретить в любой стране мира. Заняться мне было нечем, и я развлекал себя тем, что разглядывал развешанные по стенам картины. Первыми мое внимание привлекли символы, среди которых я не нашел ни одного знакомого. Кроме них тут висели изображения исторических мест и памятников со всего мира, а еще — различные пейзажи. Я счел обнадеживающим тот факт, что на стене не было ни единого портрета. В правительственных учреждениях по стенам развешены портреты лидеров государств. В религиозных организациях вы увидите изображения Папы, архиепископов, Будды или высших лам. Словом, всегда найдется кто-то, кого обожают и кем восхищаются. Но здесь — и я отметил это с большим удовольствием — все обстояло иначе. Тут обходились без поклонения (по крайней мере, судя по этой приемной). Много позже я спросил у доктора Фарида, почему на стенах не было портретов. «Не настолько мы важные персоны, чтобы любоваться на нас, господин Люмьер», — ответил тот с истинным смирением.

У меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить о характере картин, поскольку в приемной меня продержали не меньше получаса. Я терпеть не могу ждать — это кажется мне не просто скучным, но и унизительным. В таких случаях я всегда требую объяснений относительно того, что представляется мне прямым неуважением к моей личности. Но в этот раз все было иначе. Я решил набраться терпения, внимательно за всем наблюдать, усваивать новое и не задавать лишних вопросов. Я подозревал — не без оснований, — что за мной наблюдают. Иными словами, это было очередное испытание. Я постарался поудобнее устроиться на стуле, не проявляя признаков беспокойства или нетерпения. Со стороны я должен был казаться спокойным и расслабленным, и это, видимо, сыграло свою роль, поскольку через тридцать минут раздался голос: «Добро пожаловать! Дверь открыта, заходите».

Я встал и прошел в соседнюю комнату, где меня ждали врач и человек, которого я ошибочно принял за его помощника. Врач, представившись, быстро осмотрел меня. «Вы в хорошей форме, — произнес он наконец. — Желаю удачи!» — и с этими словами вышел из комнаты. Второй мужчина остался со мной.

— Присядьте, господин Люмьер, — заявил он. — Мне выпала роль вашего инструктора в предстоящей процедуре. Сейчас я проинформирую вас о том, как все будет происходить.

«Ну наконец-то», — подумал я, но так и не произнес этого вслух. Я уже начал гордиться новообретенным самоконтролем.

— Прошу вас со вниманием отнестись к моим словам, — сказал инструктор. — У вас есть две минуты на то, чтобы как следует все обдумать и, при необходимости, переменить свое решение. В этом случае вы вернетесь к себе в гостиницу, а затем отправитесь во Францию. Постарайтесь понять: после того, как вы шагнете за дверь, которая находится перед нами, ничего уже нельзя будет изменить. Вы окажетесь в совершенно ином мире. От вас потребуют дать клятву верности нашей организации, отказавшись от прочих привязанностей — политических, национальных и религиозных.

— Я уверен в своем выборе, — ответил я. — Мне не составит труда дать эту клятву.

— Прекрасно, — сказал инструктор. — Тогда прошу следовать за мной.

На тот момент меня успели провести через такое количество комнат и коридоров, что я утратил всякое представление о том, где нахожусь. Полагаю, сделано это было умышленно, чтобы полностью меня дезориентировать. Очередное клише, подумал я, невольно задаваясь вопросом, встречусь ли я здесь с чем-то, что вернет мне былое воодушевление.

— Но для начала вы должны отдать мне свои ботинки, пиджак, галстук и носки, расстегнуть ворот рубашки и закатать рукава.

Я всегда тщательно следил за тем, как выгляжу, и вот теперь должен предстать в подобном виде перед членами Peres du Trianglel Не говоря уже о том, что во Франции так обращались только с преступниками Не знай я наверняка, куда пришел, мог бы решить, что меня собрались повесить. Инструктор, должно быть, заметил выражение недовольства на моем лице, поскольку спросил:

— Что-то не так, господин Люмьер?

— Не могу даже выразить, насколько глупо я чувствую себя оттого, что вынужден предстать каким-то оборванцем перед людьми, на которых мне хотелось бы произвести самое приятное впечатление.

— Что вы, господин Люмьер, — спокойно возразил мужчина. — Вы не оборванец и не глупец Скорее вас можно сравнить с паломником.

Тут я осознал, насколько он прав, и мое раздражение мгновенно улетучилось. Я был слегка пристыжен тем, что оказалось вторым уроком смирения, преподанным мне в Эфиопии.

— Самое главное, — продолжил инструктор, — что бы ни случилось там, внутри, не поддавайтесь панике. Сохраняйте полное спокойствие.

Тут я почувствовал себя намного лучше, поскольку скучная часть, казалось, оставалась позади. Инструктор достал из кармана какую-то тряпку.

— Мне нужно завязать вам глаза, господин Люмьер. В таком виде вам придется отстоять всю церемонию.